Ну, вот и все, пусть теперь отдыхает, негромко произнесла Каэли, наклоняясь над ученицей и снимая с той туфельки.
Спасибо, так же тихо обратилась к молодым людям комендантша. Адеринхорошая девочка. Ума не приложу, зачем она себя так вымотала.
Слышащая кивнула и, взяв Грейнна под руку, направилась к выходу из комнаты девушки. Госпожа Кин заботливо укрыла спящую девушку покрывалом, потушила свет и заперла дверь.
Идемте, молодой человек, я вас провожу, произнесла она, обращаясь к олламу.
Тот послушно кивнул и повернулся к Каэли, чтобы попрощаться. Его взгляд был напряжен, а губы сжаты.
Такого больше не повторится, Грейнн, словно читая его мысли, произнесла девушка. Адерин сильная девочка, у нее множество скрытых резервов. Я не ожидала, что она выложится до самого донышка. Будет урок на будущее.
Молодой мужчина кивнул.
Спокойной ночи, Каэли, произнес он и направился к выходу, уже не видя теплой и немного хитрой улыбки, которой девушка его провожала.
Глава 9
Я с трудом разлепила веки. Спать хотелось нещадно, но внутренний будильник исправно сработал, давая мозгу сигнал на подъем. Складывалось ощущение, что вчера по мне проехалась повозка, груженная роялем, причем не меньше трех раз. Кто бы мог подумать, что занятия музыкой могут иметь такой эффект? Сев на постели, я стала вспоминать вчерашнее занятие. Каэли не была добрым учителем, но определенно была хорошим. Раз за разом она играла различные мелодии, вкладывая в них еще более различные чувства и заставляя меня растворяться в них, принимать в себя, прочувствовать каждой клеточкой, стать этими чувствами. Странное дело, но как только я добивалась нужного состояния, все внешние тактильные ощущения исчезали. В них просто напросто отпадала необходимость. Я наполнялась слышимой эмоцией полностью, ощущала ее, как саму себя, но все же сохраняла различие. В эти моменты приходило глубинное понимание чувства, истоков его зарождения, путей развития. Я как будто переставала воспринимать мелодию сердца субъективно, как обычный слушатель. Вместо этого приходило осознание и полная картина, я ощущала эмоции так, как их чувствует исполнитель. И в таком положении я точно знала, что именно следует предпринять, как именно воздействовать. Чтобы решить ту или иную проблему.
Осознание этого пришло не сразу, но когда пришло, моему ликованию не было предела. Впервые я почувствовала, что делаю то, что нужно, что заложено во мне природой, и делаю это правильно. Я с жадностью ловила каждую ноту, издаваемую шелковыми струнами инструмента наставницы, впитывала в себя малейший звук. Я старалась изо всех сил, отдавая всю себя новому знанию. Такому желанному и долгожданному знанию.
Когда Каэли объявила, что занятие на сегодня окончено, я даже почувствовала разочарование. И все же я помнила, какую эйфорию испытывала, выходя из здания консерватории. Эйфорию и слабость. Казалось, каждая мышца моего тела дрожала, как струна после бряцания А вот то, как добралась до общежития из своей комнаты, из моей памяти начисто стерлось.
Нахмурившись, встала с кровати и оглядела себя: консерваторская форма. Изрядно помятая, но узнаваемая. И с чего вдруг мне вздумалось ложиться спать в ней? Подойдя к шкафу, я достала другой комплект и быстро переоделась. Приведя себя в порядок, я уже собиралась отправиться на завтрак в столовую, как в дверь неожиданно раздался стук. Открыв, я удивленно поздоровалась с комендантшей женского общежития:
Госпожа Кин? Доброго утра.
Доброго, Адерин. Как ты себя чувствуешь? в глазах немолодой женщины плескалось искреннее переживание, а в руках был поднос, на котором был аппетитно сложен завтрак.
Госпожа Кин решительно прошла в мою комнату и водрузила свою ношу на стол, после чего повернулась и произнесла с укоризной в голосе:
Ох, и напугала ты нас вчера, девочка! Учеба учебой, но и поберечь себя надо. Нельзя же до такого состояния заучиваться, чтобы тебя на руках студенты, будто музыкальный инвентарь, таскали!
Заучиваться? Таскали? Ничего не понимаю!
По всей видимости, мое теперешнее состояние во всех красках отразилось на лице, потому что сердобольная женщина, покачав головой, принялась объяснять:
Ты же вчера на ходу заснула, Адерин! Тебя сюда оллам принес, вместе с Каэли.
С наставницейэто хорошо
Оллам? Какой оллам? нахмурилась я.
Оллам Бойл его зовут. Раньше бы я его и на порог общежития не пустила. Но тут такая ситуация, помог все-таки.
В мозгу вспышкой осветилось воспоминание: «Глаза как звезды Красивые» и серебристая прядь между моими пальцами. А вот так ли оно мне было нужно, все это вспоминать? Теперь, заливаясь румянцем стыда и смущения, я вполне определенно могла сказать, что мне было бы гораздо комфортнее без этого воспоминания. Небо, зачем, спрашивается, я ему это сказала, с чего вдруг?
А госпожа Кин тем временем продолжала:
Знаешь, одно время про него разные слухи ходили в консерватории Но вот вчера посмотрела я на негонеплохой ведь парень. Уж не знаю, то ли наговаривали на него, то ли изменилось что комендантша пожала плечами, а потом, спохватившись, направилась к выходу, проговорив:
Заболталась я тут с тобой! Ешь давай, поднос потом мне на пост занесешь. И чтобы больше никаких обмороков и внезапных отключений!
Спасибо, госпожа Кин, от всего сердца поблагодарила я.
Немолодая женщина отмахнулась и улыбнулась, после чего ушла к себе, оставив меня в приятном недоумении рассматривать поднос с булочками, фруктами и соком. Все же ощущение чужой заботы было очень теплым, как будто действительно грело.
Расправившись с завтраком, я быстро собрала тетради и писчие принадлежности и отправилась в главный корпус, попутно занеся поднос комендантше и еще раз поблагодарив ту за проявленную заботу. Сегодня был последний день перед выходным и, соответственно, перед концертом. Возбужденное предвкушение студентов не желало поддаваться никаким увещеваниям, уговорам и даже угрозам. Даже на занятии метрессы Хьюз обыкновенная тишина буквально гудела едва сдерживаемыми эмоциями, заставляя преподавателя недовольно хмуриться и грозно сверкать линзами неизменного пенсне. Но предъявить студентам было нечего, кроме лихорадочного блеска глаз и повальной рассеянности. Признаться, лекции прошли мимо меня, будто во сне. Руки машинально записывали слова, входящие в уши, но мыслями я уже была в завтрашнем дне. Интересно, каким будет выступление знаменитого пианиста? Что я почувствую? Что он захочет вложить в восприятие своих слушателей? Как именно он это сделает? Вопросы роились в голове, сменяя друг друга назойливым жужжанием, но все ответы я должна была получить уже завтра. Только завтра Время тянулось сахарной патокой. Скорее бы!
В отличие от других девушек, планирующих завтра оказаться на концерте, мою голову не занимал сакральный и извечный вопрос «что надеть». В гардеробе у меня имелось достаточно платьев, соответствующих случаю, но идти я собиралась в форме консерватории. К чему наряжаться и привлекать к себе лишнее внимание? Я ведь иду туда не себя показывать, а учиться персональным приемам знаменитого музыканта и оллама.
Хоть в консерватории Аберга и была введена униформа, ее соблюдение не было строго обязательным. Комплекты были у каждого студента, но те в своем большинстве предпочитали носить свою одежду. Все же олламылюди творческие, не терпящие рамок. В моем случае все было по-другому: строгая одежда темно-синего цвета будто была для меня еще одним блоком, барьером, помогающим закрываться от постоянного потока чужой музыки, пропитывающей это место. Однако теперь, когда в моем учебном расписании появились занятия с Каэли, у меня появилась уверенность, что скоро и этот барьер перестанет быть необходимостью, пусть и эфемерной.
* * *
С самого утра выходного дня женское общежитие звенело возбужденным хихиканьем, восторженным шепотом и предвкушающими вздохами. Как только я вышла из собственной комнаты, эта смесь залепила мои уши словно воском. Девушки порхали бабочками из комнаты в комнату, чтобы договориться об обмене тем или иным предметом туалета или аксессуаром и, сами того не замечая, напевали. Привычно выставив блок, я улыбнулась и направилась к выходу. У поста госпожи Кин сгрудилась целая стайка девушек, умоляющими глазами глядящая на комендантшу. Каждой из них было что-то нужно: кому-то нить определенного тона, кому-то булавку. У кого-то шпилька погнулась, и с это катастрофой нужно было срочно что-то делать. Я снова улыбнулась. Девушки были еще не до конца одеты, кому-то не хватало нескольких предметов туалета, кто-то был еще в халате, про степень собранности причесок и говорить нечего. Промежуточная ступень наведения красоты выглядела довольно забавно, но погруженные в собственные переживания девушки уже были прекрасны, ведь ничто так не красит, как одухотворенное выражение лица.
Заметив меня, Госпожа Кин цыкнула на стрекозочеккак она называла нас в такие моментыи обратилась ко мне:
Адерин, уже уходишь?
Да, госпожа Кин. Хочу пройтись по городу перед концертом, ответила я.
Ты что, идешь в форме? изумилась одна из девушек, оглянувшись на меня.
В ответ я просто кивнула.
Но это же концерт самого Колума Боллинамора! воскликнула другая, с какой-то невообразимой и явно незаконченной конструкцией на голове, таким тоном, будто я должна была вострепетать и ринуться одевать лучшее платье, предварительно посокрушавшись, что лучше лучшего у меня ничего нет.
Я-то, конечно, вострепетала, но совсем по другой причине: многоуровневое воздействие. В животе все свело предвкушающей судорогой. Уже совсем скоро я стану свидетельницей того, как творится настоящее искусство с помощью незаурядного дара оллама.
Да, и что? произнесла я, прекрасно осознавая, что девушкам моя реакция будет непонятна.
Ну если у тебя ничего лучше нет, я могла бы подобрать тебе какое-нибудь из своих платьев, неуверенно произнесла она.
Видно было, что возиться с ничего не понимающей девчонкой не особо хочется, но и представить, что хоть какая-нибудь из девушек заявится на концерт знаменитого музыканта не наряженная, было для нее невообразимо. Другие нерешительно закивали, испытывая исключительную солидарность с соседкой.
Нет, спасибо. Мне вполне комфортно в форме, тепло улыбнулась я. Не пускаться же в пространные объяснения, что этот наряд выбран исключительно для того, чтобы ничто не отвлекало от музыки великого мастера.
Лица девушек непроизвольно вытянулись. Несколько из них уже набирали воздух, чтобы что-то мне сказатьнаставить на истинный путь по неизвестным причинам не осознающую очевидных вещей девушкукогда госпожа Кин хитро подмигнула мне и громко спросила:
Кому нужна была булавка?
Я в своей консерваторской форме немедленно была забыта: девушки с жаждой в глазах принялись уговаривать милую, ненаглядную, чудесную госпожу Кин поискать еще вот такую лазурную нить, наперсток и иголочку тоню-ю-юсенькую, ведь у такой хозяйственной женщины просто не может не оказаться подобных мелочей.
Я благодарно кивнула комендантше и выскользнула за двери общежития. С удовольствием вдохнув свежий воздух полной грудью, я направилась по тропинке к воротам. В такое время я была чуть ли не единственной, покидающей пределы консерватории: остальные еще готовились, да и концерт начинался в четыре часа по полудни, спешить было уж точно некуда. У некоторых студентов, так же, как и у меня, были планы погулять по городу перед самим мероприятием. Да и на пешую дорогу от консерватории до самого города нужно было потратить не менее часа, так что очень скоро олламы бурным и громким ручьем потянутся по грунтовой щебенчатой полосе, оглашая окрестности смехом, шутками и веселыми мотивами. Так что время выхода я выбрала с умыслом, чтобы прогуляться в тишине и без блоков, наслаждаясь приятной прохладой утра.
Привратник, ворчливый старик, педантично проверил мой студенческий билет, в котором было ясно указано, что оллема Адерин является студенткой второго курса, а значит, препятствовать ее желанию покинуть консерваторию, в отличие от первокурсников, нет надобности, и коротко кивнул на незапертую калитку, рядом с воротами.
Выйдя за мелодично поскрипывавшую кованую створку, я глубоко вздохнула и улыбнулась. Взошедшее солнце ласково мазнуло по щеке теплым лучом. День обещал быть чудесным.
Дорога прошла в блаженной тишине. Я не спешила и шла, наслаждаясь движениям ветра, обдувающего лицо, треплющего полы плаща и дарящего чувство свободы. Трели утренних птицчуть ли не единственные музыкальные звуки, которые я могла просто слушать, наслаждаясь мелодичными переливами, не затрагивающими струн моего дараласкали слух, вызывая улыбку. Как же хорошо.
Конечно, когда впереди показались городские ворота, мне снова пришлось поставить блок, но далеко не такой сильный, как в консерватории. Если там музыка пронизывала воздух, звуча везде и всюду в любое время суток, то рабочему люду, по большому счету, петь и играть было некогда: ужно было зарабатывать на хлеб насущный, какие уж тут песни. Тем более утром. Вот вечеромдругое дело. С наступлением сумерек из харчевен, трактиров и рестораций слышались и музыка, и пение, и даже нестройный хор подпевающих хмельных голосов. И если бы я захотела задержаться в городе до самого вечера, это не стало бы для меня докучающей проблемой, все же блоки я научилась ставить чуть ли не на уровне инстинктов.
Утренний Керн был таким же, как и всегда: деловитым, суетливым и немного беспорядочным. Мой путь лежал к торговому кварталу, где я могла разжиться новыми писчими принадлежностями. Конечно, в консерватории студентов обеспечивали всем бесплатно, но я предпочитала пользоваться собственными. Мне нравилось записывать лекции в красивых тетрадях, пусть и дорогих, красивыми перьевыми ручками, заправленными чернилами, имеющими особый синевато-черный оттенок. Отец это называл любовью к хорошим вещам, кухаркааристократической блажью, а мне просто нравилось получать удовольствие от такой мелочи, как совершенно особый скрип пера по дорогой бумаге и наблюдать оттенок высыхающих чернил, напоминающий беззвездное ночное небо.
После лавки с писчими принадлежностями, в которой я провела не менее трех четвертей часа, любовно оглаживая кожаные и тканые переплеты и вдыхая запах бумаги, моя сумка заметно потяжелела, и теперь оттягивала плечо, но это была приятная тяжесть. Заглянув в ряды с фруктами, я устремилась к своей любимой пекарне «У матушки Потс». По моему глубокому гастрономическому убеждению, у матушки Потс была самая вкусная выпечка в городе. Не то чтобы я обошла все пекарни Керна Просто после посещения этой меня ни в какие другие не тянуло. Впрочем, не меня одну.
Открыв дверь, звякнувшую колокольчиком, я убедилась, что в помещении уже стояла приличная очередь за вкусностями, что меня ничуть не удивило. Матушка Потскрупная женщина, обладательница доброго лица, рыжих мелких кудрей, выбивающихся из-под чепчика, и дородной фигурыбыстро обслуживала посетителей, так что времени хватило только на то, чтобы выбрать, что же именно я хочу купить в этот раз.
Мой заказпару пирожных с воздушным кремом и пирожки с шоколадной начинкойхозяйка лавки вручила мне с приятной улыбкой и пожеланиями замечательного дня и ярких солнечных лучей на моем пути. Признаться честно, если бы выпечка у матушки Потс была не такой вкусной, я бы все равно остановила свой выбор именно на этой пекарне: все же, приправленная доброй улыбкой и ласковым словом, еда, пусть и купленная, намного приятнее.
Приняв пакет и поблагодарив радушную женщину, я вышла из лавки и направилась к самому любимому месту в Керне. Городской холм был местом, где обитала знать и аристократия, здесь дома были ухоженными и чистыми, дворытщательно убранными, а деревьяогороженными заборчиками. Улицы на городском холме были тихими. В выходной день, а особенно такой, как сегодняшний, теплый и солнечный, обитатели особняков выезжали на прогулки, в магазинные рейды или просто в гости. Но любила я городской холм вовсе не за это.
Пройдя его по мощеной дороге, прошивающий благополучный район насквозь, я вышла к одной из смотровых площадок, удобно обустроенной изящным заборчиком и несколькими скамьями. Положив сумку на одну из них, подошла к каменному ограждению и в который раз не сдержала восхищенного вздоха. Отсюда, с места, о котором местные аристократы вспоминали редко, пресыщенные видами собственного города, открывался изумительный вид на городской парк. Я набрела на него в один из выходных дней, когда оставаться в Консерватории не хотелось, душа просила отдыха от постоянных блоков и чужих эмоций. А найдя этот чудесный уголок, влюбилась. И теперь приходила сюда каждый раз, как была возможность.
Кто-то скажет, что любоваться парком издалине самый разумный выбор, когда можно наслаждаться его красотой изнутри, чувствовать запах, иметь возможность прикоснуться к стволам деревьям и листьям. И, возможно, окажется прав. Но отсюда, с высоты городского холма, я могла охватить взором всю его протяженность, любоваться переливами осенних оттенков в кронах деревьев, представляя себе, что стою на утесе перед, настоящим огненным морем, на удивление спокойным. Я могла часами наблюдать за игрой ветра в расцвеченных яркими красками листьях, синхронно колышущимися, словно морские волны, следить за тем, как стайки маленьких птичек перелетают с места на место, скрываясь в разноцветных кронах, и не отвлекаться на мельтешение людских силуэтов перед глазами. Пусть я не слышала шепот листвы и перекличку птиц в ветвях деревьев, но открывавшийся отсюда вид дарил мне такое состояние покоя и умиротворения, что это с лихвой искупало все недостатки.