Позволь поделиться одним маленьким наблюдением, хмыкнул Беласк и выдохнул облако табачного дыма. Природа даёт каждой новоявленной матери как можно больше уверенности в собственной правоте, чтобы та не сводила себя с ума страхами и сомнениями, пока выхаживает младенца. В итоге ребёнок подрастает, а уверенность остаётся, и женщина до конца своего века неколебимо упёрта в своём единственно правом взгляде на жизнь. С тобой это произошло ещё тогда, когда ты была не в полной мере взрослой и разумной. И сейчас ты думаешь, что знаешь жизнь лучше меня, но я вижу лишь страх быть осуждённой старыми кобылами из городского совета, которые уже отгуляли все свои грехи. И просто пользуются боязливостью таких, как ты, чтобы сохранять в том числе свою репутацию.
Ладно, вы не дадите мне денег, поморщилась Валь, так не заставляйте меня выслушивать ваши речи
бесплатно. Ты хотела сказать «бесплатно», и Беласк обнажил ровный ряд своих белых зубов, заливаясь смехом. Окончательно смущённая им баронесса поднялась с кресла и хотела было сделать прощальный реверанс, но вспомнила, что так и не объяснила ситуацию. И осталась стоять, дожидаясь, пока смех герцога стихнет.
Дело отца совершенно прогорело. И я не уверена, что теперь что-то вообще приносит нашей семье деньги, кроме моего жалованья в совете и скудных взносов за похороны. Бригадир нашего рыболовства, Дейв, оказался жуликом, заявила она. Половину улова он продавал на рынке и клал деньги в карман. Как и половину жалованья рыбаков.
Половину? Половину?! Как ты не замечала половину?! вытаращил глаза герцог, и новый приступ смеха накатил на него.
Я не считала! пыталась перебить его Валь. Леди не дозволено вмешиваться в мужскую работу! Но я платила ему исправно, сколько он требовал. В моём лице он обманывал и Моррва, и Видиров; это нанесло непоправимый урон его репутации, и теперь его к себе на работу возьмут только тененсы!
А твой муж не мог хоть раз в неделю сходить да проверить, как дела на предприятии?
У него тоже есть работа! Вы знаете!
Он же гордый хозяин кладбища рядом с вашей башней, если я правильно помню?
Это называется «землевладелец»!
Беласк облокотился о стену, чтобы не завалиться от хохота. Но Валь терпела. Разумеется, она не могла осуждать решение своего отца передать всё имущество брату. При жизни герцог Вальтер Видира вполне справлялся с рыбацким делом, получал жалованье в городском совете и имел дивиденды с ныне истощившегося банковского счёта. Хотя всё же ей казалось несколько несправедливым, что теперь Беласк как сыр в масле катается, будто бы это полностью его заслуга. Она уже немного успокоилась и продолжала упрямо сверлить его взглядом. Однако чутьё не обмануло её, потому что, когда герцог утёр скупую слезу, он заявил:
Тогда мой тебе совет: продавай оставшиеся лодки, распускай тех рыболовов, что ещё не уволились, и купи парочку лопат. И то проку будет больше!
Как она и ожидала, двуколка с тарпаном не томилась у крыльца. Глен пропал, как говорят, с концами, в мареве ясного вечера. Вальпурге пришлось прогуляться пешком до графского парка, но дальше она не пошла. Она понятия не имела, где искать мужа, и, может, и к лучшему. Она испытывала на него гнев, потому что знала, что дядя прав. Но в змеином дворянстве признать заблуждения одного из его типичных представителей в пользу такого, как Беласк, было невозможно. Да она и не стала бы разводить из этого публичный скандал. Просто она знала, что спесивый супруг мог бы тоже повзрослеть.
Они говорят ей веселиться и не стареть раньше времени; но кто, если не она, будет серьёзным? Они, что ли? Или они не видят, что, чтобы на что-то жить, нужно меньше поддаваться удовольствиям и больше трудиться?
Этот город может выглядеть и весело, и легкомысленно, это правда. Но на деле в его крутых узких улочках, каменной кладке домов, узких фасадах и фронтонах, в узорчатых эркерах и мощных городских стенах живёт покорность непредсказуемой, немилостивой судьбе. Известные своим разнообразием старинные двери Брендама на разный лад изображают родовых змей тех или иных семей. Коньки крыш скалятся змеиными мордами, змеиные хвосты увивают колонны, змеиными языками засажены клумбы палисадников. Остров принадлежит Великому Аспиду, и в любой момент крестьянин ли, дворянин ли, морской страж или наёмный работяга, любой может пасть в немилость и быть укушен крошечной, но смертельно ядовитой гадюкой.
Туманности и снежные зимы Змеиного Зуба не помеха для жизни самых разных видов буквально на улицах, в канавах и двориках. На континенте змеи обитают лишь в жарких странах. Но здесь они успешно зимуют, находя подземные пути к горячим источникам и дремлющим вулканам легендарного Дола Иллюзий. Поэтому случайный укус может быть гневом как потревоженного ужа, так и редкого медноголового аспида. Что остаётся человеку, живущему на этом острове? Конечно, отчаянная вера в милость змеиного Бога. Строгое соблюдение канонов жизни, чести и праведности, завещанных предками. И бесконечные змеящиеся узоры в камнях, в волосах, на платьях и домашней утвари.
Людям никогда не стать змеями, но попытка приблизиться к ним во всём, в чём только можно, даёт с ними редкую, недоступную континентальным невеждам близость. Вышивай на рукавах чешуйки, заводи домашних демансий, ешь на ужин дичь, молись утром и вечером, воздерживайся и надевай лишь благородные цвета, но главное если ты истинный островитянин, то никогда, никогда не предавай Змеиный Зуб. Не позволяй соблазнам богатых и безопасных городов увлечь тебя. Никому из тех, кто рождён на большой земле, не доступна великая честь быть одним из детей змея Рендра; единожды отвергнув его доверие, ты больше никогда не станешь другом своей семейной змеи, не избежишь случайных и злых ядовитых зубов.
Да, иногда такая жизнь слишком строга, слишком скудна. Но она даёт больше, чем Беласк и многие из этих гулящих людей способны увидеть. Не только лишь приехавшие с континента за лучшей жизнью и освоением новых областей рынка, но и сами островитяне частенько отдаются зову цивилизации и забывают, чем они должны отличаться от остальных. Такие заблудшие, может быть, ещё смогут когда-нибудь вернуть доверие острова.
Не ожидая никакого сочувствия со стороны гулящих тененсов, Валь какое-то время пыталась найти просто знакомые лица, которые могли бы помочь попавшей в затруднение леди. Вихрь кринолинов, цветастых безвкусных тканей, флажков над брусчатыми улицами и торговцев амулетами от змей рябил в глазах. В итоге ей повезло повстречаться на круглой Ярмарочной площади со слугой дружественной семьи Хернсьюгов. И она не стала просить его отыскать Глена в нетрезвой толпе меж белокаменных гильдейских домов и городских платанов, а попросила довезти её до дома, прекрасно догадываясь, что за этим последует.
Но когда Брендам остался позади, ей всё равно стало легче. В темнеющем небе высилась, будто старый друг, Девичья башня: приземистый маяк старого типа и последнее пристанище её отца, лорда Вальтера, из чёрного как ночь вулканического камня. Даже если теперь там поселились Моррва, всё равно это был дом Видировеё дом.
2. Семейное дело
Вся её нынешняя семья, то есть также родители Глена, собрались этим мрачным утром на завтрак в башне. Трапезной служил холл, нижний этаж башни, он же считался гостиной. Скрипучий дубовый стол, будто ковровая дорожка, простирался от камина и до входной арки. В нечищеных канделябрах помаргивали свечи. За маленькими окошками оживала облачная заря. Тёмный пух падубов и можжевельников рассеивал вид на серое кладбище, и просторные предгорья казались отражением тяжёлого неба.
Валь прекрасно знала, что тут делают старики Герман и Дала Моррва. Они пришли, чтобы назидательно сидеть. Чавкать, медленно пережёвывая геркулесовую кашу, бросать тяжёлые взгляды на поблекшее убранство Видиров и кутаться в несвежие клетчатые шали. Виконты Моррва уже не первый год трудились на кладбище своими руками. Для Змеиного Зуба это было нормально; аристократы не боялись чёрной работы. Для них куда важнее было, что они выполняют важные для островной жизни функции и не нанимают иммигрантов за три гроша. Но Вальпурге они, по всей видимости, хотели продемонстрировать, что пока она платит чужеземной горничной, руки её по-прежнему слишком белы для жены, что не приносит семье никакого дохода.
А теперь ещё и этот инцидент.
Глен сидел мрачнее чёрных вулканов. Что-то попало ему между зубов, и он ковырялся меж них зубочисткой. Он вернулся поздно ночью, пешком, без двуколки и без тарпана, пьяный, как странствующий рендристкий проповедник. Как нетрудно было догадаться, в темноте он не вписался в поворот и грохнулся с серпантина, ведущего из Брендама в пригород. Мерин сломал обе передних ноги и его пришлось прирезать, а двуколкупереквалифицировать в дрова.
Да что ж такое, прошипел Глен и отложил зубочистку. Не могу понять, что это.
Может, таракан какой, сочувственно сказала леди Дала. Шевелюра у неё была уже не та, и поэтому её змеиная коса начиналась не надо лбом, а вверху затылка, а затем, спускаясь вдоль шеи, не оставалась позади, как принято, а с некоторой долей женского кокетства ложилась сбоку на левое плечо. В её присутствии Валь интуитивно избегала красивых каскадов из косичек, поскольку леди Дала явно мучительно переживала выпадение волос.
Это мучение изливалось наружу желчью.
Потому что от этой твоей тененски можно ожидать чего угодно. Она может легко кобру с ужом перепутать, не то что геркулес с тараканами. Я слышала, что делать такие пакости нарочно в их характере.
Валь терпеливо помалкивала.
Эми так делать не будет, неожиданно для всех пробурчал Глен. Но, зная его, Валь совершенно не радовалась, что он решил заговорить. Даже маленький Сепхинор, сидевший между ними, почувствовал приближение грозы и спрятал свой любопытный взгляд.
Просто такие вещи случаются все разом, когда поддаёшься им. Поддаёшься тому, что тебя влечёт прочь с твоего пути, понесло Глена. Тон его был таким серьёзным и убедительным, что даже Эми, которая оттирала грязь с порога, стала слушать. Я знал вчера, что надо весь день работать. С самого утра эстакады уже воздвигли, покатины поставили. Можно было напилить столько досок, что неделю бы потом сидели колотили гробы, заодно крышу бы родителям починили. Но я поддался уговорам Валь и решил, что надо съездить в город, хотя прекрасно знал, что не надо было. И вот что в итоге из этого вышло.
Его линия рассуждений из раза в раз была одна и та же. Пил он, коня угробил тоже он. Но когда он говорил, это всё так изящно следовало из решений нерадивой жены, что жена и сама сидела с виновато опущенными ресницами.
Я раскладывал карты и знал, что день будет удачным только в том случае, если я останусь верен себе. Я убедил себя, что должен поддержать Валь, но в итоге её решение оказалось неверным. Мы потеряли кучу времени и коня, напирал он, вроде бы никого не виня.
Так что теперь у нас на деле лишь один тарпан и один катафалк, поддакнула леди Дала. У неё даже платье сегодня было цвета ночного моря, столь близкое к траурному, будто смерть тарпана стала для неё личной трагедией. Как же теперь работать-то? А если в город поехать, катафалк, в самом деле, запрягать?
Да уж, смысл был кланяться герцогу, если от этого одни потери, прокряхтел Герман. Он один ел кашу без претензий и постоянно докладывал себе ещё. Но Валь не могла на него смотреть без неприязни, потому что его волосы были не зачёсаны, они то и дело падали ему на глаза и липли ко рту. А голос его, если уж звучал, то сразу же резал ухо, как скрип несмазанного колеса.
И вот в такие дни я лишний раз понимаю, снова вступил Глен (а родители слушали его с таким вниманием, будто бы не знали, что он у них за сокровище). Для верности он то и дело потирал ушибленную в ночных похождениях челюсть; и даже одеваться к завтраку не стал, так и оставался в рубашке, будто больной. Что учение наших предков работает, это доказали поколения наших семей. Можно, конечно, в него верить лишь тогда, когда это удобно, и он бросил назидательный взгляд на Валь. Он имел в виду, что ему удалось предсказать рождение мальчика, и баронесса в своё время была очень этим впечатлена. Но это лицемернов одно время верить, а в другоеделать вид, что тебя это не касается. Если я говорил, что надо было оставаться дома, поскольку мне выпал обратный келпи, значит надо было оставаться дома.
Звякнула ложка, которую Сепхинор положил рядом со своей фарфоровой миской. Мальчик взял салфетку и вытер рот, а затем прервал всеобщее устремление взглядов к барону и спросил:
Но па, ты сам убил лошадь. А ма пришла домой одна.
Если бы они сидели ближе друг к другу, Валь легонько толкнула бы его ноги коленом, давая понять, что ему лучше не препираться с отцом. Но поздно что-либо исправлять. Глен страдальчески улыбнулся. Что ещё ожидать от ребёнка, который дни напролёт проводит с матерью, пока глава семьи горбатится на работе и не может передать ему свою точку зрения?
Наша жизнь складывается из кирпичиков, как эта башня, Глен тоже отложил свои столовые приборы и нарисовал в воздухе прямоугольник с помощью указательных и больших пальцев. Сепхинор смотрел на него без интереса, но взгляд не отводил. Твои мысли, решения, намерения из прошлого создают твоё настоящее. Если в глубине души ты чего-то очень хочешь, например, выставить на посмешище своего мужа, рано или поздно мироздание ответит тебе положительно. Но будешь ли ты рад?
Сепхинор покосился на Вальпургу, а та не отрывала глаз от тарелки. Она никогда не позволяла себе говорить плохо о Глене, что при сыне, что при торговцах на рынке. Но Моррва считали иначе. Им, похоже, казалось, что весь мир настроен против них ни за что. Что даже в этой старинной башне, где при входе есть ворот, которым можно опустить решётку перед дверью, как при осаде, слишком много современных удобств. Например, диван, обитый гобеленом. Печь на кухне и дорогие изразцовые камины аж на двух этажах. Шпалеры и ковры из шерсти и шёлка, на которых были вручную расшиты змеи, волны и батальные сцены. Резные перила из красного дерева и, да покарают нас Боги, витражные окна на лестницах и при входе. Будь их воля, весь мир должен был бы жить в избе из грубого сруба, жечь костёр прямо на земляном полу и отдать каждую серёжку с жемчужиной бедным. Ну, то есть им, Моррва. Их собственный дом по соседству хоть и не отличался роскошью, однако ж был далёк от аскетизма.
Вот только это богатство здесь осталось с тех пор, как тут жили герцог и герцогиня. И мама, леди Сепхинорис, сама вышивала красоту на шторах и гобеленах. А папа когда-то решил разбитые ураганом окна заменить на витражи с вербами, птичками и облаками. Он был не только на все руки мастер, но и прекрасно знал законы Змеиного Зуба. И нигде в них не было написано, что нельзя обустроить своё жильё так, как тебе нравится.
Хотя когда говорил Глен, всё убранство будто бы тускнело, становилось замученным его вечным недовольством.
Иногда можно специально привлечь плохую ситуацию. Проявить обидчивость, вздёрнуть нос и изобразить оскорблённую гордость, что тебя не подобрали вовремя, и из-за этого произойдёт нечто подобное. А потом думать, что поставила пьяницу на место, не пуская его, раненого, даже на пару слов в свою спальню.
«Скоро это закончится», мысленно пообещала Валь то ли себе, то ли сыну. Но, понимая, что теперь Дала и Герман глядят на неё, утратила надежду отмолчаться. И сказала негромко, но отчётливо:
Лорд Венкиль Одо, когда осматривал меня в последний раз, сказал, что прежний запрет делить спальню остаётся в силе. Три года.
Разве уже не прошло? поднял тонкую бровь Глен. Валь понадеялась, что ненависть, вспыхнувшая в ней, не излилась через глаза. Ещё бы, он ли недели напролёт был прикован болью и кровью к кровати! Ему ли помнить, когда это было! Он же всего лишь муж, не требуйте от него многого!
Нет, дорогой, ещё не прошло.
Для мужчины это очень непросто, тоном знатока сообщил Герман. Иные вообще не соблюдают подобных запретов. Надо хоть в других радостях жизни себе не отказывать, а то совсем уработаешься.
Да что я, нарочито смиренно поднял глаза к потолку Глен. Для меня важнее всего, чтобы Валь скорее выздоровела. Я обычно об этом не говорю, но в такие ночи, как эта, лежать и смотреть на её пустующую подушку невыносимо. Так хочется снова видеть, как ты сопишь рядом.
«Конечно, бедный Глен спит один, пока неприступная жена плетёт злодейские планы в одиночестве с оправданием от врача», думала Валь. Ярость кипела в ней, как будто её удивляло, что любая фраза от мужадаже, вроде бы, сентиментальнаяговорит лишь о том, как сильно он любит самого себя. Глен теперь сидел во главе стола, на месте отца. Прямо за его плечами огоньки плясали на свечах, зажжённых на каминной полке. И освещали портрет самого Вальтера, что был сделан в полный рост много лет назад. Оттуда герцог смотрел на всю гостиную суровым взглядом змеиных глаз.