Змеиный Зуб
1. Дядя Беласк
Посвящается всем моим друзьям, которые поддерживали моё творчество, особенно В. - самому надёжному союзнику. И моему брату, который сделал это всё возможным.
Впервые за три месяца немилостивого, дождливого лета над Брендамом светило солнце. Портовый город ожил. Осчастливленный щедростью погоды на заре сентября, он звенел смехом и гомоном, гудел топотом копыт и каблуков, беспрестанно скрипел дверьми. Солнечный свет, такой редкий и такой желанный на холодных побережьях, люди всегда любили и будут любить. Но даже здесь найдутся те, кому такой приятный день чем-нибудь да не угодил.
Было уже далеко за полдень, когда через северные ворота в город как раз въехала такая пара. Они восседали в двуколке и от приветливого солнца прятались за поднятой крышей. Их вёз крепко сбитый серенький тарпан, которому в его трудовой лошадиной жизни только и оставалось, что радоваться, когда приходится волочить не ящики товара, а лёгких островных дворян. Разгулявшиеся горожане не спешили расступаться, чтобы пропустить хмурых аристократов, но, присмотревшись, видели на боку двуколки гербчёрную змею, овившую флейту, и незамедлительно давали дорогу. «Змеиное» дворянство острова лежало в основе общества. Они были местными правителямии также меценатами, благотворителями и благоустроителями. Всякий местный на Змеином Зубе проявлял к ним почтение. Однако в Брендаме, островной столице, нравы становились всё менее строгими. И если кто не сходил с пути, даже разглядев змеиный знак, то были тененсы. Так на острове называли иммигрантов, приехавших с большой земли, и все смешанные семьи.
Никакого уважения, шипел себе под нос барон Глен Моррва, который правил двуколкой. Всякий раз, когда приходилось сбавлять шаг, он нервно дёргал вожжи и явно боролся с желанием переехать очередное тененское семейство, которое зазевалось посреди дороги. Глен являлся типичным представителем змеиного дворянства: бледный, высокий и манерный, он носил длинные волосы цвета воронова крыла, а глаза его, золотые, словно у плетевидки, демонстрировали его высокую «породность», как говаривали островитяне.
Спокойно, дорогой, увещевала его леди Вальпурга Видира Моррва. Она составляла ему идеальную пару. Такая же черноволосая и змееглазая, с тонкими светлыми губами и цепким взглядом, она считалась одной из самых высокопородных аристократок Змеиного Зуба. Она происходила из семьи герцогов Видиров, которые правили островом. И в такие дни, как сегодня, происхождение играло в ней. Ей хотелось сказать мужу: «Будь ты моего уровня, ты бы знал, что хорошее воспитание не позволяет вслух ругать даже чужеземцев».
Но теперь она тоже стала баронессой, и эта метаморфоза титулов и без того многое опустила в её жизни до более низменного уровня.
Будь моя воля, Валь, я бы сегодня весь день работал, продолжал брюзжать Глен. С самого утра для этого идеальное небо. И ветра нет.
И кучера у нас тоже нет, чтобы он меня отвёз, мягко, но настойчиво прервала его Валь. Мрачная пауза ненадолго повисла между ними. Однако Глен не любил заострять на этом внимание.
Сколько мне придётся тебя ждать, пока ты тратишь наше время на этого этого
Валь мягко положила руку ему на плечо и невольно залюбовалась, глядя, как вышивка чешуек на перчатке засеребрилась под солнцем. Она отметила, что стала лучше управляться с иголкой и нитью; можно было вскоре попробовать взяться за камзол для Сепхинора, их маленького сына.
Но даже такие размышления не унимали её внутреннее раздражение. Для герцогини по происхождению она иногда позволяла себе слишком грубые мысли в адрес Глена. Она не должна была даже думать теми словами, которые частенько возникали при взгляде на супруга. Однако, не задерживаясь в голове, иногда они сразу отражались в глазах.
Он нам родная кровь, сдержанно сказала баронесса. Мой дядя. И даже если он предпочитает нам общество тененсов, он правитель Змеиного Зуба.
У него всегда есть время на своих понаехавших, а чтобы явиться хоть раз за полгода на собрание, так извините!
Роскошь и безнравственность жителей континента иногда искушает любого, занудно, как рендритский священник, пыталась угомонить его Валь. Но он наш родич.
Нашему забору двоюродный плетень Глену всегда было важнее одобрение своего непосредственного окружения, друзей да родителей, поэтому он был готов с напускным возмущением открещиваться даже от родства с герцогом. Особенно, если сам герцог этого не слышит, а Валь никогда не расскажет.
Отец всегда говорил, что мы не можем судить своих собратьев. Мы до последнего должны пытаться наставить их на истинный путь.
Тарпан поскакал быстрее по идущей по откос улице, и колёса задребезжали по брусчатке. Над портом покрикивали дымчато-серые чайки. Пропитанный солью воздух с набережной защекотал их руки и лица.
Пассажирский пирс переходил в самую живую часть города. Ярмарки и гостиницы Брендама с распростёртыми объятиями встречали тех, кто причаливал на Змеиный Зуб, и их красная черепица на солнце пылала, как огонь маяка. Моррва свернули на просторный проспект Штормов, и Глен весьма об этом пожалел: брендамцы повально отправлялись в загул уже с обеда и заполоняли собой всё вокруг. Хотя, возможно, это означало, что его друзья из семей Луаза и Хернсьюг, а может даже Одо, тоже займут своё место в одном из этих кабаков ближе к вечеру. Со старшим сыном Хернсьюгов, лордом Барнабасом, он дружил особо, потому что до женитьбы снимал у него комнату.
Мысль Глену понравилось, он было умолк. Но ненадолго.
Большая стройка меж отелем Луазы и ссудным домом семейства Финнгеров подходила к концу. Это должна была быть гостиница из четырёх этажейсамая большая в Брендаме. Вывеску уже повесили, и она гласила «Кабаре Уж Рогатый».
Валь залилась краской и приложила руку к краю своей шляпки. Ей хотелось не видеть этой надписи и тем более не знать, что она значит.
Видишь, до чего дошло? снова завёлся Глен. Он говорил, это будет отель! А это А ты не верила! Люди давно уже говорят об этом. Позор нашему городу и нашему острову, и за всё спасибо твоему дяде!
Баронесса молчала, больше не поднимая глаз, а барон всё не утихал.
И ты погляди, кругом стройка! Он продаёт землю тененсам, позволяет им открывать здесь лавки. Они устраивают собственные клубы. И для их развращённых нужд он, между прочим, не скрываясь, вкладывается в постройку кабаре! Что дальше? Бордель? Может, он ещё и подстрижётся, как они?
Глен! не выдержала Валь и закрыла лицо руками.
Простите, леди Моррва, смягчился Глен. Он несколько устыдился и сам. «Разорался, как базарная торговка, которой наступили на подол», укорил он себя. И миролюбиво закончил:
Будем считать, что, поговорив с вами, его светлость Беласк обдумает своё поведение.
«Как бы не так», хмуро думала Валь. Внутренне она соглашалась с мужем, не желая видеть, во что превращается их любимый Брендамхарактерный, старинный, с любовью украшенный эркерами и палисадниками. В то же время стук молотков и визг пил внушали ей странное вдохновение, будто бы на остров приходила новая жизнь. Жизни этой ей всё же не хватало в предгорьях, в Девичьей башне, потому что выросла Валь всё-таки здесь, в Летнем замке. Дядя Беласк вёл себя крайне неуместно для их рода, но в глубине души она знала, что он ищет новые источники средств, а не просто услаждается безнравственностью своих деяний. В конце концов, если тененсам так нравится быть созданиями низменными и развратными, пускай ходят в «Рогатого Ужа», а деньги это будет приносить островитянам.
Но даже думать такое слишком долго было аморально.
У тебя же есть при себе десяток-другой иров? как бы невзначай поинтересовался Глен. Планы на вечер уже оформились в его голове.
Но я же отдала тебе на той неделе всё, что оставалось.
Но ты же забираешь всё, что я приношу; разве это было совсем всё?
Делить такие гроши было унизительно, но ни рыбацкая бригада, ни похоронное дело не приносили существенного заработка. Он клал деньги под тяжелую книгу островного дворянства, она их оттуда забирала. Он считал, что она их просаживает; она считала, что он их просадит.
Валь поджала губы и не стала ничего отвечать. Она не хотела давать волю внутреннему негодованию на мужа. Но его намерения она угадала ещё до того, как он сам о них узнал.
Леди Моррва, не решайте за меня, что мне делать. Я старше вас на пятнадцать лет и сам зарабатываю эти деньги. Что за унижениенеобходимость отчитываться вам же, куда я собрался их потратить!
Проспект выводил в аллеи графского парка, а аллеи венчались скульптурным фонтаном. За фонтаном высилась арка, которую охраняла молчаливая морская стражаблюстители городского порядка и гвардейцы герцога. Там, за аркой, начинался двор Летнего замка Видиров, где издревле жили правители Змеиного Зуба. Из-за крон платанов проступал он, прозванный Летним ещё в те времена, когда короли проводили в нём тёплые сезоны; солнце окрашивало его светлые стены в румяный охровый цвет. «Ещё немножечко», думала Валь. «Ну, шевелись же ты, мышастый лентяй».
Однако тарпан не торопился. Он словно нарочно еле-еле передвигал копытами, чтобы баронесса не смогла улизнуть.
У меня при себе ничего нет, наконец соврала Валь и выдержала взгляд супруга со всей возможной невозмутимостью. Для леди ложь была недопустима. Но и джентльмен не смел подвергать сомнению слово дамы. Уж на это воспитания Глена хватало.
Он мрачно облокотился на свои колени и подогнал скакуна сам. Теперь солнце светило прямо в лицо, и поднятая крыша двуколки не спасала. Зато великолепие Летнего замка по праву можно было назвать ослепительным. Белая жемчужина Брендама, он был возведен из риолита ещё тогда, когда не спали вулканы в Доле Иллюзий. В обычную дождливую погоду он казался дымчатым волком, что охраняет портовый город. А в яснуюневестой, ждущей своего суженого у алтаря.
Они миновали опущенный мост и ступили в плотный круг белокаменных стен. Взгляды сторожевых башен, похожих на несущих караул гигантов, обратились к ним. Брусчатая подъездная дорога обводила конюшни и касалась кордегардии, то есть казарм замковой гвардии, после чего закруглялась у крыльца перед древним, но крепким донжоном. Тени платанов рябили на сухой земле.
Внутренний двор охраняла морская стража. Их серые мундиры и шлемы с выступающими стальными плавниками по бокам щёк бледнели то там, то тут. Они совсем слились бы с тенями между построек, если б не их золотистые плащи.
Двуколка остановилась у самых ступеней, у одной из арок, образованных колоннами портика. Портик подстроили к вратам донжона уже позже, следуя веяниям мировой моды, и его белоснежность всегда контрастировала с более мягким цветом замковых стен. Однако это было сделано при герцоге Вальтере, отце Вальпурги, и оттого никогда не казалось ей безвкусным решением.
Увидимся вечером, поцеловалась она на прощание с мужем, и мажордом Теоб помог ей спуститься на дворовую брусчатку. Он, услужливо снял вслед за Валь её тёмно-зелёный подол, и она наградила его благодарной улыбкой. Мама всегда учила, что со слугами нужно быть столь же вежливой, сколь и с равными себе.
Добрый день, леди Моррва, приветствовал её дворецкий Видиров. Он был ей не знаком. Но уже по его широким чертам лица было видно, что он полукровка, хотя глаза его всё ещё отсвечивали золотом. Горничная у Валь тоже была неместной, но она была взята, так как её услуги обходились дешевле, чем коренной островитянки. А Беласк, несомненно, брал в прислугу кого попало исключительно потому, что плевать хотел на свою репутацию.
Добрый день, кивнула она. Я хотела повидать его светлость. Передайте ему, что это не займёт много времени.
Мы всегда рады вас видеть, благородная кобра Змеиного Зуба, радушно улыбнулся дворецкий. Теоб проводит вас в рекреацию, а я сообщу лорду.
С удовольствием сощурившись на солнце, он скрылся внутри, и Валь последовала за ним в сопровождении Теоба. Сразу было видно человека консервативных взглядов. Новый дворецкий уже не утруждался носить гербовые цвета, а Теоб принципиально сохранял свой потёртый золотистый сюртук с чёрной каймой отворотов. Они с Валь улыбались друг другу, узнавая эту чертупедантичную преданность традициям.
Изнутри донжон сохранял свою планировку и даже некоторые привычные с детства черты. Но в целом новое семейство потрудилось над тем, чтобы отделать его под себя мрамором, палисандром, паркетом и мозаиками. За вестибюлем гостей встречал неизменный тронный зал. Совсем уже не большой по меркам множества бальных залов, этот элемент великого прошлого змеиных правителей остался памятником былому. Тому былому, где просители, являясь сюда, склонялись коленями на ковёр перед Чешуйчатым троном.
Теперь же он, окованный так, чтобы походить на шкуру то ли змеи, то ли дракона, терялся в пестроте и разнообразии богато расшитых драпировок и начищенных добела рыцарских доспехах. Как старик среди модно одетой молодёжи. Лишь стяг над ним, изображающий чёрного змея и флейту на охровом поле, остался неизменным: тем, что вышивала герцогиня Сепхинорис.
Теперь некому вставать здесь на колени. Всех гостей герцог принимал в трапезной, и уж скорее был сам вынужден склоняться перед королями и принцами.
Трапезный зал начинался по правую руку от тронного. Картины искусных мастеров составляли его главное убранство. Но Валь и Теоб не задержались под сенью широченных марин в золотых рамах, а прошли к холлу, что вёл к лестнице на верхние этажи.
Здесь было на удивление людно. По сдвоенной лестнице, обрамлённой тончайшими алебастровыми перилами, бегали вверх-вниз расторопные слуги, а на алом ковре раскинулись многочисленные сундуки и связки.
Её светлость изволит отправляться в путешествие, пояснил Теоб. Хорошо, что вы успели пересечься. Я подожду.
Валь заулыбалась, стараясь, чтобы вежливость и уважение читались в каждой её черте. А затем приблизилась к основанию лестницы. Герцогиня, жена дяди Беласка, как раз спускалась ей навстречу. Её узнать было легко. Только уроженцы континентальной части Шассы носили юбки на кринолинах. А уж леди Альберта никогда не отказывала себе в самых вульгарных фасонах. Ярко-багряное платье её ниспадало каскадом, который приоткрывал нижнюю юбку по бокам, будто поднятый занавес, украшенный бантами. Рукава заканчивались, не доходя до локтя, и лишь формально расширялись книзу, как было установлено правилами Змеиного Зуба. Но теперь она хотя бы не оголяла все прелести своего декольте и ограничилась небольшим овальным вырезом, что для её четвёртого десятка и так было чересчур.
Хуже того, она пользовалась румянами и помадой, и оттого всё сжималось в Вальпурге, когда она думала, что теперь эту женщину знают как герцогиню. Герцогиней раньше была мать Вальпурги, леди Сепхинорис, и она никогда бы не позволила себе выглядеть так.
Их с Альбертой взгляды встретились, и герцогиня снисходительно заулыбалась, готовая поздороваться. Такие, как она, платья женщин Змеиного Зуба называли халатами. Несомненно, именно это слово возникло у неё в голове, когда она увидела племянницу. Но Валь гордилась своим новым нарядом, потому что по весне получила его в подарок от матери. Надетое на корсет, оно подчёркивало талию и поднималось выше, оставляя узкий вырез. Высокий стоячий ворот, принятый у змеиного дворянства, подчёркивал длину шеи. Вытянутые рукава струились волной, и подол казался будто бы их продолжением, бархатным еловым прибоем. Сшитое с умением и старанием леди Сепхинорис, платье в таком цвете было бы безнадёжно испорчено золотой нитью на застёжках и по краям, но она специально выбрала бледный, будто бы старинный оттенок. Так соблюдались обязательная гербовая принадлежность и одновременно тонко выверенная мера женского вкуса.
Валь, дорогая, приветствовала леди Альберта и подошла к ней, обняв её за плечи, а затем поцеловала в обе щеки. Нос зачесался от терпкого парфюма. Чем-то он напоминал аромат глицинии, только ещё в десять раз сильнее. На фоне таких духов цветок крокуса, который Валь вплела причёску «змеиный хвост», просто тонул.
Ваша светлость, Валь сделала реверанс сразу после обмена нежностями. И полюбопытствовала:
Разве вы не говорили, что останетесь на Змеином Зубе до первого снегопада?
Говорила, покачала головой леди. Она выглядела так чуждо в этом замке, блондинка с голубыми глазами. Если на минуту не думать о том, что это признак чужеродности, можно было понять дядю, который когда-то давно потерял от неё голову. И не он один и до сих пор ходили слухи. Но, как родственница, Валь запрещала даже намёки на сложные отношения герцогов Видиров в своём присутствии. Отец учил, что никто не смеет говорить плохо о тех, кто вошёл в семью.