Все ушли, государь, тихо заметил Михальский.
Ну и, слава богу.
Может, зря вы их отпустили?
А что надо было, порешить всех во главе с патриархом?
Нет, конечно, но, по крайней мере, Салтыков с князем Сицким вполне заслужили за свои слова кару.
Чтобы завтра Филарет объявил их мучениками?
Я слышал, прежде вы не боялись ни церкви, ни людской молвы
Ты о чем это?
Говорят, что в первый свой визит в Росток вы первым делом повесили канцлера.
Ну да, было дело. Только далеко не сразу, а после следствия и суда. Так что меньше слушай Пушкарева, он еще и не такое расскажет.
Прошу прощения, ваше величество, если позволил себе лишнего!
Нет, все в порядке, поспешил успокоить я телохранителя. Я вполне понимаю твое беспокойство, но завтра все, так или иначе, решится. Пусть бояре пойдут на штурм, а там уж бог решит, кому жить, а кому уже пора на тот свет.
Как прикажете, ваше склонил голову Корнилий, но не успел договорить, поскольку я схватил его за руку и, склонившись к самому уху бывшего лисовчика, прошептал:
Но не забудь приготовить к завтрашнему утру парочку хороших стрелков. Не стоит все отдавать на волю случая!
Получив повеление, Михальский нехорошо усмехнулся и поклонился, приложив руку к сердцу, показывая, что все исполнит. Но я уже выходил из зала, поскольку припомнил еще ободном безотлагательном деле. Возможно самом главном на сегодня.
Отец! кинулся ко мне Дмитрий, как только я переступил порог женской половины дворца, где после смерти Катарины в окружении мамок и нянек проживали мои дети.
Ну как вы тут? обнял я сына, затем Петера, после чего потрепал непослушные вихры обоим.
Скучно, не стал кривить душой мальчишка. Его святейшество не разрешал нам выходить.
Экий тиран! усмехнулся я.
Здесь все мирно и покойно, словно и не бушевала только что в стенах Грановитой палаты буря. И от того на душе становилось легче. Вот за что надо бороться. Чтобы не сожрали злодеи детей наших! Да пусть скрипят зубами, пусть хоть до корней сотрут. Не видать им власти на Руси! Хватит их порядкам позволять вертеть огромной страной!
А еще он обещал перекрестить меня в православие, наябедничал Петька.
Вот как? И что же ты ответил?
Я, мой кайзер, сказал ему, что это противоречит вашему указу о веротерпимости!
Чую Петька быть тебе юристом-законником! заржал я, глядя на его серьезный вид.
В этот момент няньки привели дочерей, одетых в одинаковые вышитые рубашки и сарафанчики. С любопытством поглядывая в мою сторону, они жались к юбкам своих наставниц, не решаясь подойти.
Ну что же вы? присел я перед ними, раскрывая объятия, и девчонки с визгом бросились ко мне, стараясь опередить одна другую.
От тебя дымом пахнет, наморщила хорошенький носик Марфа.
И потом, добавила Женя.
Но мы все равно тебя любим, хором сообщили обе и звонко чмокнули в щеки.
И я вас, малышки.
А что ты нам привез?
Этот простой вопрос едва не поставил меня в тупик, поскольку за всеми этими событиями я про подарки и думать забыл. Однако смущаться было не в моих правилах.
Массу всего! как можно более загадочным голосом сообщил я.
И где они? загорелись детские глазки.
Пока что в обозе. Я поставил самых храбрых и верных воинов, чтобы они охраняли их. Но сегодня вечером, самый край завтра утром, я вам их отдам. Хорошо?
Ладно, милостиво согласились две маленькие госпожи, после чего отправились назад к нянькам.
Мальчиков тоже увели, и в горнице осталась только одна девушка, в которой я не сразу признал фрейлину моей покойной супруги.
Что тебе, Анхелика?
Вашему величеству нужно привести себя в порядок, без обиняков начала она. Принять ванну, сменить рубашку. Я могла бы помочь
А ты разве не замужем? удивился я, припомнив, что Катарина несколько раз пыталась устроить личную жизнь своей любвеобильной придворной.
Увы, мой кайзер, томно отозвалась та. Один мой жених уехал на войну и не вернулся, другой имел неосторожность упасть пьяным в лужу и захлебнуться. Но, клянусь честью, даже если бы я была замужем, это не помешало бы мне быть полезной вашему царскому величеству!
Нисколько не сомневаюсь, нервно сглотнул я, глядя на пышную грудь, красиво очерченные губы и абсолютно бесстыжие глаза.
Собственно, а пуркуа бы и не па?
В общем, до стола и еды я добрался не скоро, хотя помыться все-таки успел. Но стоило мне взяться за ложку, как из дверей высунулся испуганный стольник и неуверенно доложил:
Ивашка Грамотин просит принять до твоей царской милости. Бает, что по твоему именному повелению пришел
Вы пожрать спокойно царю дадите?! выразительно взглянул я на него, и лишь потом, с тяжелым вздохом и велел все-таки пропустить. Введите гражданина дьяка!
Тот, судя по всему, времени зря не терял, на еду и сон не отвлекался, а потому явился пред мои светлы очи все в том же изрядно задымленном за прошедший день жупане. Помимо гари от него пахло потом, кровью ичеловеческим страданием. Не могу объяснить природы этого запаха, но ни с чем не могу его перепутать. Так пахнут профосы наемников, пыточные застенки, а еще боярин Романов, когда приходит с докладом прямо из Земского приказа.
Садись, коли пришел, махнул я рукой в направлении скамьи.
Не смею в присутствии вашего величества, попробовал отказаться Грамотин, но когда я на него рыкнул, осторожно примостился на краешек, всем своим видом изображая смирение пополам с благоговением.
Говори, что нарыл, велел я, не без огорчения отодвинув от себя тарелку с густыми наваристыми щами.
Услышав приказ, дьяк вскочил и, просеменив ко мне на полусогнутых, подобрался поближе, после чего горячо зашептал:
Измена, государь!
Спасибо, я заметил, хмыкнул я в ответ, едва удержавшись, чтобы не назвать его капитаном Очевидностью. Как бы, бунт кругом!
Нет, не там крамола завелась, продолжал Грамотин, опасливо покосившись на нахмурившегося от подобной вольности Михальского, не на улицах, не среди черного люда! Среди бояр она, да в приказах!
А вот с этого момента поподробнее, немного насторожился я.
Подстрекали народишко к бунту во многих местах, да к тому же в одно время.
Кто именно?
Юродивые, попы расстриги, купчишки мелкие, коих до той поры в Москве никто не видел, скоморохи еще, принялся перечислять дьяк.
Имена, приметы есть?
Все тут, с готовностью показал на опросные листы тот.
Отдельный список написать не догадался?
Как же, государь, вот он, вытащил из-за пазухи Грамотин скатанный в тонкий рулончик лист бумаги.
Уже лучше, кивнул я и бегло просмотрел на неровный столбец с именами и приметами зачинщиков.
Впрочем, все эти отцы Афанасии, да Антипки со скобяным товаром, не говоря уж о кривом скоморохе со страшной харей мне ни о чем не говорили.
Корнилий, кивнул я, телохранителю, посмотри, может ты, знакомцев сыщешь?
Стоявший за моей спиной Михальский взял лист и, бегло посмотрев, сунул ее себе в карман.
Сыщем.
Как знать, покачал головой дьяк. Беда в том еще, что доносы и ябеды на сих злонамеренных людишек в Земский приказ давно шли.
И что?
Простите, ваше царское величество, за мою дерзость, но часто ли вам докладывали об этих беспорядках?
До сего момента не было, вынужден был признать я.
И еще, продолжал докладывать дьяк. Попы, кои вели предерзостные речи, не просто по кабакам да подворотням шлялись. Есть видоки [1] что оным злодеям в монастырях столичных приют давали, а иных и в патриарших палатах видели!
Интересно. Но неужели дело только в подстрекателях?
Чего?
Понимаешь, разлюбезный мой Иван Тарасович, терпеливо пояснил я, людям, особенно простым, для того чтобы выйти из дома, бросить все дела и начать бузить нужна веская причина. Вот я и хочу, чтобы ты ее сыскал. Отчего народ озлобился?
Так доискаться-то немудрено, приосанился, услышавший, как я назвал его с «вичем» Грамотин. Перво-наперво, народ начал злобиться от оскудения. Цены на хлеб и прочую снедь за последний месяц поднялись без малого на треть, а накануне начала бунта взлетели разом почитай вдвое от прежних.
Продолжай.
Отчего так случилось не скажу, потому как сам покуда не уяснил, а грех на душу брать не желаю. Сам-то я тем часом в Серпухове обретался, службу тебе справляя. Но разумею, не обошлось тут без сговора. Как пить дать, обуяла купчишек жадность. А с другой стороны, обеднел народишко, особенно голытьба, вот и решились на разбой! Но что хуже всего, власти московские при начале возмущений никак себя не показали, а ведь тогда еще можно было дело миром решить. Припугнуть торгашей или государевы амбары отворить, чтобы цены сбить. Но куда там, разве им есть до того дело? Затворились за высокими стенами, а опричь боярских дворов хоть трава не расти!
С этим ясно. Что дальше?
Другая причинамножество иноземцев понаехавших в Москву. Места им в Немецкой слободе разместиться не хватило, вот подьячие в приказе от невеликого ума и надумали расселять их по избам горожан. Те, понятное дело, друг с дружкой не то что договориться, но и уразуметь не смогли. Сами, поди, ведаете, ваше величество, обычаи, да привычки у всех разные, оттого всяческие нелепицы и обиды взаимные. От них же и до драки с поножовщиной недалече. Посему мыслю так, надо всех приезжих как можно быстрее по разным местам расселять. Пусть строятся, землю пашут, ремеслами занимаются, а труды дел своих на рынках продают. А у продавцов не про веру, а про цену спрашивают.
Разумно говоришь. Продолжай!
Ну и напоследок, государь, не велите казнить, коли по скудоумию, что не так скажу. Была и третья причина.
Говори, разрешил я.
Смерть государыни тоже народ взбаламутила, решительно начал дьяк. На немцев клевещут, мол, они ее со свету сжили, за вероотступничество. Понятно, что глупость сие, но слухи такие в народе ходят. Простите, государь, если неладно сказал, а только утаивать правду не в моем обычае! Сам не раз про то слышал и в опросных листах читал
Это все?
Нет. Но про то мне и думать соромно, не то, что августейшей особе в глаза сказать.
Господи! не выдержал я, где же ты таких велеречивых оборотов понабрался? Сказано тебе, говори прямо!
Помилуйте, ваше величество!
Пока вроде не за что казнить, так что и миловать не к спеху. Говори, собачий сын, хватит из меня жилы тянуть!
Толковали иные, что вы, государь, постов не соблюдаете, телятину едите и к блуду склонность имеете. Царицу сами со свету сжили, чтобы девок распутных в Кремль водить! разом выпалил дьяк и зажмурился.
Твою ж мать! только и смог ответить я на это. И многие такое плетут?
Слава богу, нет. Тем же, кто осмелился, я уж хотел было приказать языки подрезать, да поостерегся от самовольства. А ну как ваше величество пожелает следствие провести? Потому прошу высочайшего разъяснения, что дальше делать?
Ни хрена не делать, отмахнулся я.
Как же это?!
Да вот так! Если начнем людей калечить за разговоры, сразу все узнают и подумают что в это правда. А тут поболтают языком немного да через время самим надоест!
Как будет угодно вашему величеству! с готовностью согласился дьяк, хотя по глазам было видно, что он мою снисходительность не одобряет.
Едва первый солнечный луч коснулся тесаной кровли теремного дворца, как на нее взлетел петух, ухитрившийся ускользнуть с поварни во время вчерашней неразберихи и громко, как будто желая что-то кому-то доказать, закукарекал.
Какого черта? пробурчал лежащий на кровати мужчина и, перевернувшись на другой бок, попытался уснуть, но тут несносная птица заголосила снова.
Приподняв голову, он осмотрелся в горнице, как будто видел ее впервые, потом остановил взгляд на сладко посапывающей пышнотелой блондинке. Осторожно выбравшись из-под одеяла, чтобы не потревожить сон любвеобильной фемины, русский царь накинул на обнаженное тело шелковый халат, подаренный в числе прочего персидским шахом, и собрался было выйти вон, но не тут-то было.
Как выяснилось, женщина, приложившая все усилия, чтобы утомившийся за долгий день государь умаялся еще больше, вовсе не спала. Приподнявшись на кровати так, чтобы была видна ее грудь, она похлопала ангельскими глазками на кукольном личике и жалобно спросила:
Вы уже уходите, мой кайзер?
Увы, моя дорогая Анхелика, усмехнулся тот, но дела государства не могут ждать!
Ах, как это печально, сложила она губки бантиком, явно напрашиваясь на поцелуй, но государь ограничился лишь тем, что помахал рукой и вышел вон.
На лице любвеобильной фемины на мгновение появилось выражение досады, и она не смогла удержаться от колкого замечания:
Значит, это все? Ой, а разговоров-то было!
Хотя, если поразмыслить хорошенько, все было совсем не плохо. Странник, за которым она столь упорно охотилась, оказался вовсе не так неприступен. К тому же, нельзя сказать, чтобы он был плохим любовником. Вовсе нет, Мекленбуржец был страстен, внимателен к ее желаниям и упорен в достижении цели, однако где хотя бы маленький подарок для женщины, отдавшей ему без остатка всю себя? Золотое колье с драгоценными каменьями, а лучше сразу поместье? Нет, право же, все мужчины одинаковы!
Но ничего, она ведь не такая дура, как эта простушка Лямке или много о себе воображающая Алена Вельяминова! Будут у нее и бриллианты, и обширное поместье, а может даже от открывающихся перспектив у девушки захватило дух и она, решительно откинув одеяло, встала, полная решимости продолжить борьбу и победить. Впрочем, если бы она видела сейчас своего любовника, оптимизма у нее явно бы поубавилась, но к счастью или, наоборот, к сожалению, способности видеть сквозь стены у Анхелики не наблюдалось.
Выйдя из горницы, я решительно проследовал мимо застывших при виде меня как каменные изваяния часовых. Если бы на их месте оказались спальники, за смешки и улыбки последовала бы немедленная расправа, но это были ратники из хоругви Михальского. Корнилий и раньше иногда вел себя как параноик, а после первых известий о бунте и вовсе наплевал на все условности и обычаи, выставляя рядом с моей спальней караул из своих людей. Эти ребята не раз прикрывали мне спину в сражениях, так что им некоторые вольности вполне простительны. Главное, чтобы не на людях.
Добравшись до мыльни, я скинул с себя халат и, взяв в руки полный ушат остывшей уже воды, вылил ее себе на голову. В голове сразу прояснилось.
Ваня-Ваня, что же ты творишь?! покачал я головой, глядя на неверное отражение в кадке с водой.
Впрочем, вопрос это бы, что называется, риторическим и ответа я на него давать не собирался. Еще пара ушатов, окончательно вернули мне бодрость духа, и ясность мысли, после чего я зычно крикнул, подзывая придворных:
Эй, лежебоки. Подавайте одеваться!
За стеной сразу же послышался какой-то шум, затем началась суета, после чего дворцовые холопы во главе со стряпчим притащили мне платье. Поскольку в бой я сегодня идти не собирался, оно на сей раз русское. Довольно длинная рубаха из тончайшего льна с косым воротом и искусной вышивкой и такие же подштанники. Затем зипун из зеленого сукна с желтой оторочкой и синие порты. Длинный кушак, сапожки из красного сафьяна, шапка с красным верхом. А поверх всего богато украшенная золотым шитьем и шнурами однорядка из зеленой тафты.[2] Короче, красота неописуемая!
И, конечно же, оружие. Неизменная шпага, подаренная когда-то Густавом Адольфом и парный к ней кинжал, да еще два небольших пистолета, работы Первуши Исаева. Тоже самых простых, без всяких драгоценных камней, золота и прочих излишеств, только с серебреной насечкой по стволу и замку, без которых совсем уже нельзя.
Разумеется, у русского царя имеется и другое вооружение. Парадное, а потому богато изукрашенное. Его задача придавать блеск моему царствованию и поражать подданных роскошью. Его носят за царями специально обученные людирынды. У одного сабля, у другого рогатина, третий с саадаком и так далее. Всего почти два десятка человек.
При мне появилась еще пара с царским карабином и пистолетами. Их тоже изготовил Исаев, но на сей раз, что называется, с полным фаршем. Приклад и ложа ружья, как и рукояти двух пистолей, покрыты сплошным узором из филиграни, по стволу и замку золотая насечка, а драгоценных камней больше, чем у иного иноземного правителя на короне. При всем при этом, у них неплохой бой, я проверял. Но все же, ходить в бой с произведением ювелирного искусства в руках, немного чересчур даже для меня.