Свердловская киностудия снимала два научно-популярных фильма «Рассказ о камне» и «Каменные загадки». В качестве одного из операторов я был приглашен участвовать в съемках, которые проводились в Крыму, на Кавказе и на Урале.
По сценарию предполагался эпизод о причудливых фигурах выветривания на одной из гор Северного Урала со странным названием Мань-Пупы-Нёр, у самого истока реки Печоры.
К началу съемок утвердилось мнение, что экспедиция в этот район неосуществима, трудна, требует много расходов и времени, и поэтому эпизод о каменных фигурах было решено снимать в макете.
- В макете изобразить природу? И тем более такое исключительное место! Это кощунство, - так я и заявил режиссеру. Он улыбнулся, пожал плечами и сослался на смету.
После съемок в Крыму разговор о Мань-Пупы-Нёре неожиданно возобновился. Выяснилось, что отпала необходимость поездки в Армению, тем самым образовалась экономия средств, а это давало возможность организовать экспедицию на север Урала, к причудливым скалам.
Первые сведения о Мань-Пупы-Нёре мы получили в Уральском геологическом музее. В 1937 году группа научных работников совершила экспедицию на эту гору и снятые тогда фотографии были единственным документом об интересном явлении природы на вершинах Северного Урала. Сам автор фотографий, геолог Юрий Павлович Аргентовский, давно умер. Фотографии были пересняты на нашей студии и выглядели очень неважно.
Нанесли мы визит и в Уральское геологическое управление, к главному геологу Аладинскому. Он заинтересовался нашими планами. Оказывается, даже бывалые геологи очень смутно представляют о существовании каких-то столбов на севере Урала.
Аладинский снабдил нас картой. В беседе с ним выяснилось, что в Ивделе есть самолеты, обслуживающие Уральскую северную экспедицию, которые .могут доставить нас в Усть-Манью. Из Усть-Маньи на Уральский хребет можно пройти только пешком или на лошадях. Единственный путь, пролегающий в этом районе, - заброшенная оленья тропа, проходящая по глухой тайге от Березова до реки Илыч. Нам предстоит идти по тайге или по руслу реки Маньи до оленьей тропы и по ней в сторону Урала. На самом хребте от оленьей тропы отходит просто тропа, обозначенная на карте пунктиром. По ней следует подняться на хребет и, перевалив его, спуститься к истоку Печоры. За долиной Печоры возвышается гора Мань-Пупы-Нёр.
Таков путь: добрых 100-120 километров. По карге видно, что здесь глушь, ни единого домика
В последний момент выяснилось, что в экспедицию мы едем только двое: кинооператор и администратор.
Через несколько дней стартовавший в Ивделе самолет АН-2 поднял нас в воздух и взял курс на север. Слева в дымке маячил Уральский хребет с цепочкой голых каменистых вершин. Кругом потянулись бесконечные леса и болота. Мой спутник преспокойно заснул, не реагируя на болтанку.
Через сорок минут показалась извилистая река Северная Сосьва. Рябили на солнце перекаты, белые барашки отчетливо виднелись на порогах. Местами по берегам возвышались скалы. Неожиданно у реки показались домики Усть-Маньи. Самолет, сделав резкий крен, пошел на снижение. Вскоре мы сели на небольшой луг, на краю которого стояла группа людей.
Нашу аппаратуру быстро выгрузили. Женщина с ребенком села в самолет и провожающие подали ей завернутую в газету глухарку. Эта деталь сразу дала понять, что здесь север- край лесов и дичи. Глухарку сунули в самолет так, как у нас второпях преподнесли бы отъезжающим вареную курицу.
Надо было позаботиться о том, чтобы получить лошадей и найти проводника. Оставив администратора Сашу у вещей, я пошел в сопровождении местного жителя - коми по национальности-в поселок. Дорогой мы разговорились. Оказалось, что мой спутник очень хорошо знает район горы Мань-Пупы-Нёр и знаменитые столбы-богатыри на ее вершине. Он даже жил там в юрте, несколько сезонов пас стада оленей на склонах горы. По его словам, верховья Печоры и других речек исключительно богаты рыбой, хариус там просто кишит. Я слушал буквально развесив уши.
Начальник геологической партии Кедун с интересом отнесся к нашему путешествию и обещал помочь раздобыть лошадей и проводника.
Через несколько минут мне вручили ключ от комнаты. Было также дано распоряжение о доставке с аэродрома нашего груза. Я вернулся к своему администратору, обрадовав его тем, что все дела за него уже сделаны.
С Сашей сидели два местных жителя, вели разговор об охоте и рыбной ловле. Я подсел к ним и с удовольствием слушал. Рабочие рассказывали, что дичи кругом тьма, что, идя в тайгу, нужно брать только чай, сахар и сухари, а все остальное можно добыть ружьем: и глухаря, и тетерку, и рябчика, и утку. А рыбы здесь, особенно весной, - изобилие. Таймени ловятся по тридцати килограммов штука. Один из рассказчиков разводил руки на сколько хватало:
- Во какие таймени!
Он же заявил, что на одном из ближайших озер водятся щуки величиной с человека.
- Позвольте, - не удержался я, - но это же не щука, а целый крокодил!
- Да, да, - кивал головой рассказчик, - в ней не меньше полсотни килограммов!..
После того как был перевезен наш груз, хотелось побыстрее осмотреть местность и сходить в мансийскую деревню за проводником.
Маленький поселок Усть-Манья состоит из двух частей: старой деревушки в двенадцать-пятнадцать изб и нового поселка геологической партии в десять домов. Кругом бескрайняя молчаливая тайга. Только вечно шумит на порогах и перекатах Северная Сосьва. Далеко в тайге слышен этот шум.
Могучие кедры расположились по берегам, заметно выделяясь на фоне других деревьев лохматой хвоей. Они стоят особняком и выглядят крепышами среди стройных елей и пихт.
Вода в Северной Сосьве очень чистая, течение быстрое, сбивает с ног. Местные жители плавают по реке в узких длинных лодках, отталкиваясь шестами. Вверх по течению лодку обычно тянет лошадь.
Ниже поселка правый берег реки высокий, обрывистый, под ним ряд бурных перекатов. Через один из них мы осторожно перешли на другой берег. У. самой воды стояли несколько развесистых кедров. Под ними валялись шишки - это работа птиц кедровок. Дальше начинался сплошной кедрач. Сюда ходят местные жители на ореховый промысел.
По крутому склону в лесу мы забрались на обрыв и на какое-то мгновение остолбенели: вся земля была буквально покрыта брусникой. Мы никогда в жизни не видели такого изобилия ягод. Тут же, среди брусники, росла и черника, и голубика, но брусники было особенно много. Теперь стало понятно, как это на севере ягоду собирают ведрами. Ее, как выражаются здесь, «доят», то есть берут в руки всю кисть и ведут на себя. В ладони остаются все ягоды.
На другой день мы в первый раз встретились с манси. Что-то есть в них монгольское и в то же время индейское, соответствующее детским представлениям о гордых охотниках. Особенно обратил на себя внимание один статный мужчина с косичкой на затылке: В зубах у него торчала массивная трубка. Одет он был в национальную мансийскую одежду, напоминающую длинную рубаху с цветным шитьем. На поясе болтался большой охотничий нож. Ноги были обуты в мягкую кожаную обувь, перетянутую у ступней и под коленями бечевкой. «Здравствуйте», - сказал этот «индеец», завидев нас. Мы ответили ему тем же приветствием. Он еще больше стал походить на героев Фенимора Купера, когда заговорил с нами. Ей-богу - «Последний из могикан»!..
В этой деревне бригадир колхоза порекомендовал взять проводником одного пожилого манси - Петра Ефимовича Самбиндалова. Послали за ним. В сопровождении двух молодых ребят пришел низенького роста старик. На ступнях его были надеты нярки, как называют здесь мягкую кожаную обувь на меху, а выше, до самых бедер, ноги были обтянуты в нечто, напоминающее мокасины, перетянутые под коленями веревочкой. На поясе бодался охотничий нож с гирляндами зубов какого-то хищного животного, очевидно, медведя. На шее был повязан платок, лысеющая голова ничем не была покрыта.
- Пася, - сказал старик, когда подошел к нам.
Мы переглянулись.
- Он говорит: «Здравствуйте», - сказал один из сопровождающих старика парней.
Спохватившись, мы выпалили скороговоркой: «Здравствуйте, здравствуйте!» После этого все уселись на скамейку, повели переговоры. Мы объяснили, что нам нужно от проводника: довести нас по тайге до горы Мань-Пупы-Нёр, ухаживать за лошадьми, а все остальное - вместе: питание, охота, рыбная ловля. Необходимо взять с собой ружье и рыболовные принадлежности. Запас дроби, пороха и пыжей у нас есть.
Со всеми этими условиями старик согласился. Он сказал, что берет с собой собаку лайку, ружье, запас сухарей и чай. Известно, что манси - большие любители чая.
Нам были нужны четыре лошади: две под аппаратуру и вещи, две для того, чтобы ехать верхом. Но в самый последний момент выяснилось, что четырех лошадей дать нам не могут, предложили лишь двух кобыл с жеребятами. Это бесплатное приложение очень смущало нас. Во-первых, исключалась всякая возможность ехать верхом. Прогулка в сто километров по трудно проходимой тайге не представлялась особенно заманчивой. Во-вторых, жеребят мы были обязаны сохранить так же, как лошадей. Прибавилась еще одна забота администратору Саше. На двух лошадей с жеребятами он вынужден был подписать обязательство в том, что все они будут возвращены нами в целости и без повреждений, в противном случае наша группа несет материальную ответственность, и первый ответчик - администратор Гавриш. Саша подписал этот документ с явным неудовольствием. Но иного выхода не было.
В назначенный день к нам пришел старик манси с маленькой котомкой и ружьем за плечами, в сопровождении белой собаки. Общими усилиями собрали всю аппаратуру и стали навьючивать лошадей. Саша при этом не проявлял никакой активности, стоял в стороне и наблюдал, как мы с проводником привязываем мешки к седлам.
- Ты чего не помогаешь, Сашок? - спросил я.
- Я не умею вьючить, - был ответ.
- А ты думаешь, я умею? Мне это никогда не приходилось делать. Давай-ка, друг, вместе.
Мы как могли навьючили лошадей и тихонько отправились в путь. Проводник взял первую лошадь за уздечку, Саша - вторую, а я с ружьем и двумя фотоаппаратами на плече завершал шествие.
Жеребята резвились вокруг нас, то забегая вперед, то отставая. Это были две маленькие кобылки. Саша все время норовил огреть их вицей и покрикивал: «Эй, вы, девчонки!»
Пройдя мимо избы проводника, куда он забежал на минутку, мы свернули по тропе в лес. Сразу же началась тайга с мелким, но густым сосняком и ельником. Появились мошки и комары, от которых приходилось отмахиваться сначала рукой, потом сломленной для этой цели веткой.
Через двадцать километров, преодолев непролазный бурелом, вышли к реке Манье. Пробираясь между тесно стоящими деревьями, порядком изодрали вьюки.
К реке мы вышли у высокой береговой скалы. Скале была темно-серого цвета и вся состояла из громадных наплывав вулканической породы, очень похожей на застывшую лаву на потухшем крымском вулкане Карадаг.
На Карадаге есть места, где лава застыла в виде внутренностей какого-то гигантского животного. В Сердоликовой бухте этого вулкана, извиваясь и перекручиваясь, тянется по склону толстая каменная «кишка». Она то Поднимается вверх, то опускается вниз, то уходит в глубь горы, то снова появляется из нее. В местах разрыва такой «кишки» отчетливо видно ее кристаллическое строение, причем кристаллы располагаются радиально - от центра к стенкам. Скала на Манье имеет такое же вулканическое строение. Очевидно, в древности на восточном склоне Урала также происходили вулканические процессы.
Перейдя вброд Манью, расположились на ночлег у отвесного берегового камня. Возле этого камня хорошее эхо, поэтому манси прозвали его «Суин-Керас» (Эхо-камень).
Пока ставили палатку, таскали дрова для костра и разводили огонь, - не заметили, как наши лошади куда-то исчезли. Для всех это было неожиданным ударом, а для Саши особенно: ведь он подписал сохранное обязательство. Посоветовались между собой и решили, что лошади могли уйти только обратно к дому. Ворча и ругаясь, Саша направился искать их вниз по Манье. За ним пошел и проводник. Я остался караулить у костра, волнуясь за исход поисков. Лишиться лошадей в тайге - значит сорвать экспедицию. Хорошо, что это случилось только в первый день похода, когда до Усть-Маньи было не так уж далеко. Ну, а если бы это произошло на третий, на четвертый день? Где бы мы стали искать своих лошадей среди глухой тайги?
Я много передумал у костра, гадая: найдут или не найдут? Но вот раздался резкий окрик Саши и послышался звук колокольчика. Из-за кустов показался проводник верхом на одной из лошадей, Саша вел за уздечку другую. За ними шествовали жеребята. Сразу стало радостно на душе.
Только привязав лошадей к дереву, стали готовить ужин. Тучи мелких мошек слетались на огонь и одолевали нас. Пришлось обмотать голову и шею кусками марли.
Наступила таежная ночь. Острые шпили стройных пихт четко выделялись на фоне усыпанного звездами неба. Было таинственно, тихо, жутко и красиво.
Я всегда ощущаю какое-то чувство благоговения перед северной красавицей - пихтой. Не могу спокойно смотреть на это стройное дерево. Здесь, в глуши, среди суровой таежной природы, оно красиво и в самую страшную ночь. Все мне нравится в нем: и мягкая пахучая хвоя, и спадающие ветви - лапы, и пирамидальная стройность. Лес с пихтой по берегам рек приобретает особую прелесть. Прибрежные скалы, драпированные этим деревом, кажутся мощнее и живописнее. Пихты украшают северный лес.
После сытного ужина потянуло ко сну. Проводник, несмотря на уговоры, не согласился лечь в палатке, а устроился на голой земле прямо у костра. Мы только руками развели: старику шестьдесят пять лет, а он спит на сырой земле. Вот это закалка!
Стояла тихая ночь. Хвойный лес давил чернотой со всех сторон. На камне Суин-Керас проухал филин
* * *
Ранним утром далеко в тайге прозвучали выстрелы. Я проснулся и стал прислушиваться.
В палатку через щель проникала утренняя свежесть, было видно, как в тучах поднималось солнце. У потухшего костра, свернувшись комочком, лежал наш проводник. Собака ютилась у его ног.
Снова раздался выстрел, на этот раз ближе. Собака подняла голову и заворчала. Проводник прикрикнул на нее:
- Пырья, Паль!
С этими словами он скинул с головы марлю и поднялся на ноги.
- Кто это стреляет? - спросил я.
- Сено коси близко, мой сын там есть, наверно, охота ходи, - объяснил он.
Проснулся Гавриш и первым долгом поинтересовался лошадьми. Они паслись в густой траве на берегу, жеребята лежали возле них. Саша успокоился.
Из-за камня Суин-Керас показалась белая лошадь. Скоро подъехал верхом молодой манси с ружьем через плечо. Это оказался сын нашего проводника, парень лет семнадцати, звали его Тихоном. С группой односельчан он поблизости косил сено. Тихон довольно хорошо поговорил с нами по-русски: он учился в русской школе.
Парень вскоре уехал, а мы, навьючив лошадей, направились по берегу Маньи дальше.
Манья в этом месте течет среди скал по шумным каменистым перекатам, густой таежный лес тянется по ее берегам. Место глухое, дикое. Огибая скалы, мы были вынуждены переходить реку вброд. Вода заливалась в сапоги, ноги стали мокрыми. Вскоре дошли до места, где когда-то был мансийский поселок Манья. Он помечен на карте, но в действительности его не существует уже давно, манси переселились отсюда. С берегового косогора в синей дымке видны далекие уральские горы. Отсюда едва заметная тропа повела нас среди леса, в котором обильно росли кедры. На земле валялось множество наполовину расклеванных шишек: кедровки потрудились и здесь. Они сшибают шишки с деревьев, а на земле лущат их. В тайге эту птицу не любят за ее пронзительный крик и за манеру оповещать на весь лес о приближении человека.
Лакомясь по дороге орехами, я изрядно отстал от своих. Впереди, несколько в стороне, на кого-то залаял Паль. Я приготовил ружье и побежал по тропе догонять свой караван. Пробежав добрых триста метров, увидел между стволов рыжие крупы наших лошадей. Старик держал наготове ружье и еще издали подзывал меня рукой.
- Наверно охота надо ходи, - сказал он, когда я подбежал.
- На кого же?
- Белка однако Может, соболь, - не очень уверенно и почти равнодушно ответил проводник.
Для меня было одинаково интересно: птица, белка или соболь - все равно первого встретившегося зверька надо снимать. Я приготовил оба фотоаппарата и кинокамеру с телеобъективом. Саша остался с лошадьми, а мы с Петром Ефимовичем пошли на лай собаки.
Паль сидел под елью и, задрав морду, не очень усердно облаивал кого-то. Проводник, всматриваясь в хвою, осторожно обошел дерево со всех сторон.
- Белка, - сказал Петр Ефимович и показал на притаившегося на ветке зверька.