Кто?
КГБ в пальто, я засунул руку в карман и сжал холодную рукоять пистолета. Открывайте, Вьюнов. Нам всё известно.
Молчание. Я отошёл в сторону. Если у этого дуралея нашлась снайперская винтовка, то и автомат может заваляться, и даже граната.
Я Я не знаю, о чём вы, сдавленно произнесли за дверью.
Открывайте, и я всё вам объясню.
Звонко щёлкнул замок, дверь открылась, и я заметил, как мелькнуло пятнышко света в глазке у соседей. Люди везде одинаковы.
Я видел фото Вьюнова, но оно было достаточно старым, с военного билета. С тех пор он изрядно постарелщетина, сетка морщин, слипшиеся на лбу в ком тёмные с проседью волосы. Стоит перед дверью в семейных трусах и мятой майке-алкоголичке. Вместо ног и руки, как я и ожидалпростейшие электропротезы.
Надеюсь, вы не будете делать глупостей, я шагнул в квартиру. Вы, наверное, слышали, что сотрудникам КГБ очень многое не может причинить вреда.
Да, слышал, упавшим голосом сказал снайпер.
Я прошёл в тесную прихожую с кучей обуви на полу. Скользнув по ней взглядом, я заметил армейские ботинки и увидел, что дверь в комнату резко закрылась.
Кто там? я вытащил пистолет и направил его на хозяина квартиры. Говори!
Там Дочь. Моя. У меня есть разрешение! торопливо добавил он, испуганно глядя на меня.
Пусть выйдет сюда! приказал я.
Вышла девочка лет девяти на вид, заставившая меня обомлеть. Она была настолько уродливой, насколько вообще было возможно. Худая, скрюченная из-за костных болезней, на черепеогромная фиолетовая пульсирующая опухоль, покрытая светлыми и мягкими детскими волосиками.
Боже мой, воскликнул я. Вьюнов, какой же ты мудак. Ты же в Сибири был, какие тебе дети?! Так, принцесса, дай-ка дядя-милиционер посмотрит квартиру, протиснулся я внутрь, косясь, чтобы хозяин не выкинул какое-нибудь коленце.
Да, пусто. Стены с дешёвыми обоями, полка с цветочным горшком, две кроватипобольше и поменьше, телеэкран-стена, стул, незаметный из-за набросанной одежды, и покосившийся пластиковый шкаф фабрики «Красный плотник». И над всем этимзапах нестираного белья.
А где наша мама? ласково спросил я у девочки.
На работе, пролепетала она. А почему ты не в форме, дядя-милиционер?
Потому что так надо, улыбнулся я. Вьюнов же всё больше мрачнел. Смотри, в воздухе снова соткалась голограмма удостоверения. Девочку это устроило.
Где ты был сегодня в девять ноль-ноль? повернулся я к снайперу.
Ложился спать, округлил глаза от удивления Вьюнов.
Это правда? уточнил я у девочки самым добрым голосом, на который был способен.
Правда, кивнула она, пряча глаза.
Значит, интуиция не обманулаи Вьюнов не виноват.
А папа всё это время был с тобой? вопрос был задан чисто для проформы, но ответ стал полной неожиданностью.
Нет.
Я удивлённо приподнял брови и взглянул на Вьюнова, который изрядно занервничал.
Что-о? посмотрел он на дочь. Чего ты выдумываешь? Я же лёг с тобой, колыбельную спел.
Тише! рыкнул я на него. Не дави на ребёнка. Где был папа? Он куда-то ходил?
Да. Лёг. А потом встал и куда-то по- шёл
Михаил Алексеевич Вьюнов! отчеканил я, поднимая пистолет. Вы арестованы за убийство депутата Золотарёва. Я даю вам пять минут на то, чтобы одеться!
Девочка, услышав металл в моём голосе и увидев напуганного отца, захныкала.
Но ведь я был с тобой, дрожащим голосом говорил Вьюнов. Она маленькая и у неё опухоль! Она может ошибаться. Может, ей приснилось!
Мы проверим вас на детекторе лжи и всё выясним. А пока Четыре минуты!
А жене можно? спросил свежеиспечённый арестант, глядя на меня с так хорошо знакомой всем КГБшникам смесью страха и ненависти.
Мы сообщим сами, буркнул я и кивнул на пистолет. И помни. Без глупостей. Снайпер я вызвал Палыча и кратко пересказал ему случившееся.
Хорошо, сказал он. Обыск на подходе, «воронок» тоже. Можешь ехать домой. Хороших выходных.
2
Пик. Пик. Пик. Пи-ик.
Московское времядевять часов, произнёс диктор, тщательно копировавший интонации Левитана. Стена-экран включилась, зазвучала старинная мелодия заставкихорошо всем известный фрагмент из «Подмосковных вечеров».
Я негромко выругался и запустил подушкой прямо в изображение ярко освещённого солнцем Кремля.
Солнце красит нежным светом не обратив внимания на мой бунт, захрипела и затрещала древняя аудиозапись.
Какой-то высоколобый учёный выяснил, что поздние пробуждения вызывают лень, апатию и, как следствие, тоску из-за того, что жизнь проходит мимо. Такие чувства были свойственны лишь зажравшейся довоенной буржуазии и советскому человеку были не нужны. Наш человек должен быть весел, жизнерадостен, как фокстерьер, и постоянно чем-то занятне то не дай бог начнёт думать.
Я тяжело вздохнул и понял, что очередной раунд остался за ненавистной техникой. В этот раз я не подготовился: стена уже выдерживала тапки, металлическую кружку, хрустальную вазу, пустую бутылку и котачто ей какая-то подушка?
Кстати, о коте. Кровать прогнулась, заскрипели пружины, от мурчания комната мелко завибрировала, и мне в лицо несколько раз ткнулся прохладный гладкий нос.
Отвали Сейчас я встану Да отстань же ты, зараза, бубнил я, морщась, и в конце концов Манька, он же Иммануил, громко и презрительно фыркнул. Ощущение было такое, словно я попал под чих здорового мужика.
Фу! я подскочил на кровати и увидел, как в полутьме квартиры в сторону кухни удаляется гордо поднятый чёрный пушистый хвостище. Дополненная реальность включилась и повесила у меня перед глазами безмятежно пустой ежедневник. Большая редкость для сотрудника КГБ.
Страна моя! Москва моя! Ты самая любима-я допел экран и провозгласил: Доброе утро, товарищи! Начинаем утреннюю зарядку!
Ненависть к экрану немного сглаживало то, что вместе со мной вынужден страдать практически весь часовой пояс, исключая, разумеется, тех, кто работает в ночную смену.
Широко зевнув, я уселся на кровати, яростно протёр глаза от сухарей и скомандовал поднять жалюзи. Они со скрипом поползли вверх, открывая вид на безоблачно-синее небо и впуская в комнату яркий, но болезненный свет осеннего солнца. Он красиво высвечивал каждую пылинку в воздухе и украшал мою унылую берлогускомканные вещи, полуразобранные электроприборы, паяльник в полной пепельнице и пустые коньячные бутылки повсюду. Кремль на экране пропал, продолжилось воспроизведение старого чёрно-белого фильма, который я смотрел перед сном. Американский, между прочим, и жутко незаконный. Простому смертному за него могли бы и антисоветчину впаять. К счастью, моя трудная работа предполагала некоторые вольности и послабления.
Начинаем утреннюю зарядку! после этой фразы обычно начинала играть музыка, и хриплый голос из далёкого прошлого пел «вдох глубокий, руки шире, не спешите, три-четыре».
Но я, вместо рекомендованного Партией и Правительством размахивания руками, пробурчал что-то недовольно-сонное и пошёл в ванную. Из зеркала на меня взглянула жуткая рожа: какой-то странный мужик, худой, заросший щетиной с проседью, постаревший до срока. Лицо было мне знакомо лишь отдалённо, но я знал, что бритьё, умывание и чистка зубов всё исправят.
Через пятнадцать минут я уже наслаждался синтетическим кофе, в котором не было кофе, сигаретой, в которой не было табака, и бутербродом, где в масле не было масла, а в колбасемяса. Хорошо хоть, хлеб был нормальным, а не из опилок. Под ногами огромный чёрный котище довольно хрустел сухим кормом. В каком-то смысле мы с ним питались одинаковой синтетической дрянью, только он, видно, получал куда больше удовольствия.
Я прикидывал, чем можно занять ленивый день, когда услышал самый непривычный звук из всехзвонок в дверь, едва не заставивший меня подпрыгнуть от неожиданности. Манька тоже отвлёкся от миски, поднял морду, сделал большие глаза, посмотрел на меня и издал вопросительное «мр-р».
Беспокоить меня могли только по одному поводув отделе что-то случилось, но почему не позвонили? Предчувствуя неладное, я нахмурился и пошёл открывать. Проскочила мысль прихватить пистолет, но я её отогнал: кто вообще в здравом уме полезет к комитетчику? Лишь добравшись до двери, я сообразил, что всё ещё не оделся и стоял в «форме номер раз» за исключением противогаза.
Здравствуйте! уверенный высокий женский голос полоснул металлом по ушам. В следующую секунду его могучая обладательница заняла своим телом весь дверной проём. Синий форменный пуховик Департамента Генетического Наследия лишь усиливал впечатлениеи без того валькириеподобная барышня выглядела просто необъятной. На красном несимпатичном лице застыло деловое выражение. У ног стоял громоздкий переносной холодильник, похожий на бидон для молока.
Давайте всё! И распишитесь, приказала она, проецируя оранжевую голограмму маршрутного листа перед моим лицом.
Эй-эй! я отступил вглубь квартиры, не выдержав напора. Ничего я вам не дам. Идите вон отсюда.
Что значит ничего? Как это ничего? По какому праву вы меня прогоняете?
Потому что ничего! раздражённо сказал я. Это моё личное дело. Вас вообще не должно было тут быть. Вы ошиблись квартирой. До свидания.
Нет, это не ваше личное дело! с её тоном можно было командовать батальонами. А государственное! Я должна тут быть! Есть план! Последний пленум дал задание перевыполнить его на пятнадцать процентов! Выздоровый мужчина, всё ещё способный
Спасибо, я польщён.
Перебитой на полуслове «доярке»-ударнице хватило секунды на то, чтобы захлопнуть рот, перегруппироваться и снова пойти в атаку.
Вы же знаете, какая у нас демографическая ситуация? она была вынуждена сменить тактику и воззвать к сознательности.
Знаю, кивнул я. Девушка, я попытался я поведать суть проблемы.
Вам она безразлична? перебила меня сотрудница Департамента Генетического Наследия.
Нет, тут я был совершенно честен: чем скорей ситуация выправится, тем скорей от меня отстанут хабалки из Департамента Генетического Наследия.
Вы невоздержанны в сексуальной жизни? Алкоголик?
Да, а у вас нет чувства такта, рыкнул я. И если мы закончили с перечислением недостатков, то послушайте очередная бесплодная попытка сказать главное.
А почему тогда сперму не хотите сдавать?
Не хочу, я рассмеялся, поняв, что мы с «дояркой» практически воспроизвели сцену из «Собачьего сердца».
Её лицо покраснело, но женщина сразу же взяла себя в руки. Похвальное качество, что ни говори.
Тогда подпишите, что отказываетесь! Но предупреждаю, что у вас будут проблемы по партийной линии.
Ага, смех выправил мне настроение, и кричать расхотелось. Хоть по линии спортлото. Не буду я ничего подписывать. До свидания.
Как это не будете? Что значит не будете? Вы сдаёте?!
Похоже, меня решили взять измором. Я бы закрыл дверь, если смог, но толкать женщину мне не позволяло воспитание.
Нет, не сдаю.
Тогда подпишите! голограмма, показалось, стала ярче.
Так, я закрыл глаза, шумно вдохнул воздух, в котором витал запах сублимированного кофе и недокуренной сигареты. Сосчитал до трёх. Потом до пяти. Вижу, вы тут впервые. Решили план перевыполнить, да? Как ваше имя и фамилия?! резко рявкнул я. Как зовут вашего начальника?! Кому пожаловаться на вашу работу?!
А какое вам дело? тут же начала защищаться «доярка». Нет, ну нормально? Сдавать отказывается и ещё жаловаться будет?
Жаловаться?! я повышал голос всё сильнее. Гулять так гулять. Если человек испортил настроение, то нет совершенно никаких причин сдерживаться. Я считал, что в таких случаях нужно платить той же монетой и портить настроение в ответ. Голограмма маршрутного листа исчезла, появилась новая, красная, мерцающаямоё удостоверение. Майор Иванов, госбезопасность! А у вас, милочка, большие проблемы!
Женщина побледнела, словно мукой посыпали. Даже, кажется, в размерах уменьшилась, словно кто-то открыл клапан и из неё начал выходить воздух.
Если бы вы не были так заняты, хамя мне, то услышали бы, что я клон-репликант! А если вас там, в Департаменте, дубоголовых и набранных по объявлению хоть чему-то учат, то вы должны были знать, что реплики стерильны! я говорил, искренне наслаждаясь моментом маленького триумфа. Проблемы по линии партии?! А какие проблемы у вас будут, если я в понедельник запрошу у вашего начальства перед глазами внезапно возникла картинка входящего вызова. Палыч. Настроение тут же упало ниже уровня моря. Начальство, чёрт бы его побрал, никогда не звонит с хорошими новостями.
Так! я прервался на полуслове. Брысь отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели!
Доярка исчезламгновенно и бесшумно, как будто на атомы разлетелась вместе со своим чёртовым бидоном. Дверь закрылась. Я вернулся на кухню, где невозмутимый Манька гремел сухим кормом.
Слушаю.
Чего так долго? буркнул начальник. Красные глаза, взъерошенныйпохоже, не спал всю ночь. Плохой знак. Очень плохой.
Да «доярка» привязалась, еле отшил. Ударница.
М-м промычал шеф неопределённо. Одевайся и давай в отдел.
Отлично. Самые плохие ожидания оправдались.
Вьюнов?
Он, родимый.
Дай угадаю, он не убивал Золотарёва?
Я что, тебе индивидуально всё рассказать должен?! рявкнул Палыч, но я даже не обратил внимания. Это можно простить, учитывая то, что ему пришлось не спать всю ночь и держать оборону от перепуганных депутатов, требовавших «вотпрямщас» ввести войска и допросить всех москвичей.
Понял. Выезжаю.
Палыч отключился, а я докурил сигарету и допил успевший остыть кофе, растягивая последние минуты удовольствия. Начинался новый день, не суливший ничего, кроме новой безумной гонки.
3
Да-а, протянул я, когда увидел труп Вьюнова, лежавший на сверкающей металлической каталке. Проблема была в голове, верней в том, что её верхняя половина отсутствовала. Выше нижней челюсти ничего не было, да и сама она с частью шеи представляла собой кусок угля.
Он ведь был там, посмотрел я на отчёт патологоанатома. Я имею в виду в гостинице, радиоактивность тела указывала на это очень недвусмысленно. Армейские ботинки с заражённой пылью и чёрная одежда, найденные в квартире, тоже. Маску не нашли, но её можно было выбросить по дороге или банально потерять.
Да, это совершенно точно, сказал стоявший рядом со мной судмедэксперт Филипп Глебыч. Маленький, с серенькими усами и огромными залысинами, в огромных старомодных очках с толстыми линзами и роговой оправой. Они вкупе с немигающим взглядом и манерой говоритьтихо, нудноделали его похожим на серийного убийцу. Судя по всему, наш стрелокон.
А вот выводы за меня не делай, недовольно проворчал я, задумчиво глядя на тело. Кто знает, может быть, всё этопросто совпадения. А ты меня с толку собьёшь.
Глебыч пожал плечами:
Как угодно.
Видимо, он обиделся.
Первым делом после приезда на Лубянку Палыч вызвал меня в свой кабинет и жестоко надругался, но, скорей, не по злобе душевной, а просто из любви к искусству. Из словесного потока, почти полностью состоявшего из эпитетов, удалось уловить, что единственный подозреваемый отдал концы, отчего святому человеку, не щадящему живота своего на ниве борьбы с преступными элементами, устроили разнос люди столь высоко сидящие, что мне даже представить сложно.
Этой ночью я познал такие виды любви, которые тебе и не снились, сказал он и подытожил: Если не хочешь, чтобы я и тебя научил, дай мне результат, который можно предоставить этим ссыкунам из Совета.
А ты не думал, что это какие-то разборки ведомств и нам лезть не стоит? такое, к сожалению, тоже случалось.
Думал, кивнул начальник. Но это не отменяет того, что у нас один мёртвый депутат и двести сорок девять живых, которые меня терзают, как демоны в аду.
Ну мёртвый, ну и что? я развёл руками. Тоже мне большие шишки, кто их вообще считает?
Ты мне эту антисоветчину брось, вполголоса пробурчал шеф. Советэто наше всё. Демократия и прочее такое.
Ладно, допустим, согласился я. Но что мне делать-то, Пал Палыч? Оживить его?
Спасти меня от острых анальных болей, Палыч указал на дверь. Либо сам будешь от них страдать. Иди и работай.
Мне ничего не оставалось, кроме как, собственно, пойти. В морг, к обезглавленному телу главного подозреваемого. Работать в субботу ужасно не хотелось, хотелось только спать, поэтому углубляться в дело я не собирался. Раз уж Палыч хочет отмазку для депутатовон её получит.