Та насмешливо закаркала. Да и немудрено: путь, на который у него ушел день, птица может пролететь, пока он мимоходом утирает пот со лба. Берег покрывают колючие заросли утесника. От мастиковых деревьев так воняет дегтем, что глаза слезятся. Да еще и Солнце печет вовсю. Бурдюк с водой уже давно опустел. Море как будто дразнит мальчика: столько воды, а для питья непригодна.
Гилас зол на себя: угораздило же так глупо лишиться плота! Отошел всего-то на минутку, осмотрел берег, а когда вернулся, плот отнесло так далеко, что догнать его нечего было и надеяться. А раз плот забрало Море, пришлось целый день карабкаться по каменистым утесам.
«Возьмем лодку, на веслах проплывем вдоль побережья, высадимся по другую сторону Гор и оттуда пойдем пешком», так сказал Теламон.
«Возьмем лодку»! Спрашивается, откуда? Кроме нескольких пастушеских хижин на склонах холмов, человеческого жилья вокруг не видно. А Исси уже третий день одна в Горах.
Ворона опять захохотала. Гилас швырнул в нее камень. Птица взмыла в небо и полетела прочь. Причем двигалась по четкому курсу, будто доставляла послание.
«Эх, не надо было бросать камень», подумал Гилас.
В бухте покачивается на волнах корабль гигантских размеров. Лодки Гилас видел, но эта штука, пожалуй, раз в десять больше. Нос заостренный, как птичий клюв, на нем желтой краской нарисовано огромное всевидящее око. Из бортов торчат весла, будто ноги чудовищной сороконожки, а прямо из палубы растет дерево с широкими зелеными крыльями. Как-то раз Теламон рассказывал, что у некоторых кораблей есть крылья и суда летают на них по воде, словно птицы по небу. Гилас тогда решил, что друг сочиняет.
Внизу, у воды, люди ставят шатры. Некоторые идут в сосновый лес за хворостом. Гилас пригляделся: нет, это не Вороны, а кефтийцы. Мужчины похожи на молодого человека в гробнице: безбородые, одеты в юбки со спиральными узорами, на поясах ремни. А какое у них оружиебронзовые топоры с двусторонним лезвием в форме двух соприкасающихся полумесяцев! Но хозяева небрежно прислонили эти великолепные предметы к валунам. Может, думают, что топоры не понадобятся? Неужто не слыхали про Воронов? Или не боятся?
И тут сердце у мальчика забилось быстро-быстро: возле кормы, будто теленок возле коровы, привязана деревянная лодка! Вот она, покачивается на мелководье Пожалуй, Гиласу по силам до нее доплыть.
Когда сгустились сумерки, мальчик спустился по склону и спрятался в кустах между шатрами кефтийцев и лесом. Затаился и стал ждать.
Кефтийцы привезли с собой скот. Гилас наблюдал, как они зарезали и освежевали молодую овцу. Пока мясо шипело на решетке, вытянули сеть с рыбой, выпотрошили улов и оставили поджариваться на углях. А тем временем плеснули вина из кувшина, смешали с водой, поджаренной ячменной мукой и рассыпчатым сыром. Вскоре от аппетитных запахов баранины и жира у мальчика закружилась голова.
Тут из самого высокого шатра вышла женщина. Гилас понялукрасть лодку будет сложнее, чем он рассчитывал.
Перед ним стояла не просто женщина, а жрица. На облегающем зеленом платье вырез, обнажающий грудь. Шею обхватывает ожерелье из кроваво-красных камней размером с голубиное яйцо. Подол, доходящий до щиколоток, словно Море из пурпурных и синих волн, усыпанных крошечными сверкающими рыбками. Золото на платье горит, будто Солнце. Змеи, обвившиеся вокруг плеч, тоже из золота. В черные кудрявые локоны вплетены такие же золотые змеи. Длинные острые ногти желтые, как ястребиные когти, а высокомерное лицо выкрашено белоснежной краской.
Даже с двадцати шагов Гилас ощутил: от жрицы исходят сила и властность. И что теперь? Обокрасть служительницу богов? Хуже проступка не придумаешь. Да и кто знает, какие проклятия она нашлет на воришку?
Раб протянул жрице чашу из такого прозрачного камня, что она казалась наполненной светом. Произнося что-то нараспев на своем причудливом гортанном наречии, жрица плеснула вина в огонь, потом приблизилась к воде и бросила в волны кусочки жира.
Подношения принесены, а значит, можно приступать к трапезе. Мужчины расселись у костра, а жрица осталась стоять у кромки воды. Она глядела на Море.
Ворона ринулась вниз, схватила кусочек жира и улетела. Жрица внимательно посмотрела ей вслед. У Гиласа сердце ушло в пятки. Мальчику вдруг показалось, будто это та самая ворона, в которую он кинул камнем, и она пожаловалась на него жрице.
И действительножрица повернула голову и посмотрела в ту сторону, где он прятался. Мальчик застыл, будто каменный. Почувствовал на себе суровый взгляд. Трудно сопротивляться его силе. Так и тянет выскочить из кустов и сдаться. Гилас отчаянно боролся с этим позывом, и тут из шатра выбежала девочка и сердито крикнула что-то на кефтийском. Все, включая жрицу, повернулись к ней. Гилас вздохнул с облегчением. На этот раз обошлось.
У девочки такие же темные глаза и кудрявые волосы, как у жрицы. Наверное, мать и дочь. Но если женщина напоминает грациозную хищную птицу, то девочкавсего лишь тощий неоперившийся птенец. На ней пурпурная туника, расшитая блестящими золотистыми пчелами. Одежда праздничная, но лицо мрачнее тучи. Вот она зашагала навстречу матери, выкрикивая что-то злое на непонятном языке.
Жрица произнесла одно только слово и взмахнула рукой, и девочка осеклась и застыла, дрожа от едва сдерживаемого гнева. Жрица снова повернулась к Морю. Дочь не добилась от нее того, чего хотела.
Молодой человекдолжно быть, рабподошел к девочке и дотронулся до ее плеча, но та стряхнула его руку. На кефтийца парень не похож. Да и вообще, Гилас таких людей не встречал. Кожа красновато-коричневая, глаза густо обведены черной краской. На парне юбка из небеленого льна и амулет в виде широко распахнутого глаза. Лицо чисто выбрито, но для кефтийцев это, похоже, обычное дело. Гораздо больше Гиласа удивила гладкая, как шар, коричневая голова.
Вот раб опять положил руку девочке на плечо и указал в сторону шатра. Тут она поникла, сдалась и последовала за ним.
Между тем вино оказало свое действие: в лагере кефтийцев стало шумно. Мужчины, покачиваясь, заходили за деревья, потом возвращались к огню. Вот показалась Луна. Наконец гул голосов затих, и в шатрах стало темно. У костра остался всего один стражник, но вскоре и он захрапел.
Затаив дыхание, Гилас прокрался мимо шатров и нырнул за высокий валун в нескольких шагах от огня. Осталось преодолеть самый опасный отрезок пути: прибрежную гальку. Жаль только, Луна ярко светит.
Мальчик собрался было совершить последний рывок, но вдруг из шатра жрицы выскользнула темная фигура и устремилась в его сторону. Гилас сразу узнал девчонку. Только ее не хватало! «Принесло же тебя на мою голову!» про себя ругался Гилас.
Вот она подошла совсем близко. Даже стало слышно позвякивание браслетов. У Гиласа замерло сердце. Но дочка жрицы его не заметила. Подошла к костру, остановилась и уставилась на огонь так, будто именно его винила во всех своих бедах. Кулаки плотно сжаты, тело напряжено, как натянутая струна.
«Видно, с жиру бесится», подумал Гилас. Где-то в Горах борется за жизнь Исси, а у этой богатой девчонки есть все, чего душа пожелает: рабы, роскошные одежды, а мяса столько, что не съесть. Жила бы да радовалась, так нетвсе равно чем-то недовольна!
Вдруг девочка вытащила из огня головню и подула на нее. Кончик засветился красным. Она устремила на тлеющий кусок дерева такой пристальный, неподвижный взгляд, что Гиласу стало не по себе.
Худая грудь девочки то вздымается, то опускается. Гилас заметил, что на ее тунику нашиты не золотые пчелы, как ему сперва показалось, а крошечные топорики с двойным лезвием. А девочка все не сводит глаз с головни. Может, у кефтийки не все дома?
Вдруг она набрала полную грудь воздуха и прижала головню к щеке, будто клеймила саму себя. Но уже через мгновение вскрикнула и отшвырнула деревяшку. Гилас вздрогнул от неожиданности. Девчонка заметила движение и повернулась к нему. Их взгляды встретились. Она закричала. Стражник проснулся, увидел Гиласа и стал звать остальных. Кефтийцы один за другим выбегали из шатров.
И тут из леса показались воины. Вороны! Притаились, а теперь вышли! Мальчик с ужасом понял, что все это время, сам того не подозревая, находился в нескольких шагах от лагеря врага.
Один из воинов вышел на берег, огляделся и сразу выцепил из толпы Гиласа. Остановил взгляд на поврежденной мочке уха. Закричал:
Чужак!
Проскочив мимо девчонки, Гилас со всех ног понесся к Морю и прыгнул в волны. Ушел под воду с головой, но тут же вынырнул, отплевываясь. С берега доносились вопли и топот бегущих ног. Мешок с провизией и бурдюк тянули мальчика на дно. Пришлось бросить и то и другое. Над головой засвистели стрелы. Гилас нырнул, зажмурился и вслепую поплыл к лодке.
Вот рука задела дерево. Кое-как перебравшись через борт, Гилас отвязал веревку, нащупал весла и принялся неумело грести. Только бы уплыть подальше от берега! Но Гилас привык к легким тростниковым плотам, а лодка оказалась намного тяжелее и неповоротливее. Вдобавок посудина то и дело подскакивала на волнах, и справиться с ней было труднее, чем с упрямым ослом.
Гилас оглянулся. На берегу спускали на воду еще одну лодку. Только этого не хватало! Не успел мальчик и глазом моргнуть, а воины уже запрыгнули на борт и схватились за весла. На носу сидел лучник. Вот он прицелился Гилас пригнулся. Стрела вонзилась в борт и застряла, подрагивая.
Беглец греб так отчаянно, что казалосьвот-вот порвутся мышцы. «Дурак!» ругал он себя. Для кефтийцев Вороны не враги и не угроза: они заодно!
Гилас с трудом пытался обогнуть чернеющий в темноте мыс, и тут лодку подхватило сильное течение. Ее понесло прямо к белой стене тумана. Все вокруг окутала плотная пелена, и крики воинов сделались приглушенными, едва различимыми. Море помогло Гиласу!
Надежда придала мальчику сил. Он заработал веслами энергичнее, все дальше заплывая в густое марево. Через некоторое время Гилас замер, прислушиваясь. Ни голосов, ни взмахов весел. Слышно только плеск волн о борта лодки и собственное прерывистое дыхание.
Спасибо, прошептал Гилас, обращаясь к неизвестным духам.
Он греб, пока не выбился из сил. Кое-как втащил весла в лодку и свернулся калачиком на дне. От сырости туника прилипла к телу. А Море между тем нежно укачивало его на своей соленой груди
Гиласу приснилась девчонка-кефтийка. Даже во сне он разозлился: и здесь от нее покоя нет! Она стояла на берегу, размахивала горящей головней и злорадно ухмылялась.
Где моя сестра? прокричал Гилас.
Не ищи, не найдешь! пропела та, дразня его. Во сне Гилас понимал по-кефтийски. Сам виноватпошел не в ту сторону! Теперь не встретитесь!
Рука девчонки росла, становясь все длиннее и длиннее. Вот она ткнула головней в борт лодки и прожгла дыру. Внутрь хлынула вода. А сумасшедшей хоть бы чтотолько хохотала:
Люди-с-плавниками поймали Исси, и тебя тоже схватят!
Гилас вздрогнул и проснулся.
Туман рассеялся. Небо светлеет. Волны покачивают лодку. Гилас сел, сонно моргая. На востоке уже пробуждается Солнце: небо окрашивается предрассветными красками. А на западе На западе больше не видно берега. В панике Гилас повернулся на север на юг на восток опять на запад.
Земли нигде нет. Вокруг одно бескрайнее Море.
9
Ночью Море шумит иначе, чем днем. Пирре кажется, будто оно над ней смеется. Хотела сбежать от судьбы, но не тут-то было. Пирра рассудила так: если изуродует лицо, свадьбы не будет. Но нетзря только обожглась.
Щека пылает от боли. Пирра все вспоминает момент, когда прижала головню к коже. Запахло горелой плотью. А потом откуда-то взялся дикарь, который пялился на нее из темноты. И все оказалось напрасно.
Возьми, велел Усерреф.
Раб стоит на коленях у входа в ее шатер, держа полоски тонкого льна и мелкую алебастровую миску с какой-то зеленой жижей. На плаще Усеррефа капельки от влажного тумана. И подбородок, и затылок обросли темной щетиной. На красивом лице ясно читается осуждение. Как и все египтяне, Усерреф верит, что красотадар богов. Считает, что Пирра совершила кощунство.
Что это у тебя? спросила Пирра.
Целебная мазь, о избранная.
Плохо дело. Так официально он к ней обращается, только когда очень зол.
Ни слова не говоря, Усерреф протянул ей миску и сел на пятки. Пирра погрузила палец в жижу, потерла щеку. Стало еще больнее. Пирра изо всех сил сдерживалась, чтобы не разреветься.
Не так, пробормотал Усерреф. Выхватив у Пирры миску, обмакнул в мазь полоску льна, запрокинул голову девочки и положил влажный компресс на ожог. Пирра так плотно стиснула челюсти, что зубы чуть не раскрошились.
Усерреф нахмурился еще сильнее.
Останется шрам.
Для этого и старалась, проворчала Пирра.
Зачем? Придет же такое в голову!
Думала, никому не нужна невеста с изъяном. Увидят и отправят обратно, а по пути сбегу.