Перед глазами появляется царица Малина. Она держит в руке свечу, и ее бледное лицо освещено огненными тенями.
Думаешь, я не видела, как ты пряталась и подслушивала? спрашивает она и подносит свечу так близко к моему лицу, что щеки опаляет жаром в раскаленной угрозе.
Я открываю рот, чтобы ответить, но не успеваю даже обрести дар речи, как царица грозно приказывает:
Молчать!
Я немедля захлопываю рот. Меня вновь тянут за пряди волос, боль разливается по голове, а глаза начинают слезиться.
Малина хладнокровно на меня смотрит.
Фаворитка царя, шипит она, словно это самое презренное слово в ее лексиконе. Наверное, так и есть. Мне много лет не давало покоя, почему он позолотил никчемную сиротку и держит здесь в качестве трофея, говорит царица и презрительно оглядывает мою клетку. Но у Мидаса всегда были навязчивые идеи.
Я не навязчивая идея. Он меня любит. Ей просто не хочется это признавать.
Малина смеется, будто видит на моем лице отрицание.
Думаешь, ты владеешь его сердцем? спрашивает она с притворной жалостью в голосе и наклоняется, смотря мне прямо в глаза. Царица так близко, что я чувствую ее дыхание, рвущееся из приоткрытых бесцветных губ. Моя дорогая, ты всего лишь собачонка, которую он держит в клетке. Трофей, которым он хвастается, чтобы казаться более интересным.
Ложь. Я знаю это, но я не настолько бесчувственна, чтобы смириться с ее словами, сказанными в порыве ненависти и ревности, и оставаться безучастной. Поэтому от ее заявления вкупе с пронзительной болью в голове в глазах скапливаются слезы, и одна из них падает мне на щеку.
Царица вздыхает и качает головой, устремив взгляд к заснеженному окну.
Тогда я была глупой девчонкой. Бесправной королевой, которая не имела возможности править самостоятельно, когда вдруг появился Тиндалл.
Я пристально смотрю на нее и стараюсь не шевелиться, чтобы с ноющей кожей головы перестали так жестоко обращаться.
Мой отец утверждал, что Мидас ниспослан нам богами. Статный защитник угнетенных с предложением о браке и золотом в руках? Немудрено, что я с радостью согласилась. Он и правда казался подарком судьбы. Именно тем спасителем, в котором мы нуждались. Меня даже не волновало, что он притащил тебя.
В голове царит хаос, я пытаюсь не обращать внимания на боль и сосредоточиться на ее словах. Мысленно даю себе затрещину за то, что попалась. За то, что не была достаточно внимательной и не заметила, что царица здесь и ждет удобного момента, дабы наброситься на меня.
Если уж на то пошло, у всех мужчин есть недостатки, говорит Малина, ясно давая понять своим тоном ее отношение ко мне. Тиндалл превратил тебя в фамильную ценность. Сиротка в клетке с позолоченной кожей, которой он может похвастать и держать при себе. Какая вопиющая безвкусица. Но ты тогда не была для меня угрозой и не станешь угрозой теперь. Знаешь, почему?
Я стискиваю зубы, от злости веки так жжет, что из глаз чуть не сыплются искры. Ленты движутся вперед, скользят по ногам держащего меня человека. Не хочу, чтобы кто-нибудь прознал, что я могу управлять лентами, но сейчас важнее всего моя безопасность, а не моя тайна.
В прошлом у нас с Малиной возникала пара конфликтов, но чаще мы старались не попадаться друг другу на глаза. Раньше она ни разу на меня не нападала. Такого за ней не наблюдалось, и я боюсь, что это начало более жестокого обращения. Я смирюсь с ее уничижительными замечаниями и надменными взглядами, брошенными в мою сторону. Но такое? От подобной перспективы меня бросает в дрожь.
Почему? спрашиваю я, потому что ей так угодно.
Глаза Малины вспыхивают.
Потому что ты в клетке, а я на воле.
Простое утверждение, но оно, подобно жестокому зверю, впивается мне в сердце острыми зубами.
Заметив что-то в выражении моего лица, Малина победно ухмыляется. Она переводит взгляд на того, кто меня держит.
Можешь ее отпустить.
Мои ленты тут же отпускают человека и опускаются на пол.
Хватка на волосах ослабевает, напоследок меня еще раз прижимают лицом к решетке, после чего полностью отпускают. Чтобы не упасть, я хватаюсь за золотые спиралевидные прутья и осторожно касаюсь головы, заметив личного стражника царицы. Это здоровенный суровый мужлан с бородой и взглядом, полным ехидного самодовольства. Мне требуется все мужество, чтобы сдержать ленты и не придушить его.
Помни свое место, наложница, говорит царица Малина, и я вновь перевожу взгляд на нее. Она собирается уходить. Ты всего лишь домашняя зверушка, на которую забирается Мидас. Реликвия, которую выставляют напоказ. Она останавливается в дверях и смотрит на меня через плечо. Еще раз увижу, как ты подслушиваешь, отрежу твои золотые уши.
Я сжимаю руки в кулак. «Вот же стерва», звучит в голове, пока смотрю на королеву, но не осмеливаюсь произнести это вслух.
Малина кивает стражнику:
Убедись, что она меня услышала.
Я хмурюсь от ее слов, и царица выходит. Стражник без предупреждения поворачивается и, просунув кулак между прутьями, ударяет меня в живот.
От удара я падаю на пол. От боли хватаюсь за живот, кашляю и стараюсь подавить тошноту.
Слышала царицу? фыркает он, возвышаясь надо мной.
Я слышала сдавленно выдыхаю я и злобно смотрю на него.
Вот и прекрасно.
Не говоря больше ни слова, он поворачивается и выходит, тихо закрыв за собой дверь.
Чертовы Боги. Лучше бы я не вылезала сегодня из постели.
Глубоко подышав пару минут, я поднимаюсь с пола, но живот и голова так сильно болят, что забываю о том, что хотела зажечь свечи. Ковыляю к кровати. Светлая сторона? Прутья клетки хотя бы помешали им сделать со мной что похуже.
Как только я ложусь на кровать, ленты обвиваются вокруг меня как шелковые оболочки, которые хотят спрятать меня. Как кокон, скрывающий гусеницу.
Но я понимаю, что сон не идет не из-за Малины или ее стражника. И даже не из-за пульсирующей головы или ноющего живота. Дело в том, что время у меня на исходе. Потому что скоро войска подойдут к границам Четвертого королевства. И король Фульк получит свою награду.
Меня.
Глава 8
Мне до ужаса боязно просыпаться.
Обычно я просто не испытываю радости, поскольку не являюсь жаворонком. Частенько после выпитого вина у меня случается жуткое похмелье, поэтому просыпаться так рано я не люблю. К тому же меня не привлекает яркий солнечный свет. Я много лет не видела солнечных лучей.
Но когда сон окончательно от меня ускользает, я боюсь этого даже больше, чем моего обычного пассивного презрения к утру, потому как знаю, что сегодня истекло мое время.
Понятия не имею, откуда мне это известноможет, изменилась атмосфера. Может, дело в свирепом ветре, бушующем за окномВдова Гейл пронзительно плачет. Она предупреждает меня, что песок в песочных часах осел на дно, как камень в море, и больше не осталось свободных для подсчета песчинок.
Я открываю глаза и смотрю в окно, вздрогнув при виде туманного льда, изуродовавшего стекло. Убираю с тела свои ленты и издаю стон от того, насколько мне больно. Кожа головы и живот как один огромный синяк после вчерашнего жестокого обращения.
Я осторожно сажусь и оглядываю комнату вне клетки. Замечаю, что Дигби уже несет утренний дозор и стоит на страже. Жаль, что вчера вечером его не было рядом, но тут я сама виновата.
Когда мне исполнилось восемнадцать, я несколько месяцев спорила с Мидасом, чтобы он перестал отправлять ко мне на ночь стражников. Меня бросало в дрожь при мысли, что кто-то будет смотреть, как я сплю. В итоге он уступил и согласился предоставить мне личное пространство по ночам, но сейчас я несколько сожалею об этом решении.
Малинацарица, но сомневаюсь, что Дигби из тех мужчин, что позволил бы напасть на меня во время его дозора. Думаю, по меньшей мере он бы сообщил о происшествии Мидасу. В отличие от меня. Я не собираюсь рассказывать о случившемся Мидасу. Так я лишь еще сильнее разозлю Малину, а мне хочется этого меньше всего.
Вставать сегодня сложнее обычного, и я немного морщусь от тяжести в животе. Прищурившись, Дигби бросает на меня хмурый взгляд. Ему повезло, что он настолько наблюдателен.
Расстройство желудка. Слишком много вина выпила, вру я и для пущей убедительности легонько похлопываю по животу. Не хочу, чтобы он что-то заподозрил или задавал вопросы. Вопросы опасны.
Я поворачиваюсь и тру уставшие глаза, но ненароком замечаю висящее на одной перекладине клетки платье. Оно золотое и просвечивающеенастолько прозрачное, что едва ли его вообще можно счесть платьем.
Я стискиваю зубы и, вытянувшись в струнку, смотрю на него. Мидас доставил это платье специально для меня. Отправил посланиекороткое и ясное.
Сегодня вечером я должна одеться как наложница. Сегодня вечером он выпустит меня из клетки.
Я смотрю на легкую ткань, на глубокий вырез, разрезы на тонкой юбке. Ленты свиваются в клубок, как и мои пальцы. Я сжимаю руки в кулак от напряжения и нахлынувших чувств. Появление этого платья идеально гармонирует со словами царицы Малины.
Ты всего лишь домашняя зверушка.
Реликвия, которую выставляют напоказ.
Примечания
1
Highbellв пер. с англ. «высокий колокол».