Ясно, ошибка, уверила ее другая.
Настал день, когда Герта забрала с больничного столика свое зеркало, когда Эгле снова повязал галстук, надел жилет, взял сигулдскую трость и сказалБудем надеяться, что больше не вернемся в этот отель. Хотя больницане худшее место на земле. Сюда приходят и уходят отсюда всегда с надеждой.
Они ушли, и палата снова стала унылой больничной палатой, тоскливо серой, как лист бумаги, с которого что-то стерли резинкой. Наглядно подтверждалась древняя латинская пословица о том, что человек красит место, но не месточеловека. В окно залетели две усталые осенние мухи. Теперь никто не прогонял их, поскольку от людей здесь остались лишь вмятины на подушках.
Рябина возле дома Эгле по-осеннему покраснела. Глазан на радостях скулил и подвывал, словно его высекли, и вытирал свои лапы о брюки Эгле.
Открылась дверь веранды, и из нее вышел высокий молодой человек в замасленной спецовке и резиновых сапогах, взял за шиворот Глазана и оттащил в сторону.
Янелис! Так вот какой ты стал! с гордостью воскликнул Эгле. Тебе только шляпы не хватает.
Теперь они не в моде, усмехнулся Янелис.
Эгле стоял и любовался сыном. Янелис работает вторую неделю. Это еще, конечно, только начало, но починвеликое дело. В спецовке, с выгоревшим ежиком волос, он выглядел крупнее, да, значительно крупнее отца. «Все хорошо, он хоть не стыдится своей работы. Ведь нередко школьники, изучая строение атома, забывают, что и черная, вязкая и топкая по осени пашня, на которой вырастают хлеба, тоже состоит из атомов. А забыв, считают, что пахать землюзанятие недостойное современного человека. Быть может, я еще доживу до того времени, когда он будет гордиться тем, что работает при земле».
Мне разрешили ездить вместе с ребятами на рытье траншей. Подсобным рабочим, сказал Янелис, и Эгле даже показалось, что у сына в голосе пропала хрипотца переходного возраста, теперь это уже голос мужчины. Я на неделю буду уезжать и возвращаться по субботам. Теперь мне можно уезжать, раз ты дома.
Эгле понимал, что за этими словами кроется многое. Кроется то, что Янелис волновался за него, что из-за этого он поступил на работу сразу после школы, что ждал его и тревожился
Ну, что ж, давай дуй. Пока что забирай велосипед. Хоть это и не модно, мотороллер модней, но все же быстрее, чем на своих двоих.
В гостиной на камине его ожидала ваза с яблоками, кожица на них от обилия сока готова была лопнуть. Наверху, в спальнетарелочка первых слив, пижама, шезлонг с двумя подушками. Эгле почувствовал, что пришли осень и долгий отдых.
Да, он будет отдыхать. Герта за всем приглядит, все устроитведь на работу она не будет ходить, пока полностью не срастутся мышцы и пока она не сможет поднять левую руку над головой и достать правое ухо, так ей сказал хирург.
По утрам шезлонг ставили на балкон рядом с олеандром в кадушкеза лето он тоже окреп, посвежел и, выпустив розовые бутоны, готовился зацвести. Тут же под рукой ставили столик с книгами, бумагой, вишнями, таблетками. Эгле с утра садился в шезлонг, закутывал ноги одеялом и к полудню засыпал. Проснувшись, читал, любовался далекими полями и только после полдника возвращался в спальню. Никогда он не представлял себе, что возможно жить в таком небольшом пространстве. Оказалось возможно. Разумеется, при одном условии: если есть возможность думать. Думать он мог.
И в действительности, мир здесь был не так уж мал. Позади, за подушками, находилась красная кирпичная стена. Ее не видно, но известно, что она там есть. Известно, что между кирпичами имеются швы известкового раствора, прямые и одинаковые, как клетки в тетради. Стена выведена вверху треугольником, и там, на острие конька, установлена телевизионная антенна. Раньше над домами торчали флагштоки, нынчетелевизионные антенны. Мы желаем знать, что происходит на белом свете. Нам не безразлично, что творится на других континентах.
А перед глазами простирался целый мир! Перила балкона не сплошныенесколько железных прутьеви потому видно далеко. С обеих сторон балкон охраняется кронами двух яблонь, там жужжат осы, буравя в яблоках дыры. За яблонями стоят темные ели, отгораживающие сад от поля. Елиуютные деревья. Кажется, возьми, свяжи вместе нависшие ветвии образуется надежный кров от непогоды. А не ютится ли в гуще этих ветвей, где так любят сидеть и лущить шишки белочки, некий лесной дух, какой-нибудь гномик ростом с белку? Да нет, не бывает никаких гномов. Наши дети читают очерки о том, как Гагарин облетел земной шар, но читают они и сказки про мальчика с пальчика. Человек одушевил природу. Он повсюдуи в муравье, что тащит сухую еловую иголку, и в иве, забредшей корнями в речку, видит жизнь. Все полно ею. «Из неживых атомов зародилось чудо живого, подумалось Эгле. Сейчас я себя чувствую сносно. Десны не кровоточат, голова и суставы болят редко. Так что нет нужды углубляться в размышления о сущности жизни. Эгле улыбнулся, съел сливу, сдавив пальцами скользкую косточку, выстрелил ею в сад. Выходит, над серьезными вещами ты задумываешься, лишь когда тебе самому тяжело. Так оно и есть, признался Эгле. Любопытное занятиеглядеть на себя со стороны. Впрочем, не прав. Это величайшее искусство, и дается оно не легко».
Отсюда открывалась обширная панорама полей и лугов, начинавшихся сразу за садом. Ближе всего было убранное ржаное поле. Аист, манерно подымая ноги, расхаживал по жнивью и выискивал свою добычу, время от времени вскидывая кверху лягушку. За жнивьем тянулась зеленая межевая полоска. На меже были сложены собранные с поля валуны и булыги. У этих груд камней собирались свободные от дел окрестные собаки. Они подымали веселую и дружелюбную грызню, потом усаживались и глазели вниз на склон, сбегавший к ольшанику на излучине Дзелве. У самого горизонта, далеко за рекойроща; две широкие цветные полосызеленая листва и серовато-белый ряд стволов. За рощей, по всей вероятности, снова поля, леса и за ними Рига и море.
Собаки полаяли и разбежались. Олеандр обронил на одеяло листок. Лист почти как у ветлы, длинный и заостренный. Больше он уж не прирастет к ветке. Несколько месяцев тому назад этот листок еще таился в черноземе и окружающем воздухеатомы углерода, азота, кислорода, железа и других элементов. Затем свершилось чудоатомы образовали живой лист. Теперь же ветер сдует его с балкона на землю. Там он перегниет вместе с листьями яблонь и еловой хвоей. Снова будут атомы азота, углерода, железа и других элементов. «Яне лист. Я думаю. У меня есть сын».
Эгле кольнуло в сердце, и он положил под язык таблетку валидола, ощутив во рту приятную свежесть мяты. Как сказал Декарт, человекэто мыслящая тростинка. Пожалуй, человеку надо бороться за то, чтобы стать мыслящим дубом.
Теперь по ржаной стерне разгуливали галки; при каждом шаге они кивали головами и подбирали осыпавшиеся зерна. Эгле положил на колени кусок картона, на него лист бумаги и начал писать.
Немного погодя явилась лаборантка. Очередной анализ. Потом пришел Берсон и стал рассказывать про дела в санатории. «Между прочим, сказал он, больные уже начали копать бассейн, предусмотренный новым проектом».
А как со скульптурами? Мурашкабезбожный лодырь. Неужели он думает, что сам будет жить вечно. Ты съезди к нему и скажи только одно: у меня нет времени на долгое ожидание. Не потому, что я себя плохо чувствую, но просто, чтобы он не бездельничал.
Лейкоцитов на сотню больше. Берсон закурил и глядел вдаль, куда-то за речку.
«Берсон смотрит невидящим взором, стало быть, его внимание занято тем, чтобы изображать спокойствие», отметил про себя Эгле.
Ты мог бы приврать и побольше.
Сегодня тот самый счастливый случай, когда не надо врать.
Выполняя просьбу Эгле, Берсон под вечер приехал в Ригу и постучался к Мурашке.
За дверью что-то произнесли, но, к счастью, Берсон не понял, что именно. А Мурашка сказал:
Я убью всякого, кто посмеет мне мешать, и лишь после этого, любезно улыбаясь, отворил.
Берсон вошел. Мурашка катал в руках ком глины, коим и намеревался убить пришельца.
В мастерской сидела молодая женщина с лоснящимися черными волосами, на вращающейся подставке лежал голубовато-серый ком глины, в нем уже угадывались черты модели.
Берсон обошел вокруг женщины и подставки с глиной, деликатно заметив:
Очень жаль, что в глине не передать цвет ваших волос. Затем обратился к Мурашке: Я прибыл, так сказать, по поручению Эгле.
Как его дела, поправится теперь?
Надеемся. Говорят, вы обещали эскизы скульптур для нашего парка.
Я много чего наобещал в своей жизни, в особенности женщинам. Мурашка невинно улыбнулся. Глядя на его седые кудри, трудно было поверить, что женщины воспринимали всерьез его обещания. Осенью эскизы будут готовы.
Осенью Видите ли, операция переутомила его. Берсон пытался найти слова поубедительней. Понимаете, теперь ему надо бы во всем потакать. Это было бы весьма полезно с точки зрения психотерапии. Если бы вы привезли эти эскизы теперь
Я полагаю, к осени
Лучше бы теперь. Это для него лекарство. Всего хорошего!
Берсон кивнул брюнетке и направился к двери. Провожая его, Мурашка уже не улыбался.
Скажите, в каком состоянии Эйдис? По-честному!
Применили новейшее средство на данном этапе развития медицины.
Не забывайте, что долг врача иногда говорить правду.
Больше Берсон не избегал взгляда Мурашки.
Эгле в таких случаях говорит: обычно надежда умирает только вместе с человеком. Мне к этому добавить на сей раз нечего.
После ухода Берсона Мурашка усадил брюнетку на тахту, насыпал ей на колени конфет, дал несколько иллюстрированных журналов и сказал:
Отдохни.
Затем он вывалил прямо на пол целую кучу рисунков, фотографий санатория и принялся перебирать их и рассматривать, что-то обдумывая.
Отдохнула, спустя час напомнила о себе женщина, на что Мурашка, разминавший в деревянной квашне глину, ответил:
Отдыхай, отдыхай. Если б я был красив, как ты, я отдыхал бы всю жизнь.
Целую ночь не гасла мощная лампа молочного стекла над подставкой с глиной и Мурашкиным лысым затылком. Когда же ее выключили, в комнату вполз серый и немощный свет раннего утра. Мурашка присел отдохнуть на пьедестал своего «каменного сына».
В комнате быстро светлело. Со стороны моря пришел отсвет зари, окрасивший белизну облаков над городскими крышами в бледный винный цвет. Мурашка вынул из рукава старого халата, лежавшего в углу мастерской, котенка и положил его спящей женщине на грудь.
Пора вставать. Тебе на работу, вполголоса будил он ее.
Спросонок женщина машинально скинула с себя котенка и сказала:
Фу, нахал.
Кого ты имеешь в виду? спросил Мурашка и снова подошел к подставке, куда за ночь взобрался глиняный мальчишка и с гордостью потрясал пойманной рыбой, наверно, первой в его жизни добычей; рыбина была немногим короче рыбака. Рядом с мальчиком стояла девочка с косичками и большой ромашкой на плече.
Эгле, как обычно, лежал на балконе, закутанный в клетчатое одеяло. На перила сел крапивник и покачивал длинным хвостом, делая утреннюю зарядку. Герта уже вышла на работу. Эгле тоже надоело лежать и бездельничать, но стоило встать, как голова начинала кружиться. Однако если нет сил устоять на двух ногах, то на помощь может прийти третьятолстая клюка. Ведь обещал же он вылечить доверчивую Лазду и недоверчивого Вединга. Не сочтут ли его теперь дезертиром? Скажут, увидел, что ничего не выходит, вот и не показывается. Честностьвещь вроде бы неощутимая, за нее даже кило хлеба не купишь, но она свойство человека, она необходима, чтобы был человек.
И если мы унаследовали добытые бесконечно длинной чередой поколений честь и честность, то обязаны беречь их. Ни болезнь, ни смерть не снимают с нас этой обязанности. Надо пойти хоть на один обход. Ведь и Алдеру он обещал не уходить из санатория.
Эгле перекинул через перила сливовую косточку, и та угодила прямехонько в нос Мурашке, приближавшемуся к веранде со свертком под мышкой.
Рука у тебя точная, ничего не скажешь! Хорошо, что ты не бросаешься тыквами! крикнул снизу Мурашка.
Спустя минуту Мурашка уже сидел рядом с Эгле.
Здоровье как? спросил он первым делом.
Хорошо, и будет еще лучше, ответил Эгле, и Мурашка не распознал под морщинами его улыбку серьезно это сказано или нет.
Так пусть станет еще лучше. Мурашка вытащил из кармана длинную бутылку вина и поставил рядом с лекарствами. Это здорово улучшает кровь. Имеются сведения, что ты и сам иногда рекомендовал его больным.
Ну, братец, если бы врач употреблял все, что прописывает другим, то он в два счета Эгле выразительным жестом воткнул палец в небо, но Мурашка уже успел откупорить бутылку. Эгле выплеснул лекарство из стаканчика в кадушку с олеандром и протянул Мурашке.
Каждому по способности.
Себе Мурашка налил в кружку. Они выпили, затем Мурашка потянулся за своим свертком. В нем оказались четверо глиняных ребятишекдевочка с цветком на плече, мальчик, наподдававший ногой мяч, еще одна девочкаона гладила кролика величиной с нее самоеи мальчик-рыболов. Затем Мурашка развернул эскиз.
Вот здесь, напротив главного фасада, эта девочка пусть охраняет клумбу с цветами, мальчишкаловит рыбу в бассейне.
Эгле явно заинтересовала работа скульптора.
А у тебя губа не дура. К тому же ты работаешь довольно скоро.
Мурашка горделиво вскинул голову.
Если я возьмусь за дело!.. Эх, поглядел бы ты, какая у меня сейчас модель! И он пальцем нарисовал в воздухе контуры женской фигуры.
Опять влюблен?
Мурашка вздохнул.
Что поделаешьнелегко мне с моим мягким сердцем.
Да, разные бывают на свете тяготы, согласился Эгле. Он налил вина в Мурашкину кружку. Нравится?
Мурашка отпил глоток.
Нравится. Ничего не скажешь. Я, наверно, греховен от рождения, как это утверждает церковь.
Теперь Эгле улыбнулся по-настоящему.
С тобой, пустозвоном, и впрямь на душе веселее. А раз такпей за мое здоровье. Ныне, через год и во веки веков. Аминь.
Мурашку не надо было просить дважды.
Люди не забывали Эгле. Вскоре после Мурашкиного ухода сестра привела на балкон мужчину в полотняных брюках и сандалиях. В нем Эгле сразу узнал Земгалиса, выписавшегося из санатория в начале весны. На пол Земгалис поставил корзину, обвязанную мешковиной.
Здравствуйте, доктор!
Здравствуйте. Присаживайтесь. Ну, как себя чувствуете? Мы же договорились больше не встречаться.
Так-то оно так, доктор. А помните, мы насчет раков разговор вели?
Да, я спрашивал, где есть хорошие рачьи места.
Ну видите. Я прослышал, что вы захворали. Вот, косил сено да заодно половил рачков. Извольте! Земгалис задрал край мешковины, и Эгле увидел в корзине среди крапивных листьев копошащихся раков, подвернувших шейки. Поправляйтесь, доктор. Если понравятсяеще принесу.
Большое, большое вам спасибо!
Не за что, доктор. Мне чтосуну руку в воду, приподыму камень и тащу рака, лукаво улыбаясь, пояснял Земгалис.
Не только за раков. За то, что не забываете.
Земгалис встал и, подыскивая слова, зашевелил бороденкой.
Как это такзабыть? На то и дана человеку память, чтобы не забывать.
Когда с работы вернулась Герта, они решили на ужин сварить раков и пригласить Берсона.
И Янелиса. Ты позвони в лесничество, пусть Янелис к вечеру приедет. Обязательно. Мне хочется, чтобы сегодня мы были все вместе.
Герта позвонила леснику, у которого поселились экскаваторщики, и передала просьбу Эгле.
Остаток дня после обеда он был занят тем, что приводил в порядок и разбирал свои бумаги. На следующий день в санатории должна была состояться конференция врачей-фтизиатров по поводу применения Ф-37.
Перед глазами вдруг все снова поплыло. Эгле сел к письменному столу и вперил взгляд в его черную поверхность под толстым стеклом. «Вот так же сидел я и обдумывал, что еще предстоит мне сделать, когда уехала на юг Герта. Обо всем, что я считаю хорошим и правильным, я должен рассказать Янелису. Быть может, сегодня вечером поговорить с ним подольше? И что посоветовать ему по главному вопросучему учиться?»
Тут же на столе лежал журнал «Антибиотики». Двадцать семь лет назад, когда Эгле сдавал государственный экзамен, об антибиотиках никто еще не помышлял. А теперь они спасают десятки миллионов жизней. Каких-нибудь пятнадцать лет тому назад здесь, в «Ароне», борясь с туберкулезом, он имел на вооружении только хлористый кальций и иглу для пневмоторакса. Нынче же стрептомицин и изониазиды только в «Ароне» вернули здоровье десяткам и продлили сотням жизнь на много лет. И Эгле знал, как человек подчас борется всего за минуту жизни. За последние годы накоплено такое количество знаний, что ума человека хватает максимум на то, чтобы глубоко постичь лишь какую-нибудь узкую их область. Научные знанияэто море. Из моря ты можешь зачерпнуть лишь пригоршню. А нет ли какой-то всеобъемлющей, всесвязующей науки, которую, подобно «обязательному курсу фортепиано» в консерватории, должен был бы изучить каждый? По-латыни человек называется «гомо». Отсюда возникло слово «гуманизм». Быть может, гуманизм и есть тот самый «обязательный курс», без которого немыслимо постичь жизнь? Но ведь гуманизмне наука!