Что же нам теперь делать?жалобно спросила Элен.Ждать шесть недель, пока дожди не вынесут нас отсюда?
А для чего же у нас есть лебедка?ободряюще ответил я.
Кстати, у нас была еще веревка из манильской пеньки полдюйма толщиной, а впереди в пределах ее двухсотфутовой длины стояло несколько деревьев. Один конец я надежно привязал к стволу и дважды обернул веревку вокруг лебедки.
Включай!крикнул я Элен, сидевшей за рулем.
Вот веревка натянулась, и джип медленно пошел вперед, толкая перед собой целую гору грязи. Я изо всех сих тянул веревку, чтобы не дать ей проскользнуть по валу лебедки, и так дюйм за дюймом «Черепаха» ползла вперед. Но не успели мы продвинуться и на несколько футов, как вдруг веревка с треском лопнула, я упал назад и растянулся в черной грязи. Видно, в новой веревке оказалось слабое место. Я связал ее. Мы снова попробовали, но она разорвалась в другом месте. Снова и снова рвалась веревка, и я снова и снова связывал ее, пока не обессилел. Пот заливал глаза.
Покрытый черной тиной, я переносил скользкую веревку с дерева на дерево, и всякий раз это требовало все больших усилий. С каждым новым узлом веревка становилась короче, пока через четыре часа она не уменьшилась больше чем на четверть, а мы прошли по болоту еще только полпути.
Попробовал сложить веревку вдвое. Так она не рвалась, но все время запутывалась и у самой лебедки собиралась в твердый узел, который приходилось разрезать. Так я тянул, резал, связывал, и мы мучительно медленно продвигались вперед, а веревка с каждым футом становилась все короче и короче. Вот в ней уже сто ярдов, потом пятьдесят, потом ее уже едва хватает, чтобы достать до ближайшего дерева, и наконец, когда до твердой земли остается всего пятнадцать футов, правые колеса налетают на затопленное дерево.
Выключай сцепление,кричу я.
Поздно. Джип угрожающе кренится на бок, густая желеподобная грязь подступает к самой двери, где, орудуя рычагами и акселератором, сидит Элен.
Прыгай!
Облегченный джип качается, соскальзывает с бревна и выпрямляется. Элен счищает с брюк вонючую грязь, взбирается на свое место и снова включает лебедку, а я склоняюсь над веревкой, чтобы одолеть эти последние пятнадцать футов Ослабевшие, полумертвые от усталости, мы наконец снова на твердой земле. Когда я сворачиваю остатки веревки и кидаю ее на нос, я не чувствую ни радости, ни облегчениятолько тупой ужас при мысли, что все это может еще не раз повториться.
День уже кончался, и мы проехали ровно столько, чтобы избавиться от насекомых, которые столбом вились над болотом. Мы во весь рост растягиваемся на крыше джипа, стараясь не упустить ни одной капли прохладного воздуха. Я едва в силах повернуть голову, когда Элен сказала, что кто-то идет.
По дороге, насвистывая, как это принято в Чьяпасе при встрече с незнакомцами, шел седовласый человек. Он снял шляпу, затем последовали привычные вопросы и ответы. Элен спросила, есть ли поблизости река. Старик покачал головой.
Далеко, за много лиг. Но у меня есть колодец, и я живу в Хоакин-Амаро, всего в одной лиге отсюда. Вы можете искупаться и провести у меня ночь.
Но как ни заманчиво было его предложение, мысль о трех дополнительных милях до его дома казалась невыносимой, когда мы за весь день прошли чуть больше половины этого расстояния. Мы поблагодарили, и он пошел своей дорогой.
В ту ночь Дина спала снаружи, видно предпочитая москитов духоте джипа. Лежа на влажных койках, мы сквозь дымку предельной усталости смутно слышали непрестанное гудение насекомых, нестройные пронзительные крики попугаев, шорохи травы в зарослях под ногами перепуганного зверька, рычание ягуара в горах и испуганное бормотание обезьян.
На следующее утро мы проснулись поздно и, когда вставали, услышали тот же свист и мягкий голос, называвший нас по именам. Это снова появился сеньор Кабрера, тот старик, что был так добр к нам накануне.
Не оставляйте свою собаку ночью в лесу,сказал он.Несколько дней тому назад недалеко от моей деревни хищники задрали ночью корову.Тут он махнул рукой в сторону, откуда пришел.И сказал жене, что вы заедете к нам. Когда начнется Хоакин-Амаро, мой дом первый по правой стороне. Очень прошу вас подкрепиться у нас, прежде чем вы поедете дальше.
Мы поблагодарили и с готовностью приняли приглашение. Он выпил с нами чашку кофе, съел несколько сушеных фруктов и, еще раз напомнив о хищниках, пошел своей дорогой.
Если учесть нашу среднюю скорость за последние дни, то три мили до Хоакин-Амаро мы проделали в рекордное время. Эта деревня была чуть побольше тех, что мы проезжали, и раскинулась на берегу соленой лагуны в нескольких милях от Тихого океана. Нам показалось, что мы попали в тропическую Венецию. По спокойной воде скользили длинные каноэ, управляемые шестами.
На выбеленных кольях, словно театральные декорации, висели натянутые белые рыбачьи сети. Розовые креветки, сохнущие на солнце, оранжевые гибискусы и пурпурные буганвиллеи, растущие вокруг травяных хижин, еще больше оттеняли свежую зелень обступивших деревню джунглей. Мы остановились у первого дома справа, где на кустах лежала разложенная для просушки белая нижняя юбка с оборками. И еще прежде, чем сеньора Кабрера вышла к нам навстречу, мы уже знали, что она из племени тепехуа. Ее коричневое лицо казалось особенно темным под серебряными волосами, и, хотя ленты и блуза с квадратным вырезом полиняли, походка ее была необыкновенно горделива.
Я жду вас,улыбнулась она.Муж сказал, что вы хотите искупаться.
Как хорошо, что она сказала это, прежде чем хорошенько нас разглядела. Конечно, нам необходимо было выкупаться: мы были с ног до головы облеплены грязью. Она повела нас в баню; это был огороженный с трех сторон навес, крытый пальмовыми листьями, высотой мне до плеча, с каменным столом и жестяным ведром, из которого мы черпали воду половинкой тыквы. Я составил бригаду водоносов в единственном числе и курсировал между колодцем и баней, а Элен прилежно соскребала грязь волокнистой растительной мочалкой estropajo, которая скоро вернула розовый блеск ее коже. Потом мы поменялись ролями, и Элен таскала воду, пока я отмывался. Вся процедура совершалась под музыку: металлом позванивали струйки воды, льющейся в ведерко, да блаженно похрюкивали две жирные свиньи, с комфортом развалившиеся в густой грязи ближайшей лужи. Мне было очень хорошо знакомо это ощущение, но их восторгов я не разделял.
Так мы плескались целый час, а потом, освеженные прохладной водой, надели чистые костюмы. Вместе со стайкой любопытных ребятишек, которые все время наблюдали за нами, мы отправились к сеньоре Кабрере под навес ее дома. Как и другие хижины, домик, сделанный из глины и покрытый пальмовыми листьями, не имел окон. Земляной пол единственной комнаты был чисто выметен, у стен висели гамаки, а в углу виднелось несколько свернутых циновок из тростника. На противоположной стене перед изображением мадонны Гуаделупской мерцала зажженная свеча.
Мы с Элен покачивались в гамаке в тени навеса, а сеньора тем временем готовила тортиллы. Она растерла на большом плоском камне смоченные лимонной водой зерна, сплющила получившуюся массу меж двух банановых листьев и налепила плоские лепешки по стенкам полукруглой печи, имеющей форму чаши. Когда лепешки испеклись, она протянула каждому горячую поджаристую тортиллу и горсть сухих креветок. Только теперь мы почувствовали, что страшно проголодались. После Трес-Пикоса мы не имели во рту ничего, кроме сухого молока в порошке, кофе и горстки сушеных фруктов. Так мы сидели, грызли креветок, смакуя кусочки белого мяса, и отвечали на жадные расспросы сеньоры о Теуинтепеке. Она жила всего в ста пятидесяти милях от города, но с тех нор как вышла замуж, что произошло сорок лет назад, не бывала в родных местах.
Наслаждаясь бездельем, мы лениво покачивались в гамаках. Ребятишки приходили, лукаво поглядывали на нас и убегали. Заснуть мешали только неугомонные костлявые куры: они то и дело вскакивали на стол, пытаясь поклевать кукурузных зерен. Но сеньора неизменно пресекала все их попытки. Я почти забыл, что впереди, до Тапачулы, оставалось еще почти две сотни миль. И хотя сеньора Кабрера уговаривала нас переночевать, мы решили не упускать оставшихся дневных часов.
Спасибо за все и, пожалуйста, передайте привет вашему мужу.
Que le vaya bien,крикнула она нам вслед и поспешила к дому: куры воспользовались тем, что мы ее отвлекли, и забрались в глиняную миску с кукурузой.
Конец этого дня и все последующие слились в один непрерывный кошмар: мы копали, рубили, и снова копали до кровавых мозолей, и снова попадали в болота, где веревка становилась все короче, переходили вброд реки, валили деревья и выворачивали камни, веками покоившиеся на своих местах. Мы оставляли «Черепаху» и уходили вперед, на разведку, в поисках тропинки в густой траве, где на нас сыпались клещи, и, несмотря на все предосторожности, часто просыпались по утрам и находили их на себесерых, разбухших, присосавшихся к коже. Ко всему этому надо добавить одуряющий зной, который вытеснял из головы все мысли, кроме мечты о воде и страха перед новой преградой. Мы жадно искали глазами растения, указывающие на близость ручья, только затем, чтобы вновь и вновь обнаружить, что водоем затянут зелёной ряской и окружен тучами москитов.
Но выдавались и светлые минуты, когда попадались прозрачные ручьи, и тогда мы ложились прямо на дно, а струйки играли вокруг, хоть на время спасая нас от зноя. Выставив из журчащей воды одни лица, мы любовались стаями попугаев и каких-то длиннохвостых синих с желтым птиц со сверкающими перьями, порхающих в зеленом пологе листвы, нависавшей над берегом. Продолговатые листья, похожие на огромные щиты африканских воинов, покачивались из стороны в сторону, меняя цвет от голубого до желто-зеленого так же стремительно, как падают жалюзи. В массе вьющейся зелени пламенели пурпурные блики рассвета, и если вглядываться попристальней, то на гигантских сердцевидных листьях можно было заметить крошечных зеленых ящериц, греющихся на солнце. Дина неплохо вписывалась в узорчатую листву папоротника.
Реки, где можно было купаться, стирать и пополнять запас питьевой воды, были для нас таким же источников жизни, как и для тех, кто населял эти берега. Наш лагерь на берегу превращался в место встречи двух культур. Пока я осматриваю и привожу в порядок джип, окруженный любопытными, бросившими в реке своих волов и лошадей, Элен стирает среди изумленных, но вполне дружелюбных женщин. Они косятся на ее купальный костюм, состоящий из трусов и лифчика; у них верхняя часть тела совеем обнажена, но ни одной и в голову не пришло бы выставить напоказ ноги. Впрочем, одежда Элен не мешает знакомству, и женщины терпеливо пытаются научить ее действенному, но отнюдь не легкому способу стирки. Стоя по колено в воде в длинных, липнущих к ногам юбках, они звонко колотят белье о камни, но, когда Элен пытается им подражать, у нее получаются лишь жалкие, глухие шлепки. Они демонстрируют ей тонкости ремесла: месят, как тесто, черно-белое мыло домашнего изготовления, скатывают из него шарики, величина которых зависит от степени загрязненности вещей, и пучками травы яростно оттирают пятна. Женщины не относят выстиранных вещей на берег, а кладут их себе на голову, и прохладная вода бежит у них по лицу и спине. Последняя попытка Элен сделать то же привела к тому, что она уронила в воду мыло и с бельем на голове переваливаясь отправилась искать его вниз по течению. Комедия обучения этому весьма практичному ремеслу закончилась тем, что она поскользнулась на илистом камне и вниз головой полетела в воду. Мыло и несколько моих носков унесло при этом в Тихий океан.
Женщины стирают и раскладывают вещи на ближайших кустах для просушки, угощают Элен плодами манго или папайи и болтают, задавая неизменные вопросы, откуда она и куда едет. Но кроме того, они расспрашивают о ее семье и о доме.
Однажды Элен со смехом ткнула пальцем в джип и сказала:
Вот наш дом. Мы цыгане.
Старуха сочувственно посмотрела на нее.
У вас нет дома?спросила она.Тогда приходите и живите со мной.
Заканчивая стирку, женщины, прежде чем взгромоздить на голову сверкающую белизной кипу белья и идти домой в деревню, купаются и расчесывают свои длинные черные волосы. А мужчины, возвращаясь с плантаций, почти всегда оставляют нам связки бананов, кокосовых орехов, ананасов или утоляющие жажду стебли сахарного тростника. Оставшись одни у реки, мы купаемся и смотрим, как краснеет солнце и медленно опускается за высокие лоснящиеся стволы деревьев.
Порой нам приходилось корчевать пни или засыпать колею всего в нескольких ярдах от железной дороги. Когда проходил поезд, мы махали машинисту и с завистью смотрели на тех, кто сидел в своих машинах на товарных платформах и спокойно почитывал книжечки. Как сон, вспоминались нам надписи, пестревшие на калифорнийских дорогах,реклама Южной Тихоокеанской железнодорожной компании «В следующий раз попробуйте ехать поездом». Порой, видя, как мы домкратом приподнимали машину, чтобы перебраться через неподъемный камень, изумленные наблюдатели спрашивали, почему мы не едем по шпалам, как делают телеги, запряженные волами, если они иначе не могут проехать. Бессмысленно было объяснять им, что для нас это было бы почти то же самое, что погрузить «Черепаху» на товарный поезд.
Пусть порой мы падали духом, но всегда что-нибудь поддерживало в нас бодрость. Однажды, когда солнце стояло высоко и канистры с водой накалились так, что до них нельзя было дотронуться, мы прокапывали себе дорогу вдоль оврага под насыпью и вдруг услышали тарахтенье: мимо проехала маленькая дрезина. Вскоре мы услышали, что она возвращается; в ней стояло человек семь или восемь весело улыбающихся дорожных рабочих. Дрезина остановилась прямо против нас. Один из рабочих выпрыгнул, сбежал с насыпи и подал нам половину холодного как лед арбуза. Никогда ни до этого, ни после я не ел ничего вкуснее ледяного куска этой розовой с зеленым амброзии.
Был случай, когда неожиданный минутный дождь снова погрузил нас в трясину и поблизости не было ни единого дерева, чтобы привязать оставшийся у нас клочок веревки. Сколько мы ни копали, сколько ни кидали веток в грязь, даже выпустили воздух из баллонов, ничто не помогалонас только засасывало все глубже и глубже. Я уж было решил оставить Элен и идти разыскивать волов, как вдруг к нам подошло шестеро мужчин. Они были в чистых, свежих одеждах и спешили домой после купания. Без единого слова все они полезли в грязь и начали толкать машину. Когда «Черепаха» была освобождена, они не взяли никакой платы, только пожелали нам «Que le vaya bien» и пошли обратно на речку мыться по второму разу.
Но больше всего поддержала нашу слабеющую волю новая встреча с Томасом. Впервые мы встретились с ним в прошлую поездку, когда в темноте никак не могли найти обходного пути вокруг болота. Мы вернулись тогда к травяным хижинам, скучившимся на просеке в джунглях, и попросились к какой-то старушке переночевать. Она приветливо приняла нас, предложила еду, воду и гамаки, и тогда-то мы и познакомились с Томасом, ее старшим сыном. Он был примерно моих лет, строен и черноволос, с блестящими смеющимися глазами. Он сказал, что в соседнюю деревню дороги нет, но, выслушав нашу историю, добавил:
Ну что ж, я знаю тут одно высохшее русло. Может, вам удастся проехать.
На заре мы двинулись вслед за Томасом. Он прорубал тропинку сквозь густые заросли, срезая траву и тростник, и словно без всякого усилия валил трехдюймовые стволы взмахами своего мачете. С его помощью мы спустились с крутого обрыва, прошли вдоль сухого русла реки и поднялись на противоположный берег, где грунт вдруг осыпался и джип чуть не опрокинулся назад. Томас дюйм за дюймом пробивался сквозь ползучие стебли, вырубая туннель в такой чащобе, что не видно было неба, а мы еле-еле ковыляли за ним. К вечеру сделали крюк в пять миль, обошли болото и вышли на дорогу.
На этот раз мы встретили Томаса на дороге в нескольких милях от его дома. Он с гордостью рассказал нам о жене и о новорожденном младенце, а затем с неменьшей гордостью сообщил, что тропинка, прорубленная им вокруг болота, служит теперь настоящей проезжей дорогой.
Вы пойдете навестить мою мать и семью, правда?сказал он.
Я посмотрел на зловещее небо и заколебался.
Да,сказал он понимающе,в этом году дожди будут ранние. Мы ждем их через несколько дней. Вам нельзя задерживаться. Я опять провожу вас.
Так мы второй раз ехали за Томасом, а он обрубал вновь отросшие ветки и расчищал дорогу там, где «Черепаха» не могла пройти. Когда мы прошли эти пять миль, я воспользовался тем, что Томас моет руки в луже, и тихонько сказал Элен: