Думаю, я не буду это раскрывать, пока не узнаю больше, прошептала она.
Не стоило говорить ему, что что-то в алхимиках было связано с проклятием, когда она не знала, что их связывало. А если она ошибалась? Она не знала все детали, книга только дала повод для недоверия.
Статуя Небесного смотрела на нее, и она поняла, что выражение изменилось. Он словно плакал. Капля воды прокатилась по щеке. Может, снег на статуе таял на солнце, но выглядело, словно Небесный горевал.
Крылья захлопали в воздухе, порывы снега полетели к ней, существо упало с неба. Александр тряхнул крыльями, и еще больше снега посыпалось на нее.
Амичия подняла руки, смех вырвался из ее груди.
Что ты делаешь? Хватит!
Он встряхнулся, как собака, еще раз, а потом опустил крылья.
Никто не знал, где ты была.
Амичия опустила руки по бокам и пожала плечами. Жути редко в ней нуждались. Они не были заинтересованы тем, где она была, кроме него.
Я редко говорю, куда иду.
Если ты будешь мне нужна, я должен знать, где ты.
Обычно я тебе не нужна.
Строгое выражение его лица изменилось, смягчилось, но было неузнаваемым. И все же ее желудок сжался, сердце колотилось.
Она должна была бояться существа перед ней, похожего на кошмарного монстра. Но страх в ней пропал вместе со светом, что расцвел в ее душе. Золотой свет, который видел, каким он был. Хорошим человеком, который пытался измениться и преуспевал, хоть и со многим боролся.
Александр кашлянул.
Что ты делаешь?
Амичия быстро вытащила книгу из-за пояса и подняла ее как щит.
Читаю.
Нашла что-нибудь интересное?
Она не спешила ответить. Они не врали друг другу, но было важно, чтобы он не знал правду. Он не должен был знать, что алхимикам не стоило доверять, пока у нее не было повода, кроме того, что было записано кем-то, кого они не знали.
И она прикусила губу и покачала головой.
Нет, ничего интересного.
Он встал, когти на ногах впились в снег, а крылья широко раскрылись, поддерживая его равновесие. Она проследила за его взглядом на статую за ней, чьи крылья были пернатыми и изящными, а не кожистыми и тяжелыми.
Я не помню это существо тут, пробормотал он.
Амичия не знала, что сказать. Стоило ли упоминать, что ей показалось, что статуя могла сама двигаться? Она не произносила мысли, что крутились в ее голове.
Для чего я тебе нужна?
Хм? пробормотал он, глядя на статую, словно мог что-то вспомнить.
А она смогла рассмотреть его и перемены в его теле. Его глаза уже не были красными, они были теплыми, золотыми, привлекали ее внимание. Его зубы выглядели почти как человеческие и когти стали короче? Они выглядели не такими острыми.
Она старалась не думать об их почти поцелуе. Жар от его тела все еще ощущался под ее кожей. Она помнила его взгляд и то, как он склонялся все ближе, словно хотел сделать то, что им делать не стоило.
Поцелуй с монстром? Амичия не думала, что окажется в таком положении, но она хотела, чтобы он поцеловал ее. Даже сейчас она хотела узнать, как ощущался поцелуй с опасным созданием.
Но это все изменило бы. Они уже не были бы напарниками по исследованию, и он пытался ее убить. Убил ее семью и ее друзей. Может, последнее было не своими руками, но по его приказу. Она не могла интересоваться им как-то, кроме стремления к свободе.
А потом он посмотрел на нее, и эти мысли пропали из ее головы. Он не выглядел уже как Король Жути. Он был Александром, хотел узнать, что она выяснила, хотел узнать больше о мире вокруг него. Он отчаянно искал воспоминания, привязался к ней, потому что она напоминала ему о другом времени.
Она лишилась воздуха в легких, пока он нежно смотрел на нее. Его черты из жутких стали добрыми.
Ты дрожишь, сказал он.
Я в порядке, она не могла признаться, что дрожала от воспоминания об их почти поцелуе.
Амичия, ты можешь ощущать холод. Это не слабость. Это признание, что ты можешь чувствовать.
Я могу чувствовать! ее щеки были красными от шарфа вокруг ее плеч, а не от холодного воздуха. И за ней была живая рыба. Он мог сам увидеть, что жить продолжалась и зимой. И я не хрупкая вещица, Александр. Я в порядке.
Сидя на снегу? он приподнял бровь. Ты вернешься с обморожением.
Хватит нянчиться со мной, пожалуйста. Я не твоя дорогая Вивьен с ее уязвимостью аристократки. Я лучше буду сидеть в грязи, чем за столом за ужином, от этого она звучала как свинья, но она и хотела, чтобы он представлял ее так.
Она застыла, а он пошел к ней. Она молчала, а он опустился на колени рядом с ней, сунул руки под ее ноги и спину.
Что ты делаешь?
Помолчи, petite souris.
Александр, опусти меня!
Он рассмеялся, дыхание задело пряди ее волос.
Ты можешь дышать, не споря на выдохе?
Не с тобой, но она дала ему поднять ее, и он сел на шарф, который Амичия расстелила на земле.
Его ладони на ее теле оставляли ожоги, которые ощущала только она. Каждый след ее пальцев смущал ее, лишал дыхания. Ей нужно было отойти. Она не могла думать, когда он двигал ее тело, словно владел ею. Что он делал?
Он устроил ее между своих ног. Сильные бедра оказались по бокам, мышцы придавили. Он опустил ладонь на ее живот и притянул ее к себе. Она прижалась спиной к его груди, ощущая его жар, согревающий все ее тело с каждым вдохом.
Его пальцы широко раскрылись на миг, прижимаясь к ней, а потом он убрал их в сторону. Когда он заговорил, голос был низким и хриплым:
Что ты читаешь?
Она подняла голубую книжку, хотя он знал, что она считала. Они оба растерялись от положения, которое показалось ему хорошей идеей.
Только одно ее беспокоило. И слова вылетели сами:
Что насчет Вивьен?
Александр напрягся на миг, а потом вздохнул.
Читай дальше, petite souris. Я тебя согрею.
Он раскрыл крылья, сделал навес, удерживающий тепло. Ей стало намного теплее, и пальцам было проще листать страницы. Она тихо выдохнула, посмотрела на книгу, начала запоминать каждый абзац, как делала до этого.
Александр, к его чести, не заглянул поверх ее плеча. Он отклонил голову и закрыл глаза. Может, слушал птиц, журчание воды и капель тающего снега.
Его ладони лежали на коленях рядом с ней. Амичия не знала, почему посмотрела на них, может, от звука или инстинкта. Но она смотрела на когти, а они становились все короче, пока не стали скругленными ногтями.
Она оглянулась на его закрытые глаза и решила ничего не упоминать. Он сам заметит перемены. А пока она просто будет впитывать его тепло немного дольше.
Глава 30
Александр сидел перед разбитым зеркалом в своей комнате. Он много лет накрывал его простыней, но теперь хотел понять, как пострадало его тело. Он хотел увидеть, как выглядел, как сильно изменился.
Он смотрел на свои ладони, как делал уже десять минут. Медленно крутя их, он поднял их, ладони вдруг показались незнакомыми. Когти, похожие на кошачьи, острые, способные оторвать плоть от кости, сменились ногтями. Это были ладони человека.
Они все еще были серыми. Напоминали камень шершавостью. Но он видел отдельные сухожилия пальцев, полумесяцы на ногтях. Даже линии на ладонях, по которым, как он помнил, гадала женщина с торчащими в стороны волосами и темными глазами.
Он сжал пальцы в кулаки, посмотрел на свое отражение в осколках зеркала. Монстр глядел на него. Рогатый, крылатый, с кошачьими глазами. Но ладонями человека.
Он склонился, отодвинул губу и посмотрел на зубы, которые торчали раньше из-за губ в постоянном оскале. Зубы за губами теперь были человеческими. Тупые и слабые, они были идеальными.
Страх вспыхнул в его груди, словно кто-то вонзил туда кинжал. Если ему бросят теперь вызов, он будет без преимуществ. Он все еще был крупнее других Жутей, не все изменилось. И если Амичия была права, он стал еще больше, пока она была тут.
Сначала он подумал, что проклятие ухудшалось. Что ее присутствие, то, что он сохранил ей жизнь, единственной из Болотца, означало, что он заплатит цену.
Теперь он задумался, была ли она его спасением.
Дверь его комнаты распахнулась, Жуть даже не постучала и не попросила разрешения войти. Только у одной Жути была такая уверенность.
Он смотрел в зеркало, как она подходила. Одна из нескольких женщин-Жутей, хотя он не помнил, почему в поместье не было женщин. Он многое не помнил. Может, у Вивьен были ответы. Она точно помнила больше него.
Мой король, она покачивала заманчиво бедрами. Ты от меня прятался.
Точно. Когда-то она казалась ему привлекательной. Они находили наслаждение друг в друге по ночам. Царапались когтями, кусались, сцеплялись рогами в схватке, пока один не превосходил другого.
Воспоминания теперь казались неприятными. Ее прикосновение было не нежным, а оскорбительным. Ее слова все время звучали с горечью, словно она пыталась унизить его. И он все равно не мог ее прогнать.
Она была обещана ему. У них было много общих воспоминаний. Она была такой же частью него, как и проклятие. Как бы он ни хотел от них освободиться.
Вивьен погладила грубой ладонью его щеку.
Ты сам не свой в эти дни.
Он прикрывал губами зубы, пока говорил:
Похоже, многие из нас меняются.
Проклятие?
Я ощущаю, что оно почти снято. Я не могу этого объяснить, как и не хочу беспокоить этот дар. Наш народ давно должен перестать страдать.
Он уловил перемену в выражении ее лица, как ее маска соскользнула. Она нахмурилась, стиснула зубы, гнев вспыхнул в глазах на миг, а потом пропал.
Наш народ не страдает ни капли. Нам дали силу, мой король. Ты уже забыл?
Я забыл многое за годы сражений.
И он устал. Так устал сражаться и планировать. Александр хотел несколько дней покоя. Эти месяцы с Амичией были лучшим временем, что он помнил.
Александр, сказала Вивьен, сев на его колено. Она провела ладонями по его рогам, спустилась руками и потянула легонько его за уши. Алхимики снова позвали нас. Они скоро прибудут, и нас попросили провести бал. Что-нибудь роскошное в их честь. Я ответила, раз тебя не получилось найти.
Его желудок сжался от чего-то зловещего, похожего на страх.
Ты сказала, что мы не должны проводить нечто роскошное, вроде бала.
Я так не говорила. Алхимики звали. МыЖути. Мы им отвечаем, она нахмурилась. Бальный зал уже убирают. Я думала, ты будешь рад.
Мы не проводили бал с он пытался вспомнить, но сидел не с Амичией. С Вивьен разум становился туманным, и поиск воспоминаний был как путь по зыбучим пескам.
Очень давно, она закончила за него. Вивьен склонилась, ее дыхание задело его губы. Идем, мой король. Развлечемся, пока слуги работают?
Он чуть не склонился. Он чуть не подчинился ее чарам, как делал миллион раз. Но одно слово выделялось, и его спина напряглась.
Слуги?
У нас есть слуги, ответила она со смехом. Она притянула его голову ближе к ее. Александр, я скучала.
Он покачал головой, убирая ее ладони со своих рогов.
Одной из тех слуг будет и человеческая женщина?
Конечно, Вивьен отклонилась от него, гнев сделал ее лицо уродливым и жестоким. Онаслуга. Она даже говорила это сама за ужином.
С Амичией нельзя обращаться как со слугой, какие бы глупости она ни говорила, он резко встал, сбросив Вивьен с колен на пол. Она была ранена, она не должна работать.
Как по мне, она в порядке, прорычала Вивьен с пола. Ты забыл свое место короля, Александр. Тревоги за слуг не подходят для твоего положения.
Он пошел прочь.
Как раз король так и делает, Вивьен. И я король не ради привилегий. Якороль для всех. Стоит это помнить.
Александр ушел из комнаты, не дав себе ничего добавить. Что-то агрессивное, о чем он пожалеет. Если кто и мог бросить ему вызов, то это Вивьен. Ее сдерживали лишь ее глупость и фанатическое доверие.
Как только она потеряет доверие, она попробует занять трон. И он не сомневался, что она сможет.
Он раздраженно пошел по коридорам к бальному залу, который оставался закрытым при его правлении. Он даже не помнил, как тот зал выглядел, только что там был балкон, на котором он мог видеть, как идут приготовления у слуг.
Будто Амичия была слугой. Как Вивьен посмела такое предложить? Хоть Амичия хотела, чтобы ее так видели, потому что чувствовала себя не на своем месте. Жути не были ее народом. Точнее, когда-то были, но теперь уже нет. И она ощущала себя ниже их. Она была меньше размером. И кто-то мог посчитать, что от этого она не была равно им, как бы он ни пытался доказать, что она была важной.
Он открыл дверь на балкон бального зала, и его мысли застыли. Бальный зал всегда был таким огромным?
На стенах когда-то были милые голубые обои, окна обрамляли золотые узоры, а между ними стены были в позолоченной резьбе. Потолок был огромной картиной с танцами ангелов и людей. Голубое небо, которое как-то выжило за годы без уборки, смогло остаться таким же ярким, как небо снаружи.
Жути не трогали эту комнату. Она была чистой, как когда-то давно. Он хотел вспомнить, как выглядело это место, когда оно процветало.
Один из Жутей взлетел к высокому окну и почистил егоон склонился над краем балконада, Жуть использовал кисточку из перьев для уборки. Он знал, кто дал его армии это оружие.
Но посмотрел. Александр искал среди слуг Амичию. Она шла по толпе, серое платье было поднято до колен, трость помогала ей двигаться. Она хромала, метла была в другой руке, пока она с улыбкой управляла Жутями.
Он хоть раз видел ее такой счастливой? Он не хотел портить момент, крича ей вернуться в комнату за книги. Хоть он не хотел, чтобы она была в крыле слуг или ощущала, что должна работать за комнату и еду но ей нравилось.
Один из Жутей рядом с ней что-то сказал, Александр не уловил, но ее смех был громким, и он ощутил его костями. Она повернулась с метлой, словно танцевала с партнером.
И все. Простое движение, и воспоминание вспыхнуло за его глазами. Он стоял на этом балконе перед сотнями людей, и один был наряднее другого. Шелк и бархат кружились оттенками бежевого и золотого. Маски прикрывали лица, но он знал каждое так же хорошо, как себя.
Он стоял над ними, дышал дымом горящих свечей и духами женщин, от этого голова болела. Они все были ему дороги. И он гордился тем, что они создали вместе.
Для него? Бал был в его честь? Почему люди праздновали из-за монстра?
Воспоминание растаяло, и он увидел, чем стали люди. Платья с кристаллами стали серой кожей и крыльями как у летучих мышей. Жути балансировали крыльями, пока убирали. Он уничтожил всех людей, что были о нем высокого мнения.
Каждого.
Александр чуть не обернулся и ушел. Печаль в груди грозила проглотить его целиком, а ему не хватало сил страдать в тишине. Но он посмотрел на человеческую девушку, которая сняла покрывало с фортепиано и провела пальцами по клавишам.
Все Жути в комнате застыли и повернулись к музыке, звенящей как колокольчики. Один из них крикнул:
Вы играете, мадемуазель?
Амичия улыбнулась и покачала головой.
Нет. Я никогда не училась. Мой отец интересовался наукой, а не искусством.
Александр внимательно смотрел, как маленькая Жуть, которого Александр не пускал в атаку с остальными, подошел к Амичии. Он протянул ладонь с когтями и коснулся пальцем клавиш.
Что происходило? Жути не должны были помнить, кем были.
Но этот, хоть он был рядом с Амичией только во время уборки, выдвинул скамейку, сел за фортепиано. Он опустил пальцы на клавиши и заиграл.
Песня была и знакомой, и нет, хоть и кружилась в его голове, будто записанная. Чарующая мелодия, под которую он мог танцевать много зим назад.
Он посмотрел на Жутей в комнате, увидел, что все замерли. Некоторые закрыли глаза, другие покачивались. Они словно тоже вспомнили эту мелодию.
Вспомнили, что когда-то знали слова к этой песне. И понимали те слова.
Тонкий голосок пропел слова, тихо, но чисто:
Aimer cest voler le temps любитьзначит воровать время. Она напевала дальше без слов, но он помнил слова.
Любитьзначит воровать время. Любитьзначит жить.
Ее голос и мелодия утихли, и все в комнате затаили дыхание в предвкушении.
Жуть за фортепиано посмотрел на Амичию и спросил:
Вы будете на балу, мадемуазель?
Она покачала головой и опустила ладонь на ее плечо.
Вряд ли. Я буду выделяться, как мозоль, в шерсти и старом платье.
Александр склонился над перилами, широко раскрыв крылья.
Найди ей платье.
Его голос разрушил чары музыки, словно разбилось стекло. Жути поспешили продолжить работу. Один побежал из бального зала за идеальным, по его мнению, платьем. Тот, что был за фортепиано, склонил голову перед королем. Но его смелая Амичия смотрела на него с огнем в глазах.