Ну да, билась за свою шкуру, вероятно, ведьма, тело которой я заняла, вот только удары и боль получала именно я, и кровь, и синяки тоже ощущались очень даже моими. Вскоре моя тушка оказалась примерно в том же полубессознательном состоянии, что и в момент пробуждения в этой камере.
Радовало только то, что мои мучители и сами не отделались легким испугом, а вот то, что длинный гад отсиделся в углуогорчало несправедливостью. Потому что желание откусить ему нос или ухо, мое мстительное второе «я» жаждало на каком-то подсознательном уровне.
Тащите её! Хорошо отделали стерву, радостно вещал осмелевший от вида сломленного сопротивления предмет моих коварных дум, Керз не будет рад, но да делать нечего!
Крат вцепился ручищами в плечи и встряхнул, словно мешок, почти сползшую на пол от скрутившей боли после ударов меня, заставляя стоять на ногах. И как-то по-детски обиженно сопя, утер кровь с разбитых ударом моего затылка носа и губ, потащил на выход. При этом запрокинув за волосы до хруста мою голову, и держа за волосы одной рукой, а другой за заломленные назад скрученные руки. Ярость внутри всё ещё клокочет и беспомощность невыносима.
Сдохнешь, ущербное подобие мужчины! шиплю разбитыми губами, Все сдохните! Моя бессильная злоба приносит лишь удар по ребрам от долговязого крысеныша, но я успеваю увидеть страх в глазах палачей.
В голове всё плыло, но я даже радовалось этомукогда так плохо, то и умирать уже не настолько страшно. Каждый шагсловно тело крутят в мясорубке. И вправду ведь твари били на совесть. Только это лишь начало.
Яркий свет лупит по глазам и мои волосы наконец отпускают. Тычки в спину и гул толпы. Делаю усилие, чтобы оглядеться, превозмогая слабость. Злость, что только что кипела, подбивая на подвиги, отступала, возвращая мою привычную рассудительность.
Мысль о странности перепадов настроения и скачках несвойственных мне эмоций, мелькнула фоном, но была вытеснена настойчивой реальностью.
Здание в котором меня держали, оказалось двухэтажным срубом с покатой крышей, крытой черепицей. Рассмотреть это мне удалось лишь мельком, но то, что окна частично прикрыты ставнями, а остальные закованы решетками, я увидела.
А под ногами дорога, утоптанная ногами и копытами лошадей и каких-то парнокопытных, судя по следам. Солнышко светит, где-то сверху громко каркает ворона, если я не ошибаюсь, и в этом мире именно эти птицы издают такие звуки. Большая лужа сбоку, колючий неказистый куст
Проклятая ведьма!
СжечьСжечь!!!
А вот и толпа добрых селян.
В другое время я бы непременно порассматривала с любопытством аборигенов, архитектуру и прочие туристические прелести. Но, когда удается сдерживать беснующуюся толпу лишь усилием ещё примерно десятка условных Кратов и Лариков, то как-то не до достопримечательностей.
Да, собственно, и смотреть-то особо не на что. Разве что на помост впереди, видимо, специально для меня и выстроенный, судя по целому стогу вязанок хвороста, что возвышаются рядом. А ещё одинокий столб по центру, к которому под всё набирающие обороты выкриков меня и тащат.
После бурного сопротивления последовала предсказуемая апатия, а сильная боль в ребрах не давала сосредоточиться на осознании грядущего.
Перебираю ногами, больше не глядя по сторонам. Не хочу, чтобы меня волокли по земле на казнь, выворачивая суставы. Нет, петь «Орленок, Орленок!» не станузрители не поймут, менталитет не соответствует. Но и умирать на коленях гордость не позволит. Гордостьпоследнее прибежище достоинства, его я растоптать не позволю.
Вот и помост. Меня затаскивают и буквально припечатывают к столбу, быстро обматывая даже не веревкой, а какими-то цепями. И поспешно отступают под моим тяжелым взглядом.
Зрители всё больше распаляются, возгласы становятся истеричнее. Проклятья, обещания справедливого наказания от какого-то Вечного, припоминания неких моих грехов
Все уже слегка плывет, сливаясь в монотонный гул милосердно уплывающего сознания. Темнота
И снова проклятая кружка с горечью, что проталкивают мне в глотку.
Так не пойдет, Марша, злобно-предвкушающий голос врывается в мои личную тишину. Я ведь обещал, что ты познаешь все муки своим прекрасным телом! шепчет склонившийся надо мной мужчина.
Мои глаза распахиваются и я с непониманием гляжу на того, кто поит меня зельем. Довольно симпатичный мужик, если бы не эта злоба и фанатичный блеск в глазах. Блондин, с широкими скулами и правильными чертами лица, на вид лет тридцать пять. Одет во что-то напоминающее длинные одеяния жрецов, расшитое неведомыми символами. И такая же, как у дылды звезда на груди, только больше. На лице злорадство и предвкушение, а ещёжажда? Да, он определенно смотрит на меня вожделея. И ненавидя одновременно.
Ты просто должна прочувствовать хотя бы телом все муки, что терпела моя душа, злорадно шепчет этот тип, делая вид, что продолжает поить меня горьким лекарством. За всё надо платить, ведьма! И не надейся, что когда огонь подпалит веревки, руки освободятсяцепи не горят! И от дыма не задохнешься, я все рассчитал, выдает он самодовольно, Так что выть тебе долго!
А мы знакомы? не выдерживаю и выдаю ублюдку, что готов с легкостью, из явно некой личной мести, отправить женщину на костер, Вряд ли, ведь такого морального урода я бы запомнила! я вкладываю в слова всё презрение на которое способна.
Тварь шипит он, отпрянув от меня.
Разворачивается к толпе, горделиво выпрямляя спину и торжественно кивает приветствующим его.
Значит это и вправду месть. И не мне, а неведомой Марше. Черт, так и не узнаю, чем же она так всем насолила, хотя это и вовсе неуместное сейчас любопытство. Вот только молить о пощаде смысла нет, а с богом и моего-то мира у меня отношения как-то не сложились, так что молиться смысла не вижу. Спасти меня местных божеств я уже просила.
Просто терпим. Как жаль, что этот мужик такая сволочья ведь могла умереть в бессознанке, он даже этого лишил.
Жители Дамеска! Братство Вечного и я, ваш керз, обещали избавить эти земли от скверны! Вечный своей милостью помог изловить Маршаллу Вивьен! Злобная тварь больше никому не причинит вреда! Да свершится суд!
И всё? Обвинения несколько расплывчаты, но публике этого достаточно. Звериная радость на перекошенных лицах. Я вижу, как подручные ловко выкладывают хворост вокруг столба, в несколько колец. Тот, кто меня приговорил поворачивается, бросая на меня последний взгляд и дает отмашку начинать.
Пламя вспыхивает, расходясь кругами и медленно подбираясь к центру.
Всеобщее ликование достигает апогея, а проклятый дым, что должен был подарить пусть неприятную, но быструю смерть, и вправду относит прочь от столба.
От ужаса я цепенею, но упрямо молчу, пока ещё не пришла боль.
Порыв ветра закручивает пламя, усиливая огонь, я уже чувствую обжигающий жар. Слезы сами текут по щекам Мамочка, ну за что? Может после смерти я вернусь обратно? Не скажу, что там было хорошо, но хотя бы никто не пытался меня уничтожить
Как же бездарно прошла короткая жизнь.
Ну, зато смерть фееричная!
Да, Машенька, без сарказма и умереть не можешь, мало тебе в своем мире за это доставалось? Может и неведомая Марша так же дошутилась.
Дым затягивает площадь. Время словно растягивается. Вой толпы, что уже превратился в моей голове в белый шум, внезапно меняет ноту. Я различаю какие-то новые крики. Истошные вопли о помощи.
В этот момент пламя подбирается ко мне вплотную, одежда начинает дымиться, а от жара невольно начинаю подвывать.
Но тут происходит нечто совершенно невозможное. Словно в обратной съемке, я вижу как огонь не просто отступаетон втягивается куда-то, словно некто включил мощнейшую вытяжку. Огонь стремительно засасывало, открывая вид на происходящее.
Я хватаю воздух ртом, пытаясь прийти в себя от боли и увиденного.
На заднем фоне метались в панике люди, что минуту назад жаждали моей смерти. Десяток тел валялись на площади, в том числе и кровожадный керз, что сейчас лежал лицом вниз.
А напротив стоял некто. В голову отчего-то пришло единственное сравнение с Нео из «Матрицы», потому что высокий и стройный мужчина был одет в такой же черный длинный плащ, вот только на этом сходство и заканчивалось. Он скорее напоминал коренного американца, правда черты лица поизысканней и кожа с красивым ровным загаром, без красноватого оттенка. Черные, как крыло ворона длинные волосы трепал ветер, а простертые в сторону костра пальцы рук буквально впитывали в себя пламя. Пожар исчезал, словно и не было.
Лишь миг зачарованно смотрю на его лицо с холодным сосредоточенным взором черных глаз и сжатыми в напряжении губами. Наши взгляды встречаются и я тону в промелькнувшей гамме чувств. Мужчина зол. Чертовски зол. Может все же не на меня?
Наивно. Злость, Машка, это главное чувство, что твоя предшественница вызывала у мужиков в этом мире.
Позади моего сурового спасителя замечаю рванувших в его сторону очередных подручных керза, с мечами и топорами в руках.
Сзади! хрипло кричу, даже не задумываясь. И ловлю в ответ в удивлении приподнятую бровь, словно моего предупреждения никак не мог ожидать.
Местный вариант «Нео» не глядя выбрасывает руку назад, слегка разворачиваясь, и его пальцы превращаются в огнемет, что с легкостью сражает нападавших, которые вспыхивают живыми факелами.
Я гляжу на противоречащие любым законам физики события и чувствую, что даже влитое зелье пасует перед всеми потрясениями, что мне пришлось пережить. Сознание начинает уплывать, но я успеваю увидеть, что высокий красавец с невозможными боевыми способностями быстро приближается ко мне и чувствую подхватывающие мое измученное тело руки, что легко несут куда-то.
«Как же он так быстро от цепей-то избавил?»
Мысль была последней. Тьма уносила в спасительную пустоту любознательное сознание.
Глава 3
Манюнь, опять подралась во дворе?
Не буду жаловаться. Ни за что не буду! Скрючиваюсь в калачик, поджимая ноги. Ужасно неудобно лежать уткнувшись носом в старый, изрядно продавленный и пахнувший отцовским табаком диван. Тело болит так сильно
Бывают такие сны, которые ты смотришь, словно кино.
Со стороны.
И не можешь проснуться. Хоть и помнишь, что это лишь проделки твоего неугомонного сознания. Но, что это меняет? Картинка идет, ты видишь и чувствуешь, но вмешаться или прекратить эту чехарду не получается.
Вот и сейчас, вроде помню, что уже взрослая и всё давно кануло в лету, но по непонятной прихоти вновь оказываюсь там
Маленький, забытый богом городок на карте уже развалившейся, некогда огромной и грозной страны, а ныне катящейся по наклонной лихолетья девяностых. Страны, разрываемой алчными хитрецами, продающими по кускам все то, что строили годами наши предки. Без разницы! Они лишь желают урвать своё и им нет дела до тех сотен тысяч и даже миллионов жизней, что от этого рухнут.
Деревянный дом на окраине, совсем недалеко от местной «Долины смерти», как раньше именовали участок, куда роза ветров сносила тошнотворные миазмы и туманные испарения от некогда огромного ЦБК, что был главным градообразующим предприятием и по совместительству отравителем великого Амура. Ну и заодно, жителей славного Амурскапочти одноименного с великой рекой городка.
Борцы за экологию и ещё какие-то заинтересованные лица подсуетились и монстр советского целлюлозно-бумажного производства прекратил свое существование. Теперь наш лес идет эшелонами и баржами в Китай, а народ в большинстве своем сидит без работы, тихо спиваясь от безнадеги.
Зато Амур теперь травим не мы, а, соответственно, они.
Ну и дельцы радостно греют лапы на торговле лесом и дарами тайги: лимонником, травами и дармовым кедрачом, что за копейки собирают для них отчаявшиеся люди, периодически ломая шеи, падая с великанов деревьев, лишь бы не сдохнуть с голода
Это же мелочи, правда? Мы ж не столица. До царя далеко, да и какая разница, что помрет миллион другой неприспособленных к переменам? Мы ж куём новую страну! Рынок, свобода и прочие прелести!
Так что, нечего сетовать.
«Кто беден, тот себя и виновать!.. Выходит, не умеешь воровать!..» Писал Леонид Филатов в своём «Возмутителе спокойствия».
Правильно писал. Не пригодилась порядочность и моей семье, когда мама заболела, а денег на достойное лечение не нашлось. Молодой, доброй и самой заботливой на свете женщины не стало, и рвавший все жилы на копеечных подработках отец сломался
Вот только всё это помню я, Мария Искрова, а девочка Маша, что изо всех сил пытается не плакать, лежа на упирающемся в бок жесткими пружинами диване, в доме, много лет не видевшем ремонта, всего этого не понимает и сейчас просто не хочет рассказывать Ваське, за что дралась в том самом дворе с соседскими мальчишкамидетьми владельца сети ларьков, что по местным меркам считался просто олигархом.
Манька, ну я же тебя знаю! Опять небось, что-то про батьку сказали? меня сгребают такие надежные руки, прижимая к груди. Соплю упрямо, и прячу лицо где-то на Васькиной груди. Ну, хочешь я им по кумполу настучу, а, мелкая? Они ж придурки! Повторяют, что их зажравшийся папашка болтает.
Не надо, Вась, вскидываю голову, заглядывая испуганно в голубые глаза брата. Ничего они мне не сделали, кручу отрицательно головой, боясь, что мой вспыльчивый братишка и вправду свяжется с этой семейкой. Меня-то они не тронут, ну максимум опять потреплют где-нибудь за гаражами, а брату скоро восемнадцать. Ему с рук не спустят.
Правильно, Мань, зло говорит, сжимая кулаки, бить надо их урода папашу.
Я цепляюсь мертвой хваткой за руки, обхватывая, как обезьянка, ногами, в панической попытке удержать уже сжимающего кулаки моего защитника. Страх, дикий страх потерять единственного из оставшихся у меня самых родных людей
Васенька, нет! Не делай этого! Они ж тебя А как же я без тебя?!
Истерика набирает обороты. Васька перехватывает меня и слегка встряхнув опять прижимает к себе.
Тихо, Маш, всё! Слышишь? он заглядывает в глаза, Не пойду никуда, только успокойся! Хрен с ними, пусть живет, сволочь, он нервно смеется. Ну как я тебя оставлю-то, мелочь? Эх, успокоил называется Меня тащат в нашу детскую, что давно мала для взрослого парня и его малявки сестры. Кладет на постель, садясь рядом и укрывая одеялком, Ты спи, а я пойду харчик какой наварю. Мы с Дроном фуру разгрузили, так что пожевать будет что, Он смотрит с тоской и нежностью, Поспи, искорка, а то батька явится, опять всю ночь барагозить по дому будет.
Всхлипываю горько. Васька гладит по голове, убаюкивая.
Мы справимся слышу шепот, тихонечко уплывая в дрему. Я ему верю. Только Ему.
Картинка плывет. Наш, осиротевший без хозяйки, и затерянный среди снегов дальневосточной тайги дом, всё ещё мерещится. Вижу девочку Машу, счастливую уже от того, что в этот миг её есть кому укрыть от грядущей судьбы. Хотя бы в этом сне
Греза-воспоминание исчезала, возвращая медленно в совсем другой мир. Странный, чужой и, похоже, даже более жестокий. Мир, в котором исчезла ни только маленькая напуганная девочка Маша, потерявшая со временем слишком многое, но и жесткая, научившаяся цепляться за жизнь, умненькая Мария Искрова, обещавшая когда-то давно своему любимому брату, что не сдастся.
Надолго ли я здесь? Многое ли от меня тут останется? Упрямство точно. Такое будет сложно отнять.
Совершенно невозможные недавние события врываются в мозг, который все ещё наивно надеется, что вот сейчас я проснусь в своей холостяцкой постельке.
Нет, то что я действительно лежу на чем-то мягком и при этом мне теплоэто да. Но вот то, что тело немилосердно болит, гораздо сильнее, чем от детской драки, напоминая, что последствия от ударов совсем иных, очень злых и больших мальчиков, как-бы никуда не исчезли. Тут, конечно, можно было трусливо попробовать сочинить самой себе историю про аварию, или даже разбойное нападение, о котором я просто ПОКА не помню. И вот вся такая прихожу в себя в палате после комы или глубокого наркоза с кошмарами, но
Нет, я почти не пью и да, наркотики и снотворное тоже ни при чемну не моё это!
Стало быть всё это было. Невозможная, фантастическая, но всё же реальность.
И пальцы, что сейчас аккуратно касаются моего тела мне не снятся. Не мешало бы посмотреть на этого смертника, что вновь распускает клешни
Но на сей раз любопытство и благоразумие взяло верх над раздражением и я попыталась прибегнуть к извечной женской хитростивеликой науке подсматривания из под ресниц. Если на тебя не глядят в упор, ловя малейшие движения, то шанс не выдать своё пробуждение и незаметно понаблюдать велик.
Мягкий свет проник в мизерную щель, на которую я позволила себе приподнять веки.