Он боится боли. Выдави из него все, что нужно. Ступай, отомсти за моего отца. Выбей Дружичей и приведи мне маленького сына Милоша.
Булксу ударил челом, рукой на ощупь потянулся за мешком с останками Милоша, отступил спиной вперед.
Каган развернулся, взял на руки Гантульгу как ребенка и направился к юрте. Всюду, где он ступал, опускались головы, наклонялись топоры и копья, бунчуки и шапки.
За большой юртой Булксу вышел на всадников, ждущих у ее входа. Это не были хунгуры или союзникидаугры или угорцы, были это лендичи высоких родов и обширных волостей. Нынче уже не горделивые, нынче уже не конные и не оружные, но сломленные, согнутые тяжестью поражения. Побитые и покоренные.
Группу возглавлял высокий мощный мужчина с орлиным носом, черной бородой, в сварнийском шишаке с бармицей и с железными бляшками на кольчуге. Когда Булксу проходил мимо, он как раз снимал с пояса меч. А потом пал на колени, покорно, как пес, ожидая, пока каган решит принять у него клятву. За ним стоял старик в обшитом мехом плаще, с лысоватой головой, держа станицухоругвь, украшенную деревянным, тупо глядящим во все стороны Трибогом. А дальше стоял на коленях отряд воинов, усатых и бородатых, с головами, бритыми под горшок, в кольчугах, кожанках и сюркоттах.
Будь у Булксу больше времени, он бы увидел, как на его глазах творится история, а палатин Старшей Лендии Драгомир бьет челом и приносит клятву кагану хунгуров. Но голова в правой руке Булксу напоминала об обязанностях. Он шел к юртам, шатрамтуда, где у двухколесной повозки, запряженной каурыми лошадьми, ждала его жена Конна и сын. Маленький, всего шести весен Могке, что выставлял нетерпеливое личико в малахае над бортом.
Булксу подошел ближе, осторожно положил мешок на повозку, а потом сам туда вскочил. Поцеловал и обнял жену. Схватил и поднял Могке. Целовал, прижимал к груди, а в глазах его светилось счастье.
Могке, малыш мой. Мой сынок, моя душа, жеребенок мой, шептал он. Могке, отцу твоему дали важное задание. Отец твой выслужится кагану, а милость падет и на тебя тоже. Может займешь свое место в юрте по правую руку от владыки?
Долго тебя не было, сказала жена.
Булксу поставил сына на повозку.
Нужно ехать. Зови рабов, подданных сестер и твоего брата Тормаса. Мне нужны будут силы. Все кони, все мужчины. Пусть аул объединится, словно связка дротиков, пусть станет единым копьем в моей руке. Если удастся, то станем великими. Куплю тебе рабыню. Коней, новую, лучшую юрту. Тотемы и драгоценности. Заушницы и эти лендийские обручи на голову.
Сто это? Папа? Сто это? спросил маленький Могке, кладя руку на мешок и пытаясь катать его, словно был это набитый шерстью мяч.
Это наше счастье и слава, сын мой. Не трогай, пусть лежит. А то еще укусит!
* * *
Дедичи встретили Чамбора смрадом гари и пепелищами вместо хат. Сразу, едва он выехал из лесу, заметил бревна сожженных домов; кривые, разбитые, хрустящие под копытами плетни и покинутые сады. Помертвев, он ехал пустошью, не видя вокруг ни одной живой души. Только почерневшие остовы стен, с которых порывы ветра, как с кострища, срывали клубы сажи и черной пыли.
Только когда Чамбор въехал меж руинами строений, на майдан, где подданным оглашали волю и приказы господина отца, он увидел нетронутые коньки крыши Дедича, ворота из дубовых брусьев, наискось перечеркнутые шляпками столярных гвоздей, а выше, на пригорке, угловатый палисад града и резко встающую над ним крытую дранкой крышу гордого дворища.
Лива! Ли-и-ива! крикнул он, стоя перед воротами. Открывайте, во имя Праотца. Я прибыл Вернулся. Прямо из боя.
За частоколом что-то зашуршало. Из-за него выглянула бородатая голова в шишаке.
Кто таков и зачем?
Я Чамбор из Дедичей, не узнаёте? кричал рыцарь. Отец из вас ремни станет драть, добавил в отчаянии, если вы меня, его сына, не впустите.
По ту сторону ворот заскрипели засовы. Обе створки начали медленно раскрываться. Чамбор уже спешился. Вошел в подгородье, ведя коня за узду, и увидел четырех вооруженных стражейв стеганках, кожанках и шишаках с кольчужной бармицей. Первое, что он сделал, пал на колени, согнулся, поцеловал землю семейного гнезда.
Отец здоров? А сестры? Ярант? Все целы?
Живы, хозяин, а как же. И мы спасены.
А ваши люди, господин? Пахолки? крикнул худой высокий стражник в черном; перо от шишака не прикрывало его нос, потому как он был подрезан и отогнут в сторону, от старой раны. Поэтому в Дедичах его звали Носачом. Олько?
Твой брат, помню, сказал Чамбор, медленно поднимаясь, так как в пояснице чувствовал боль, а в ногахусталость. Он был со мной до конца. У правого бока, на Рябом поле. Радуйся, умер рыцарской смертью. Это добрая весть и, боюсь, единственное утешение в нынешние времена.
Да что там мне рыцарская! Что мне слава! простонал Носач. Ох, святой король-дух, Есса-помощник. Как в бездну с вами пошел!
Чамбор вздохнул.
Такова судьба, Носач. Ведите меня к отцу! Быстро!
Другой стражник вынул из ухвата факел и повел Чамбора по другую сторону воротк калитке, врезанной в плотный высокий палисад, опоясывавший двор; с боков же тот защищали частоколы и торчащие из земли заостренные колья. Вдвоем они, Чамбор и стражник, подождали немного. Взгляд юноши между тем пошел вверх, где чернели четыре формы. Знакомые, со свисавшими по сторонам косицами, куцыми бородами, вытаращенными или закрытыми глазами. Острые к маковке, сходящиеся там
головы хунгуров? Вид неожиданный, но радующий сердце. Стражник ударил в калитку. Кричал приятелю с той стороны, а когда звякнули запоры, повел Чамбора прямо на хорошо освещенный двор, к главным дверям, что раскрылись на резко скрипнувших петлях. Через дубовый порог, выглаженный тысячами ног, перелились тепло, духота и запах живицы на сосновой щепе, горящей в очаге.
Юноша вошел внутрь и припал на колено. И вдруг оказался без малого в толпе, что создали его сестрыЕвна и Мила. Оберастущие и высокие, одна со светлыми, вторая с каштановыми волосами, заплетенными в косы до пояса.
Братик, вернулся! выкрикивали сквозь слезы. Ты цел, цел?
Где отец? Чамбор вырвался из объятий Евны, осмотрел огромные сени, лавки и столы, стены, увешанные шкурами и коврами. А Ярант?
Я тут Брат!
Тот хромал потихоньку, согнутый в поясе, придавленный горбом, несчастный младший брат Чамбора. Проигравший гонки за мечом, рыцарскими острогами и конем. Который из-за своей искалеченности должен был ходить по земле, вместо того чтобы возноситься над ней в славе на спине жеребца.
Братишка
Они поприветствовали друг друга. Чамбор почти обнял Яранта, поднял его и поцеловал дрожащего.
Я жив, выдохнул. Видите, я вернулся.
Где челядь? Свита?
Он тряхнул головой, поставил калекугорбатого брата, осмотрелся.
А отец? Странно, что я его не вижу.
Закрылся в подклети. Не разговаривает с нами, никого не впускает. С того мига, как пришли новости о поражении на Рябом поле.
Веди, братишка.
Ярант, хромая, почти бежал по половицам, застеленным шкурами, в то время как Чамбор шагал следом, не уверенный, что ждет впереди. Брат взошел ступенями, грубо вытесанными из еловых плашек, на галерею и встал перед запертой дверью.
Дальше я не пойду, застонал. Господин отецтам. Запретил входить.
Бил тебя?
Терпеть можно. Не так оно и худо, братишка. Рука уже не та.
Чамбор похлопал его по горбу.
Хорошо, что я вернулся. Не бойся, будет лучше. Вот увидишь.
Я молился за тебя, брат. Есса за тобой присматривал.
Лишь бы продолжал отмахнулся он. Я видел Рябое поле. Вещи похуже смерти. Да что там!
Застучал в дверь, отворил ее и вошел, с сердцем, что было тяжелее, чем тогда, на Рябом поле, когда он готовился к битве рядом с королем.
Увидел мрачную комнатенку, покрытые толстым слоем пыли доски, запертые ставни, коптящую на столе лампадку.
И мужчину, восседающего на тяжелом раскладном стуле с поручнями, был тот в кармазиновой сюркотте; с лысой головой, окруженной венчиком седых волос, да вислыми густыми усами. Он опирался на скрещенные руки.
Смотрел в одну точкув грубо тесанный стол, на котором лежал медный медальон и деревянный мечик-игрушка.
Медальон Чамбор получил от матери, но оставил в Дедичах, отправившись на войну, мечиком же он безжалостно лупил маленького Яранта, пока инок не вбил ему розгами разума. Его вещи. Символы. Память. И отец, склоняющий над ними голову.
Я вернулся.
Кто здесь? спросил Килиан из Дедичей хриплым голосом, словно был глухим и слепым, а не хромым на обе ноги.
Это я, твой Чамбор.
Чамбор погиб. Ступайте прочь!
Посмотри на меня! Молю!
Вошел в круг света, не уверенный, как поступит родитель. Килиан заморгал, гримаса не то сожаления, не то злости искривила его сморщенное старческое лицо.
Ха, ты здесь сказал он. Ты здесь. Точно ты? Не мара? Не стрыгон?
Отец, прошу! Чамбор припал на колено, взял тяжелую, изборожденную морщинами руку старика и поцеловал ее.
Должно быть, и вправду ты, проворчал наконец старик. Да-а, в таком уж разе помоги мне встать.
Приподнимался, обеими руками опираясь на гладкие поручни стула, но сам не сделал ни шагу. Его кости были разбиты и выкручены, ноги слабы. Так вышли ему боком на старости лет старые раны от битв и сражений, которые он вел в урочище, на месте града, где многие годы тому назад победил визгуна, державшего в страхе околицу и на чьем логове заложил тогда Дедичи.
Нынче он едва стоял, подпершись костылем, но рука его еще оставалась тяжела. Даже теперь, когда он опирался на Чамбора, прежде чем уйти, потянулся к стулу и взял прислоненную там длинную тяжелую палицу, что заканчивалась копытцем серны, а ниже шел длинный плетеный бич.
Пойдем, сыне, вниз. Проведи меня.
Спускались они медленно, мерно. Старик смотрел в никуда.
Ну, что зенки вылупили? прохрипел дочкам и Яранту. Подавайте вечерю; не видите, Чамбор вернулся. Есса! Не могло быть иначе, не мог он погибнуть. Моя кровь в нем, всякому видно.
Горбатый Ярант покорно согнулся.
Слуги подбросили дров в очаг; разгорелась смоляная щепа, запылали лампадки. Сестры и домашние расселись на лавках вокруг стола, где уже стояли глиняные миски с коржами, просяная юшка и каша со шкварками. Впрочем, старого сала было куда больше, чем кусочков мяса. Ещемед в кувшинчиках, загустевший будто камень и холодный, прямо из глубокого погреба. Пиво и древесный сок, что разливали по деревянным кубкам и рогам только для Килиана и старшего сына. Ярант присел подальше от отца, на углу стола, внимательно глядя на брата, который ел, разрывая коржи, почти давился и больше вталкивая еду в рот, чем наслаждаясь вкусом.
Хорошо, что я вернулся, сказал наконец Чамбор, поднимая полный рог пива. Не надеялся застать вас живых-здоровых.
Хунгуры были тут чуть раньше тебя. Сожгли село, но я, сказал Килиан, успел приказать хлопам спрятаться в бору. Хаты отстроят к лету. Если мы вообще его дождемся.
Вы оборонялись?
Они не пытались нас захватить. Орды жгли безоружные села, но обходили грады и замки. Не было у них времени, пошли на север, махнул отец над столом, на Скальницу. Но еще вспомнят о нас.
Со всех окрестностей, сказала Мила, только мы и остались.
Говорят, продолжал Килиан, князь Дреговии и Мирча Старый предали, били челом хунгурскому псу на поле боя, где еще кровь Лазаря не выстыла.
Господарь предал дважды. Сперва в битве, потом в бегстве. Затворил перед нами Нижние Врата. Позволил вырезать недобитков. Я едва оттуда выбрался.
Позже мерзавец отворил их перед новыми хозяевами, пробормотал отец. Пропустил хунгуров через Круг Гор. Проклятый сын черной шлюхи, монтанский пес бесхвостый. Это у них семейное. Где твои люди?
Остались на Рябом поле. В вечном сне, отец.
Проклятая доля! заворчал отец. Конь четыре гривны стоил, воз и припасытри. Броня и оружие для пахолковвдвое больше. Надеюсь, ты хотя бы с мечом вернулся?
Меч лежит рядом с Ольком и Нарогом. Я потерял его в битве. Не гневайтесь, он хорошо мне послужил.
И ты вернулся без оружия, сам один, без коня! рявкнул Килиан. Вдруг схватил палицу, замахнулся, а его усы встали дыбом, словно у дикого животного.
Но удара не последовало. Чамбор протянул руку, схватил палицу на лету, поймав перепуганные взгляды побледневших сестер.
Давайте без этого спокойнее, отец! Потеряете силы, и что вам с того? Меч я всегда новый найду. Сам добуду, если ваши все заржавели.
Пять хунгурских голов украшает ворота Дедичей. А ты хотя бы одну срубил в этом походе?
Важнее, что привез назад собственную, Чамбор постучал себя по лбу. На плечах. Немногим такая штука удалась.
Ярант! Килиан люто, словно клинком, резал слова. Ступай сюда, поклонись отцу за провинности свои и брата!
И какие же, простонала Мила, у него провинности, господин отец?
Молчи!
Младший сын медленно встал, согбенный, будто горб его весил вдвое больше, чем ранее. Уже подходил и терпеливо подставлял отцу спину, когда между ними встал Чамбор.
Хватит, отец, сказал он. Не делай такого, когда орда топчет наш край. Нынче мы должны оставаться едиными. Да и что тебе с того, что выплеснешь ярость на Яранта. Попробуй на меня. Когда раньше ты гордо вышагивал своими ногами, всегда выбирал лесного секача и медведя вместо зайца. Я с покорностью приму удары, пока ты еще можешь говорить. Но что станется позже, когда власть над Дедичами приму я и буду помнить о твоих оскорблениях?
Отец закусил губу. Чамбор был слишком велик, чтобы обойти его или перепрыгнуть. Дрожащей рукой он положил палицу на стол, но не слишком далекотак, чтобы она оставалась под ладонью.
Чамбор между тем похлопал Яранта по горбу (в такие моменты всегда говорил себе, что на счастье), указал на его место, а сам вернулся на своена лавку, накрытую волчьими шкурами.
Те, что первыми сбежали, принесли нам весть, сказал отец, едва отхлебнув меда из рога, что в битве погиб наш родич, Милош из Дружицы. Погиб мужественно в битве с самим каганом Гораном. Это правда?
Я только слышал. Если бы видел, моя голова теперь наверняка украшала бы шатер нового владыки хунгуров. Но это не вся правда. Милош убил старого кагана коварством. Из-за этого те разъярились, пообещав превратить Лендию в руины.
Если помнить об обычаях степных людей, это кажется невероятным: приблизиться к господину и владыке, пройдя меж отрядами стражи, и ткнуть его открыто, чтобы сложить голову. Килиан барабанил по столу пальцами, держа в левой руке полный рог.
Я виделся с Милошем перед битвой, признался Чамбор. Выглядел тот Казалось, он уже попрощался с жизнью. Похоже, все спланировал заранее.
И он сказал тебе что-то особенное?
Ничего То есть, Чамбор едва не прикусил язык в досаде, имел просьбу, чтобы в случае смерти я занялся его сыном, Яксой из Дружицы.
И ты ему это пообещал?
Поклялся, иначе-то как? Когда я выезжал в поход, вы приказали мне его слушать. Я слово дал.
Килиан аж затрясся.
И после всего, после его мученической смерти, ты приехал сюда, вместо того чтобы Где Якса? Потому как с тобой его нету.
Я за ним не поехал. Отец, прошу и молю Как я мог не вернуться в Дедичи? Я беспокоился о вас, сестрах, брате. Никак было ехать за Яксой. Да и край нынче в огне.
Молчи! заорал Килиан и в ярости метнул кубок прямо в лицо служанке, которая подпрыгнула от неожиданности, скорчилась и отступила под стену. Отец ударил кулаком в стол: раз, второй. Ты хочешь сказать, что нарушил слово, данное Милошу?! Что оставил этого ребенка одного после смерти родича?
Отец! застонал Чамбор. Я этого не сумею, прошу. Войско уничтожено, король погиб. Я едва ушел от разгрома. Да, у меня были угрызения совести, она рвала меня. И я не знал, куда ехать сперва. Предпочел вас, потому как подумал, что вы в нужде.
Можешь не бояться, все в этом граде на коротком поводке ходят! Пахолки и стража боятся меня, Килиана, больше, чем Волоста. Мы сами справились с хунгурами! Чего нельзя сказать о вас на Рябом поле.
Я вернулся, отец, потому как полагал, что хотя бы раз услышу от вас доброе слово.
Не надейся!
Я вернулся, потому что не хотел смотреть, как вы издеваетесь над моим братом. За что вы его ненавидите?!
Сам знаешь, проклятие визгуна ударило в меня через него.
Вы его били, когда он был маленьким, вот и сделался ему горб