Таким морально-этическим критерием в повести является жизнь самого Эгле. На пороге смерти он не только подводит итог всему прожитому, но и думает о настоящем и о будущем. Уходя из жизни, он заботится о том, чтобы больница осталась в надежных руках, чтобы выстроили новое здание санатория, чтобы его сын Янелис пошел на работусловом, он продолжает свою «земную жизнь», как солдат, до последнего дыхания не покидая пост. Видимо, поэтому в повести так мало внимания уделяется описаниям физиологического состояния смертельно больного человека. Центр тяжести перемещен на изображение его внутреннего богатого духовного мира, на то, чтобы показать, как сильный, волевой человек преодолевает страх смерти и этим побеждает физическую смерть, обретая духовное бессмертие.
Эгле понимает, что его болезньне трагическая случайность, а необходимость, наука требует жертв. Как-то в разговоре со своим коллегой Берсоном Эгле сказал: «Кох. Открыл туберкулезную палочку. До него врач сражался с чахоткой вслепую Вот Форланини, впервые применивший поддувание легких, пневмоторакс. Сколько жизней спас этот итальянец» зажимая дырки в легких обычным воздухом! Вот третий бородачПавлов. Его исследования нервной системы доказали, что лечить надо не только болезни, но и больного человека «А между нимисотни таких, как мы с тобой. И кое-кому не везло»
Эгле очень точно определил свое место в науке: «между ними»между великими. Скромность не позволила ему сказать до конца: «безымянных героев не было».
Эгле заболел в рентгеновском кабинете и умер в рентгеновском кабинете. И это не случайная деталь. Сюжетный круг романа замкнулся: в песочных часах, стоявших в кабинете, высыпался весь песок. Человеческая жизнь, жизнь врача, ученого и борца, оборвалась. Но Эгле прожил свою жизнь не напрасно, после него остался его труд, его больные, которых он вылечил, сын, который обязательно станет настоящим человеком, больница, где будут лечиться сотни людей. «Мне остается сказать себе, думал незадолго до своей гибели Эгле, таков закониз праха ты произошел, во прах тебе и обратиться. Некоторое время ты побыл венцом творения, был прекраснее розы в каплях утренней росы, могучего дуба, чьи ветви могут укрыть от непогоды, и ты летал дальше и выше журавлей, потому что долгие годы ты был Человеком. И по тебе опять же останутся человекитвой сын, твой народ, которому ты своим трудом врача помогал жить и расти, спасая всего лишь несколько из множества жизней. Значит, ты и сам после мига расставания, именуемого смертью, не перестаешь быть».
Как отличается жизнь доктора Эгле, его образ мыслей от героев романа Ремарка «Жизнь взаймы». Лилиан тоже неизлечимо больна, она тоже обречена на верную смерть, у нее нет времени, и она тоже торопится жить, но жить для себя. Единственный смысл ее жизниэто неожиданно вспыхнувшая любовь к мотогонщику Клерфе, который стремится обогнать время, в полном смысле этого слова. Они оба торопятся, и оба гибнут, их жизнь гаснет, как метеор, способный лишь на мгновение прочертить яркую черточку на темном небе. Какой след в памяти людей, в памяти страны оставят эти люди, обреченные лишь на то, чтобы взять жизнь взаймы, взаймы только для себя?
«Горизонталы»больные туберкулезного санатория из романа Томаса Манна «Волшебная гора»тоже совсем не походят на доктора Эгле. И даже восприимчивый к высоким истинам и сложным проблемам Ганс Касторп способен мыслить потому, что Манн искусственно «привил» ему болезнь, согласно теории автора, облагораживающую и углубляющую духовный мир человека. Но вся их жизнь сводится к покорному восприятию «лабораторной» жизни туберкулезного санатория: к бесконечному измерению температуры, регулярному принятию пищи, прогулкам по строго определенным маршрутам, встречам с врачами и т. д. «Мир долины»внешняя жизнь их не интересует.
Доктор Эглеактивная творческая натура. Зная о своей неминуемой близкой гибели, он совершает поистине героический подвиг: пишет научную работу, где рассказывает о себе, о начальных симптомах заболевания, на которые он сам обратил внимание лишь тогда, когда болезнь уже развилась. Он делает это не для себя, а для людей, для всего «мира долины», поэтому-то он и побеждает физическую смерть и навечно останется в памяти благодарных потомков. Эпилог повести как бы разрывает замкнутый круг сюжетного развития, это как бы конец одного и начало нового произведения.
Прошел год. В кабинете главврача туберкулезного санатория на столе по-прежнему стоит футлярчик с песочными часами. А на стене кабинета прибавился еще один портрет. Он, правда, не висит в том ряду, где были «великие бородачи». Кох, Форланани, Павлов и Рентген. Портрет помещен в углу, где стояла гипсовая девочка с ягненком в руках. «Эгле пришел бы в негодование, если б его портрет повесили в одном ряду с теми, чьи имена известны всему миру».
А на Аргальском кладбище состоялось открытие памятника. Он был сделан из черного салацгривского камня, оживленного другом Эгле скульптором Мурашкой. «Сильный юноша стремится ввысь, к небесам, так же как и вершины стоящих позади него деревьев. Ноги его сковала бесформенная масса, черная сила, грубый, неотесанный камень. В напряженной, но бессильной позе юноша сжимает свои плечи перекрещенными руками.
И все же он устремлен ввысь. Он принадлежит к тем, кого можно уничтожить, но не умертвить»
Янелис тоже пришел на кладбище. Он теперь работает у мелиораторов. Стал выше ростом, носит более длинную прическу и становится похожим на своего отца в молодости. А вечерами он бежит навстречу девушке, которая ждет его у темно-зеленых кустов сирени. «Жизнь не останавливается» Замкнутый сюжетный круг повести разорван: песочные часы перевернуты, и желтый песок сыплется вновь и вновь
«Песочные часы»это повесть-размышление. В этом необычность ее сюжета, своеобразие изобразительных средств и образов.
Образ доктора Эглеидейно-художественный центр произведения, именно к нему тянутся все сюжетные нити. В связи с этим все остальные образы призваны для раскрытия центрального образа. В этом сила и некоторая ограниченность повести, ибо большинство образов, схематичные и невыразительные сами по себе, лишь способствуют разностороннему и многогранному раскрытию характера, мыслей и поведения Эгле. Все они сливаются как бы в единый фон, на котором ярко сверкает образ главного героя. Но такова уж цель писателяон анализирует духовный мир героя, ставя его в различные сложные ситуации, сталкивая с разными людьми: медсестры Крузе и Гарша, больные Вагулис и Вединг, жена Герта и сын Янелис. Именно в соприкосновении с этими людьми, в общении с ними и раскрывается образ доктора Эгле.
«Песочные часы»по существу повесть одного героя, повесть-диалог и повесть-монолог. Герои больше говорят, нежели совершают какие-либо поступки. Поэтому-то и развитие действия не идет по линии острой событийности, напротив, сюжет развивается как движение мысли главного героя, как раскрытие его сложного характера.
Миервалдис Бирзе подарил читателю мужественное, смелое произведение, которое помогает бороться с любыми недугами, помогает познать радость человеческого бытия.
Когда-то на заре цивилизации, в государстве Шумеров, родилась поэма о легендарном царе Урука Гильгамеше, у которого был друг Энкиду. Вместе с ним они совершили множество подвигов. Но Энкиду погиб. Гибель его была карой, ниспосланной Гильгамешу разгневанными его дерзостью богами. Тоскующий Гильгамеш отправляется на поиски секрета бессмертия, чтобы оживить друга. В скитаниях своих он встречает Утнапиштима, который рассказывает, что он единственный из смертных, кому даровано богами бессмертие. Утнапиштим сжалился над скорбящим по другу Гильгамешем и открыл ему секрет бессмертия, указал место, где на дне огромного озера растет трава бессмертия. Повесив на шею тяжелый камень, Гильгамеш смело нырнул на дно и сорвал заветную траву. Но к траве подползла змея и проглотила ее. Мечтам о бессмертии не суждено было сбыться. Секрет бессмертия древние поэты и мудрецы отдали богам.
Секрет бессмертияблагодарная памятка потомков, эстафета поколений, передающая друг другу великие творения человеческого гения.
Люди, отдавшие свою жизнь борьбе за Человека, за его бессмертие, герои произведений Миервалдиса Бирзе.
Ю. Розенблюм
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫПовесть
Quid stas, transit hord!
(Что стоишь, время уходит!)
Надпись на старинных песочных часах.
Туберкулезный санаторий «Арона» расположился на обширной зеленой поляне. Поляну опоясывает старый лес. Сосны в нем не густы, и поэтому даже иной липе или березе удалось дотянуться верхушкой столь высоко, что они видят днем солнце, а ночью Большую Медведицу. Среди деревьев попадаются кусты орешника, но орехам не судьба доспеть до того, чтобы самим выпасть из зеленых гнезд; орешника тут мало, а нетерпеливых любителей орехов слишком много.
Широко простирают сосны свои иглистые лапы, оберегая санаторий от порывов холодного ветра. На хвое и листве берез оседает пыль с Рижского шоссе, и потому воздух вокруг самой здравницы, особенно по утрам, чист и свеж, как упавшее в росу яблоко.
Санаторийжелтое здание с широкими, трехстворчатыми окнами. В промежутках между ними тянутся пояса красного, неоштукатуренного кирпича, и поэтому издали хорошо видно, что здание трехэтажное. На стене, рядом с парадным входом, бронзовый барельеф: сестра милосердия успокоительно положила руку на опущенную голову больного. Барельеф подарил санаторию перед войной один скульптор, бывший туберкулезник. В былые времена чахотка часто наведывалась в мастерские художников, работ не покупала, только самих поторапливала.
В этот майский день на балконе санатория, как водится в «тихий час», на шезлонгах спали больные. Лишь двое сидели и смотрели на лужайку, где ярко-красные тюльпаны, словно в ожидании чего-то, раскрыли навстречу солнцу алые рты.
Одинкрупный, плечистый мужчина, с кустистыми бровями, но редким волосом на голове, закурил сигарету и сказал соседу:
На той неделе домой отчаливаю.
Сосед, долговязый и мосластый брюнет, хриплым голосом отозвался:
А я вот только приехал.
Таких, как он, раньше обычно называли «чахоткин кандидат». Бледное лицо, костлявые плечи, впалая грудь. На худых лицах носы всегда выглядят большими; его же нос с горбинкой был словно с карикатуры на прибалтийского барона былых времен.
Плечистому в голосе соседа почудился страх, и потому он решил утешить:
Ничего, доктор Эгле и тебя вылечит. Врачи, они, конечно, в туберкулезе ни шиша не смыслят, но у них лекарства. Он выпустил дым, глянул на тюльпаны и добавил:Красивая штукажизнь!
Худой прикрыл рот ладонью и закашлялся:
Красивая
Плечистый положил руку с сигаретой на перила балкона поудобнее. Снизу сигарету заметили и, минутой позже, к нему неслышно подошла старшая медсестра Гарша. Не произнося ни слова, она глядела печальными карими глазами на курильщика.
Великан испугался этой невысокой, худощавой женщины и сунул руку с сигаретой в карман халата.
И тогда медсестра спокойно сказала:
Вагулис, вы жжете и свои легкие, и казенный халат. Я сообщу об этом доктору Эгле.
Вагулис поплевал на палец и загасил сигарету.
Да мне ведь домой скоро, полушепотом, чтобы не разбудить спящих, оправдывался он. И все же его шепот был громче голоса Гарши. Вот и приучаюсь снова курить, работа моя такая. Я плотогон, а на реке, сами знаете, комаров тьма.
Сказанные всерьез слова прозвучали как шутка, однако Гарша не улыбнулась. Возможно, это пудра придавала некоторую строгость ее лицу, и улыбка была бы на нем ни к чему. Гарша ушла, а Вагулис стал выворачивать прожженный карман.
Эгле браниться будет, В последнее время он злой какой-то. Наверно, оттого, что курить бросил.
«Человек, если хочет, может ходить тихо и не будить других», двадцать четыре года тому назад внушили Гарше в медицинском училище. Она не только помнила, но и соблюдала эго правило. Неслышным шагом прошла она весь коридор и постучалась в дверь с надписью «Главный врач». Никто не отозвался. Она вошла. Старшая сестрахозяйка санатория, и у нее не только право, но и обязанность заглядывать в каждый угол и проверять, не удастся ли написать пальцем на пыльном зеркале имя нерадивой няни или же без стеснения приподнять край одеяла и поинтересоваться, помыты ли ноги у тяжелобольного.
Самого Эгле, главного врача, в кабинете не было, тут находились только его давние безмолвные товарищидевочка с ягненком и «молчальник». Гипсовую девочку, с ягненком на руках, некогда подарил тот самый скульптор, что создал барельеф. «Молчальник» стоял в углу, накрытый белой простыней: людям, непричастным к медицине, скелет напоминал о смерти, хотя, по сути дела, служил жизнина нем изучали топографическую анатомию. Со стены на сестру Гаршу взирали с портретов бородатые мужчины. Они тоже знали только свои знаменитые биографии и не имели понятия о том, где в данный момент находится Эгле.
А Эгле в эту минуту с голубыми анемонами в руке, запыхавшись, бежал через зал ожидания рижского аэропорта.
Громкоговоритель невнятно пробормотал: «Рейс РигаСимферополь», и Эгле кинулся к барьерчику летного поля, увидев Герту, прощавшуюся с сыном и золовкой.
Эгле вручил анемоны и обнял жену за плечи. Как молодой влюбленный, смотрел он в ее большие голубые глаза.
Герта улыбнулась, понюхала анемоны, но уловила лишь аромат мыла «Золотой лотос», который исходил от ее рук. И сказала:
Неужели старость, а? Раньше мы приходили по крайней мере за десять минут. В ее низком голосе послышалась мягкая ирония, но не упрек. Герта посмотрела туда, где у прохода ограды девушка в пилотке уже приготовилась вести пассажиров к самолету.
Эгле опять искал взглядом глаза жены.
Не сердись. Вечером ты уже будешь на Черном море, оно такое синее.
До сих пор мы повсюду ездили вместе.
Эгле взял руку жены, ту, что держала непахнущие анемоны.
Знаешь, я боюсь летать.
Боишься, а меня отправляешь на самолете! Ты знаешь, я уже познакомилась со своими соседями. Герта кивнула на полную даму. И, помолчав, добавила:А в Крыму, говорят, уже цветет магнолия
Эгле не выпускал ее руку.
Я рад, что ты отдохнешь, но без тебя мне будет очень тоскливо
Герта высвободила руку и взяла саквояж.
В последнее время ты только и думал, что о своих свинках.
Я исправлюсь.
Граждане пассажиры, прошу следовать за мной, провожающие останьтесь! объявила дежурная.
Герта коснулась губами щеки мужа.
Счастливо сдать экзамены, Янелис! наспех поцеловала она сына, который уже намного перерос родителей, и, предъявляя билет, наказала своей седой золовке:Откорми братца, исхудал он у нас.
Когда пассажиры шли к самолету, Эгле вдруг увидел, что жена его совсем молода. Гибкая и изящная, в дорожном костюме, она весело помахивала саквояжем. А он, увы, стар, и потому опирается на плечо сына.
Они все трое стояли до тех пор, пока на дальнем конце аэродрома серебристо белый самолет не взмыл в воздух. Он по-ястребиному поджал под себя свои ноги-шасси и скрылся за Даугавой.
«Дивная вещь самолет, размечтался Эгле. Это же воплощенная жажда все увидеть, везде побывать, это и отвага одиночки, парящего у границ вселенной, у голубых рубежей вечности А как прекрасен самолет! Словно одинокий журавль в прозрачном осеннем небе».
А потом они направились к своему «москвичу» и поехали домой. По пути Эгле сделал остановку на Сарканармияс, у желтого кирпичного здания больницы.
Зайду на минутку, сказал он Янелису.
Миновав кованые железные воротца, Эгле пошел прямо в лабораторию. У окошка дежурной он спросил:
Вам ничего не оставляли для меня?
Заведующая велела передать вам вот это.
Эгле взял конверт и положил в наружный карман пиджака. Потом, словно вспомнив о чем-то, переложил во внутренний. Со стороны можно было подумать, что конверт содержит особо ценный или секретный документ, о котором ни в коем случае не должны узнать другие. Он поспешно вышел во двор, стал в тени липы, вынул письмо и распечатал. В конверте был самый обычный бланк с анализом крови.
Эгле подержал листок перед глазами и опустил. Лицо его устало обмякло, складки на щеках стали жестче и глубже. Глаза больше не видели улицы за железными воротами, а, казалось, разглядывали нечто другое. Он сунул анализ в карман.
Конвертик уронили, окликнул его привратник.
Эгле не оглянулся. Конверт остался на булыжнике у больничных ворот. Да, с таким количеством тромбоцитов можно от небольшого пореза на пальце истечь кровью. Стало быть, ухудшение. А ведь совсем недавно ему опять вливали здоровую кровь. Лучевая болезнь убивает его кровь. Медленно, но неотвратимо.