Ноэль КалефЯ ВИДЕЛ, КАК ЖИВЕТ ИТАЛИЯ
Во введении обычно пишут о том, о чем потом и книге не говорят.
Я всегда мечтал написать введение, но никогда ничего такого придумать не мог. На этот раз у меня, слава богу, есть одна идея. Слава богу потому, что рассказ о путешествии не может обойтись без предисловия.
Мне хотелось бы адресовать это введение некоторой особой категории читателей, появившейся на спет совсем недавно в связи с тем, что приключения под названием туризм стали доступны людям со средним достатком.
Приезжает, скажем, некто из Греции и приглашает вас пообедать. Его жена, гордая только что приобретенной кулинарной эрудицией, пытается прикнопить пилав и папузакии; разумеется, она портит их. и после этого ей остается рассчитывать только на нашу вежливость. И, конечно же, вы не только отведываете, но и считаете себя обязанным попросить еще. На десерт вам подают очень сладкие лукумы, которые вызывают утихшую было зубную боль. Но ваши муки на этом не кончаются. Вас усаживают, гасят свет и принимаются показывать на экране цветные фотографии. Они тоже испорчены, да так, что вы невольно начинаете поминать добром папузакии.
Но мои слова предназначаются не этим путешественникам.
Есть еще люди вроде меня. Вместо фотографий они привозят путевые очерки. Если книга опубликованаэто полбеды: когда автор подарит вам книгу, вы можете вежливо поблагодарить его и не обязаны читать. Если он спросит ваше мнение, вы можете избежать катастрофы, призвав на помощь немножко хладнокровия. Придайте лицу выражение заинтересованности и молчите, и ваш друг подробно и обстоятельно объяснит вам (приходите ко мне, я покажу вам, как это делается), что ему пришлось ограничиться отведенным ему объемом, что пришлось отказаться от сотни интересных мелочей и что это очень прискорбно, поскольку
Но и не его я имею в виду.
Точно так ясе мое предисловие отнюдь не предназначено и для путешественников-профессионалов, интересующихся в первую очередь гостиницами, казино, пляжами (есть там водные лыжи или нет), дорогами, мерами предосторожности от карманников, тем, что делать в стране, чтобы не чувствовать себя простаком, и т. д. Эти бравые туристы берут с собой в багаж шоры и ухитряются провозить их через все таможни.
И уж ни в коем случае не стану я обращаться к тому парню, который орет:
Лиры? Что ж вы раньше-то не сказали? Я покупаю их в Стамбуле через аргентинского друга, имеющего счет в долларах в Цюрихском банке.
Вся эта фауна ничего не найдет для себя в моем предисловии.
Я обращаюсь к озлобленному неудачнику, убежденному, что он испортил отпуск, заехав в никому не ведомую скучную дыру, расположенную далеко от моря, от гор и от равнин, от реки и от растительности, которому попалась плохая квартира, которого плохо кормили, за которым плохо ухаживали, когда он страдал несварением желудка или когда у него был солнечный удар. Всего этого он никогда не простит человечеству. По никому не ведомым причинам он застрял в безвестной деревне и смертельно тосковал там. Теперь он хочет заставить вас дорого заплатить за это.
Это он, объевшись у вас в гостях пилавом, утверждает, что едал его в местах, не известных ни одному простому смертному, и именно тамэто все знаютготовят лучший пилав в мире.
Это он прерывает показ цветных фотографий, говоря, что фотограф упустил самое интересное.
Это он будет ругать гостиницу, где вам жилось гик удобно, и даст уже ненужный вам единственный правильный совет против воров, таможенников, автомобилистов.
Это он покупает лиры не в Стамбулеиз-за Багдадского пакта, а в Белграде.
Это он подчеркнуто не дрогнет, когда вы, позабыв осторожность, вдруг скажете:
Я вот был в Италии
Италия? Так оно и есть. Вы чувствуете, как у вас в недрах желудка зарождается комплекс неполноценности. Под устремленным на вас ироническим взглядом, полным пренебрежения к любым чужим воспоминаниям, вы тем не менеехотя уже с долей беспокойства, знакомого людям, которые непременно хотят произнести «Массачусетс» на американский лад, но не уверены в своем выговоре, продолжаете:
Я побывал в Риме, Неаполе, Палермо, Милане, Флоренции
Добрый малый услужливо и насмешливо добавляет:
В Генуе, Венеции, Болонье
Он лучше вас знает названия городов. Не он ли целый месяц изучал их по карте?
Словом, дав вам немного поплутать и запутаться до того, что вы вообще пожалеете о своем путешествии, он отводит глаза, чтобы вы не прочли загоревшегося в них торжества, и с невинным видом спрашивает:
А Дзинга?
Молчите, несчастный! Но поздно: вы уже попали в западню, переспросив:
Дзинга?
Ну да, Дзинга, что за Казабоной, между Кротоне и Корильяно. Дзинга, Дзинга?!
Если ваша злополучная звезда и в самом деле завела вас в эту Дзингу, ни в коем случае не признавайтесь в этом. Вас припрут к стенке, заставят сознаться, что вы никогда не были ни на развалинах греческого театра, ни в римском цирке, ни, наконец, в доме, где родился Тартемпиони такой-то.
Вы, конечно, даже не читали его произведений
Он-то, бедняга, вынужден был приняться за них, так как под рукой другого чтения не было.
А вообще я совершенно напрасно говорю вам все это. Такого человека ничто не остановит. Он будет описывать улицы, мостовые, поля, цветущие или безжизненные (в зависимости от его настроения), небо, горизонт; или заговорит о спагетти и хлебе без соли, перечислит меню своих обедов от первого до последнего, расскажет о туалетах женщин, об обстановке в домах. Обо всем. И в конце концов скажет:
Если вы когда-либо еще поедете в Италию, непременно побывайте в Дзинге. Это типично, необычно, уникально, шедеврально.
Однако не стройте иллюзий. Это еще не конец. Это лишь хитрый, обходный маневр, за которым последует новая атака: ведь он никогда, ни за что на свете не простит вам вашего интересного путешествия, вашего восторга от шедевров искусства и того, что вам удалось открыть для себя народ и страну.
Вот ему-то, опасному, мстительному, нетерпимому к чужим мнениям путешественнику, и посвящено мое предисловие.
Я довожу до его сведения, что мы отправились втроем: моя жена Лилла, я и Пафнутийавтомобиль марки «Дофин». Мы назвали машину Пафнутием, чтобы досадить ему, этому человеку из Дзинги, так как были уверены, что ему известны все святые, кроме Пафнутия. (Впрочем, мы немного схитрили: Пафнутий не святой, а всего лишь присноблаженный.) Обратно мы прибыли все трое в отличном состоянии, проехав 12 тысяч километров и многим обогатившись за те четыре месяца, когда нам то и дело приходилось встречаться с людьми, чьи заботы и чаяния не похожи на наши. Многих мы полюбили, некоторые вызывали в нас отвращение, совсем так же, как это бывает и у нас на родине. Наши глаза были широко раскрыты, наш слух насторожен. Мы смотрели, слушали, старались понять. Всего мы не увидели. И услышали не все. В книге мы расскажем лишь о том, что п.о.к.а.з.а.л.о.с. ь нам понятным, когда мы увидели, как живут итальянцы.
Трудно охарактеризовать народ несколькими слонами. Но если прожить в стране какое-то время и терпеливо изучать этот народ, вам откроются некоторые главные его черты, особенно если вы будете исходить из общепризнанных положений, ставших аксиомами.
Вот они:
Итальянец ленив.
Во всем мире итальянцев охотно используют как превосходных работников.
Итальянец вор, особенно на юге.
За четыре месяца итальянцы не украли у нас и булавки.
Итальянец фанфарон.
Итальянец тихоня.
Итальянки изумительно красивы.
У итальянок волосатые ноги.
У итальянцев тяжелая кухня.
У итальянцев божественная кухня.
Итальянцы невежественны.
Каждый третий итальянец dottore чего-нибудь.
Итальянец попрошайка.
Итальянец обладает исключительным чувством собственного достоинства.
Итальянец трус.
Итальянец умеет смотреть смерти в глаза.
Итальянец лишен чувства юмора.
Итальянец самый веселый человек на свете.
Итальянец живет своим прошлым.
Итальянец с ошеломляющей быстротой стремится в будущее.
Итальянец такой.
Итальянец сякой.
В Италии 48 миллионов итальянцев.
Что же касается Дзинги за Казабоной, то мы проехали мимо нее. Что делать, посетим ее в другой раз.
Как это ни парадоксально, но мне хочется, чтобы желчный путешественник, описанный в нашем предисловии, оказался единственным его читателем. Остальные пусть сразу приступают к первой главе. Они будут совершенно правы, потому что эта книга в отличие от ее предисловия предназначена всем, кто любит людей.
Она посвящена всем выдающимся и рядовым людям, официальным лицам и простым гражданам, которые так горячо нас встречали, так братски принимали. Мне не хватит слов, чтобы поблагодарить всех их за любезность и отзывчивость.
Спасибо им всем от всей души!
Пьемонт
В Италию входишь как в сквер, где играют дети. Их дружный смех, крики и гомон ошеломляют вас сразу, где бы вы ни переступили границу. Мы часто бывали в Италии, и всегда первое впечатление оказывалось одинаковым. И что нас всякий раз потрясало, так это дети: место, которое им отводится в жизни, быт, в котором ребенок центральная фигура, деятельность или отсутствие ее в зависимости от все тех же figli, что буквально должно означать «сыновья», а в разговорной речи«дети». От Домодоссолы до Реджо-ди-Калабрия у всех итальянцев ость общее характерное качество, независимое от их социального положения: все они обожают детей. Дети здесь повсюду: в домах, в церкви, на морском или речном берегу, на улицах, на деревьях, на тротуарах, на шоссе. Они копошатся, ковыляют, бегают, ползают на собственных задах или мчатся на мотороллерахfigli, figli, figli. Автомобилист обнаруживает их у себя под колесами, туристпод ногами, а одетый с иголочки итальянец, которого ни за что на свете не заставить нести сверток, на своих руках или плечах. Они осаждают вас повсюду, эти benedetti figli, и клянчат конфетку (и какой остолоп внушил им, что туристы путешествуют, набив карманы конфетами?!). Они предлагают почистить ботинки, отворяют или затворяют дверцу автомашины, берутся проводить до гаража, гостиницы, ресторана, на пляж, куда угодно. Это из-за них, едва ступив на итальянскую землю, словно по мановению волшебной палочки, становишься членом семьи (одним из figli di mammeмаминых детей) и получаешь право вмешиваться в жизнь этих детей с их грязными ушами и ногтями в трауре.
Дело не в том, что итальянец безгранично любит своих собственных детей. Он просто любит детей, punto е basta. Он взволнован, растроган и потрясен детьми. Мои собственные наблюдения позволяют мне утверждать, что итальянец женится не столько ради любимой девушки, сколько ради будущих детей. Именно так.
При этом ребенок не становится кумиром. Это совсем не обязательно. И здесь детей бьют, обижают, позволяют им умирать от голода и болезней. Конечно, в том случае, если их не нежат, не нянчатся с ними и не лезут из кожи вон, пичкая их до ушей всякими деликатесами вплоть до птичьего молока. Бывает даже, детей обучают хорошим манерам и разумно воспитывают. Но что исключительно и так характерно для Италиижизнь каждого протекает здесь в непосредственной зависимости от детей.
Едва познакомившись с человеком, итальянец неизменно спрашивает:
У вас есть дети?
Услышав отрицательный ответ, он бывает буквально ошеломлен и не умеет этого скрыть. Женщина при этом всплеснет руками и огорченно покачает головой. Che disgrazia! Какое несчастье! Когда собеседник оказывается соотечественником, никакая сила не разубедит ее в том, что он, вероятно, очень прогневил бога, если заслужил такое наказание. Что же касается иностранцев, например меня, то итальянцы уже привыкли к их странностям «Правда, что вы не едите la pasta перед обедом?»
Разумеется, итальянцы делятся на северян и южан Но не будем спешить. Впереди у нас еще триста страниц, чтобы поговорить об этом
Мы только что пересекли границу. «Sunny Italy»то и дело читали мы на щитах, установленных вдоль всей дороги. Идет проливной дождь. Piove a dirotto Даже у неаполитанцев есть на такой случай свое выражениеchiove a ze funno, и это доказывает, что дождь известен и на юге. Но мы никак не можем отделаться от ощущения, что туристское агентство надуло нас, лишив солнца, которое было оплачено вместе с талонами на бензин. Чтобы подбодрить себя, мы произносим на итальянский манер фаталистское «МаЬ!» Ма, ничего не поделаешь!
Настроение улучшается только при виде огромного плаката, по которому слезами стекает дождь: «Большая крытая стоянка для механизмов»извещает он, не моргнув глазом, по-французски. «Механизм»это, надо полагать, машина, автомобиль. На итальянских дорогах нужно быть начеку с этими «механизмами», иначе вам грозят incident!; что же касается accident), то это уже кусок ругательства. Это слово обозначает любые неприятности, которые только можно пожелать ближнему: от апоплексического удара до неудачи в супружеской жизни. В отдельных случаях это слово употребляется самостоятельно: accidenti! Тогда это уже так грубо, что даже неудобно растолковывать. И все потому, что, как нам сказали, итальянский язык отчасти похож на китайский. Одно и то же слово приобретает различный смысл в зависимости от интонации. Слово! А что сказать о междометиях, сопровождаемых жестами? Это ведь тоже целый язык.
Так на чем же мы остановились? Итак, мы прибыли в Боргоманеро, и надо было решать, куда ехать дальшев Милан или Турин, с какого из этих больших городов начинать наше путешествие. Для этого необходимо было выпить кофе. На одной из улиц я остановил машину около тротуара. Полицейский тотчас покинул свой пост и, вежливо приложив руку к фуражке, объяснил нам, что в двадцати метрах отсюда находится платная стоянка автомобилей. Я спросил, нельзя ли оставить машину здесь. «Конечно, ответил он, разница только в том, что здесь стоянка бесплатная». «Тем лучше», решительно заявила Лилла. Весьма удивленный полицейский поклонился, снова взял под козырек и пошел восвояси, в свое укрытие, чтобы спокойно поразмыслить над психологией иностранцев, которые предпочитают ничего не платить и оставить машину у тротуара, тогда как за свои сто лир они могли бы упросить сторожа специальной стоянки быть настолько любезным и выделить им местечко. Впрочем, все было не так-то просто. Как мы узнали потом, итальянскому автомобилисту всюду мерещатся воры. Поэтому машину следует ставить лишь там, где сторож с нарукавной повязкой и с сумкой на животе выдает вам квитанцию. Только это и может гарантировать от кражи.
Словом, мы вошли в кафе, чтобы выпить чашечку эспрессо. Но, хотя кофе был превосходным, он не помог нам принять решение. Когда мы вернулись в наш «механизм», Лилла заявила: «Турин». Она сказала это наобум, просто так. Обычно такая манера приводит меня на грань нервного потрясения. Но сегодня, отчасти оттого, что я образцовый муж, отчасти из-за имеющихся у меня особых причин посетить вначале этот город, я подчинился.
До войны Турин слыл маленьким Парижем. Теперь мы его едва узнаем.
Впрочем, люди не изменились. Они стали немножко стремительнее, но готовность услужить и гостеприимство остались прежними. Мы еще не проголодались после завтрака в Швейцарии и пообедать собирались чем-нибудь полегче. Но куда же девались их латтерии, их молочные? К нам подошел молодой человек.
Вы не здешние? Вы что-то ищете?
Узнав, в чем дело, он вызвался нас проводить. Действительно, найти то, что нам было нужно, оказалось не так легко. Молодой человек уже не хотел нас покидать. Он отказался закусить вместе с нами и терпеливо ждал, пока мы кончим есть. Ему очень хотелось «угостить нас кофе». Мы оскорбили бы его до глубины души, если бы предложили деньги за услуги.
Потом состоялась великолепная прогулка. Наш спутник знал город, любил и ненавидел его одновременно. Эта смесь ненависти и любви к своей родинееще одна отличительная особенность итальянца. Он привык считать, что в других странах дела идут лучше. Если станешь его разубеждать, он надуется, как ребенок, которого не принимают всерьез, или начнет раздраженно критиковать местные обычаи, образ жизни, парламентаризм, религию, воинскую доблесть. Он вскрывает их, разоблачает, добавляет еще и сам ужасается собственным преувеличениям. Пятнадцать лет назад такое излияние кончалось заявлением: «Я никогда не был фашистом». Сейчас ваш собеседник скажет, что желал бы покинуть родину. Впрочем, едва в разговор вступит его соотечественник, итальянец превращается в ортодоксального соглашателя и с таким же жаром доказывает, что священникисвятые, военныегерои, министры и депутатыидеалисты, а вся Италия населена лишь достойнейшими потомками римлян первых лет христианства.