Сергей Васильевич ЛукьяненкоZ: Кваzи. Кайноzой
КваZи
Глава перваяДознание и наказание
Симпатичный был двор, чистенький и ухоженный. Новенькая детская площадка с мягким покрытием под горками и качелями, клумбы с обилием цветов, декоративный прудик, скамейки под старыми зелёными деревьями, в углу двора оборудовано место для курения: пластиковая будка, закрытая с трёх сторон от ветра. Неужели жильцы и впрямь ходят туда курить, с балконов и подъездов? Особенно зимой? Да не поверю!
Но по всему выходиложить в доме с таким двором должны добрые, весёлые люди. На площадке с качелями должна звонко галдеть детвора, на лавочках судачить о своём, вечном, старики, а посреди двора сидеть, умываясь, толстая рыжая кошка.
Ладно, не обязательно рыжая. Пусть будет чёрная.
Звук был нехороший, сказала консьержка.
Нехорошийэто какой? уточнил я. «Уэ-уэ-ээ?»
Консьержка вздрогнула. Невысокая, крепко сбитаятакие не склонны к пустым истерикам. Да и возраста ей было за сорок, и, судя по всему, она много чего повидала.
Нет, не настолько нехороший, сказала она. Бум!
Бум? Я посмотрел на неё с иронией.
Консьержка надула щеки и выдохнула:
Пух!
Это и впрямь немного походило на выстрел.
Откуда слышали? спросил я.
Из окна донеслось. Консьержка показала вверх, на балкон третьего этажа. Балконная дверь была открыта. Я тут, у ограды Она замялась.
Курили, кивнул я.
Нам нельзя далеко от подъезда отходить, стала оправдываться консьержка. Я тут стояла, тихо было, и вдруг«пух»! Я поднялась. Это профессора квартира
Что-то у неё дрогнуло в лице при этих словах. Ничего криминального, пожалуй. Либо интрижка, но вряд ли «профессор» будет крутить роман с немолодой и некрасивой прислугой. Либо просто неприязнь. К профессору? Нет но как-то с ним связано
Ладно, отложим на потом.
Не открывает?
Консьержка замотала головой:
Не открывает! А он на работу не уходил. Жена ушла с утра, а он остался.
Ага. Понятно. Жену профессора она не любит. Что ж, это бывает.
Жена ушла до «бум-пух»? спросил я.
До, с явным сожалением признала консьержка.
И кто там с ним ещё остался?
Никого.
Версия у меня уже вырисовывалась. Очень неприятная версия.
Итак подозрительный звук вы услышали я посмотрел на часы, сорок семь минут назад.
Много, вздохнула консьержка.
Виктор Аристархович? уточнил я.
Виктор Аристархович, кивнула консьержка, и лицо у неё стало совсем уж страдающим. Квартира двадцать четыре.
Похоже, у консьержки уже сложилось своё мнение о произошедшем. А я привык доверять мнению таких женщин, что ещё в лес за грибами-ягодами ездили.
Будьте внизу, сказал я. И если что позвоните.
Она кивнула и спросила:
Может, дворника позвать?
Позовите, разрешил я, вошёл в подъезд и стал подниматься по лестнице. Этаж невысокий, обойдёмся без лифта, зато проверим обстановку.
Подъезд был хороший, как и дом. Все чисто, на подоконниках цветы, никакой грязи, никаких окурков и граффити на стенах. Живут приличные люди, и детей хорошо воспитывают хотя нет, вот одна, пусть и закрашенная, но проступающая надпись на стене: «КваzиМРАЗИ!»
С содержанием я был согласен, но все-таки портить стены нехорошо.
Дверь двадцать четвертой квартиры тоже была приятной. Металлическая, конечно, но облицованная снаружи деревянным шпоном. Два замка. Глазок. Все как положено.
Если честно, то у меня уже было достаточно информации, чтобы вызвать команду зачистки. Но то, что случится после её приезда, меня не устраивало.
Я снял с пояса рацию.
Денис Симонов, дознаватель смертных дел. Нахожусь на вызове, адресПоследний переулок, дом два, двадцать четвертая квартира. Мне кажется, что я слышу слабые стоны и призывы о помощи! громко сообщил я, прижав тангенту. Принимаю меры по проникновению в квартиру.
Прежде чем опомнившийся диспетчер успел что-то сказать, я вернул рацию на пояс и достал пистолет.
Нет ничего нелепее, чем пытаться выбить пулей замок. Результатом может стать то, что дверь намертво заклинит. Или то, что пуля отрикошетит тебе в голову. Но выбора у меня выбора у меня
Я секунду всматривался в дверь. Потом толкнул её стволом.
Дверь плавно открылась. Она была не заперта, просто аккуратно притворена.
Повезло. Очень интеллигентный был человек Виктор Аристархович. Оставить дверь открытой, когда собираешься застрелиться, это очень, очень культурный поступок.
Виктор Аристархович! на всякий случай крикнул я в полутёмную квартиру. У вас дверь открыта! Можно войти?
Тишина.
Да, видимо, консьержка все правильно услышала, а моя догадка верна.
Я вошёл, держа пистолет перед собой. Налево направо в прихожей чисто. Кстати, на самом деле очень чисто, все на своих местах. То ли жена у профессора чистюля, то ли хорошая домработница. Ставлю на домработницу.
Из прихожей вело несколько дверей.
Одна в туалет. Чисто.
Другая по коридорчику в кухню. Тоже чисто, только пахнет горелым кофе. Электрическая плита была хорошей, отключилась сама, но кофейник потемнел и пластиковая ручка слегка оплавилась.
Ну, теперь-то уж никаких сомнений.
Из кухни шла вторая дверьв гостиную. Я осторожно заглянул туда. Шторы задёрнуты, полумрак.
Ночисто.
Поворачиваясь налево-направо и прислушиваясь, я двинулся через гостиную. Беззвучно работал телевизор на новостном канале. Дверь в коридор, ещё один туалет (чисто), дверь в спальнючисто. Маленький холл, оттуда дверь в прихожую и ещё две двери. Какая затейливая планировка, можно кругами бегать, в казаки-разбойники играть. Ненавижу такие квартиры.
Дверь Ещё одна спальня. Детская? Нет, взрослая. Супруги предпочитали ночевать в разных спальнях? Тоже мне, аристократы хреновы
Ну и последняя дверь
Ещё не открыв её, я почувствовал запахслабый смешанный запах пороха, крови и чего-то остро-пряного. Очень хорошо знакомый мне запах.
Я перебросил пистолет в левую руку, правой вытащил из ножен мачете. И толкнул дверь ногой.
Тут было посветлее, зато кровью и дерьмом воняло чудовищно.
Профессор Виктор Аристархович стоял у раскрытой двери на балкон, рядом с внушительным, но опрокинутым креслом, слегка пошатываясь и подёргивая склонённой на плечо головой. У всех у них головы поначалу держатся неустойчиво, что прямо-таки намекает и провоцирует. Одет профессор был простецкистарые мятые штаны и синяя клетчатая рубашка, на спине порванная и тёмная от крови. При моём появлении профессор начал медленно поворачиваться.
Что ж ты в сердце себе стрелял, дурик, приближаясь к нему, сказал я. В башку надо было. И мне работы меньше, и сам бы не мучился.
Профессор, конечно же, не ответил. Если он и мучился, то сейчас никаких эмоций на бледном сером лице не осталось. Ну, кроме голода, конечно. Запавшие мутные глаза сфокусировались на мне, окровавленный рот жадно оскалился. Я почему-то представлял Виктора Аристарховича пожилым, но он умер совсем молодым, не больше сорока. Увидев меня, профессор негромко застонал: «Уэ-э-ээу» и попытался пройти прямо сквозь стол. Стол был крепкий, массивный, с кожаной столешницей и тяжеленными тумбами по бокам. Разумеется, профессор пройти не смог, но продолжал упорно топтаться на месте, протянув ко мне руки.
Поначалу они тупы как дерево.
Ничего не поделаешь, ты на меня напал, я вынужден был защищаться, сообщил я, поднимая пистолет. Что-то меня тревожило. Что-то здесь не так
Уууу-эээ! тоскливо взвыл профессор, будто его мёртвый мозг был способен сообразить, что приближается настоящая и окончательная смерть. Окровавленный рот раскрылся ещё шире.
Окровавленный!
Я рванулся влево, разворачиваясь и гадая, что в меня сейчас вцепитсяпальцы или зубы.
Но пока все было в порядке.
Второй действительно оказался тут. Пожёванный, истерзанный, окровавленный мужчина лет тридцати, мой ровесник. Горло у него было перегрызено, рубашка порвана и живот поеден. Мужчина ворочался в луже темной крови, сучил ногами, елозил по скользкому паркету руками и неотрывно следил за мной. Потом его рот с томительной неизбежностью открылся, и мужчина провыл:
Эу-эу-уэ!
Вовремя я вошёл. Он только собирался вставать. Так что же получаетсяпрофессор был не один выстрел пришёлся ему в сердце а вот и пистолет на полу, в крови.
Какая-то ерунда получается.
Убийца застрелил профессора и стал дожидаться, пока тот восстанет и загрызёт его?
Кажется, случалось когда-то где-то что-то подобное на почве страсти.
Теперь уж совсем без вариантов, сообщил я профессору, подходя ближе к столу. Виктор Аристархович засуетился, опустил одну руку и принялся скрести ею о столешницу, будто подгребая ко мне.
Я размахнулся и одним ударом мачете снёс ему голову.
Повернулся и направился к мужчине, уже вставшему на четвереньки. Очень удобно, если честно.
У-у-э? протянул мужчина.
Я примерился и отрубил голову и ему.
Вот и все.
Мир стал чище.
Хотя уборку в кабинете придётся делать капитальную. Хорошо, что ковров нет.
Я спрятал пистолет и снова взял рациюона уже вторую минуту вибрировала на поясе.
И услышал шорох за спиной.
Их тут что, трое было?
От растерянности я словно затормозил, повернулся плавно и неспешно.
В балконных дверях стоял, разглядывая учинённое мной побоище, грузный немолодой мужчина в мятом старомодном костюме. Вначале, глядя против света, я принял его за человека.
А потом увидел голубовато-серую кожу.
Это был кваzи. Это был чёртов кваzи!
Мгновение мы смотрели друг на друга.
Потом все понеслось очень быстро, как оно и бывает в таких случаях.
Я выпустил рацию и схватился за рукоять пистолета. Кваzи перепрыгнул через стол, одной рукой схватил меня за запястье правой руки, с мачете, другой рукойза левое запястье, не давая вытащить пистолет. Мы молча боролись, он был силён, как и положено их породе, но я был слишком зол и напуган, чтобы уступить.
Головой я изо всей силы ударил его в лицо, одновременно коленомв пах. Кваzи отпрянул, долю секунды колебался, а потом бросился к балконной двери. Я, упав на одно колено, выпустил две пули ему в спину, но, нажимая на спуск, уже понимал, что промажу.
А кваzи, не оборачиваясь, перемахнул через перила и полетел вниз.
Когда я выскочил на балкон, кваzи как раз выбегал со двора. Его грузная фигура мелькнула и исчезла за углом соседнего дома.
Мне хватило ума не стрелять. Ну и, конечно же, не прыгать. Я не кваzи, чтобы шутя сигать с десятиметровой высоты
Я посмотрел внизтам ли консьержка. Но её у подъезда не оказалось.
Проклятье!
Гражданин следователь! донеслось от дверей квартиры. Гражданин следователь, у вас всё в порядке?
Я не следователь, я дознаватель! пряча пистолет в кобуру, откликнулся я. Всё в порядке.
Вернувшись к тому месту, откуда я стрелял в кваzи, я прикинул угол. Все было в порядке, пули ушли в небо, а не улетели в окна соседних домов. Благослови, Господи, низкую застройку в центре и вколоченные в подкорку рефлексы.
Виктор Аристархович тоскливо воскликнула консьержка, оказавшись в дверях кабинета. Ах, Виктор Аристархович, как же вы так! Зачем же вы так
Я покосился на неё и решил, что она совершенно искренна. За её спиной маячил дворникмолодой таджик с лопатой в руках. Лопата была штыковая, хорошо наточенная, и я кивнул таджику с одобрением.
Вы не видели этого, второго? Я катнул голову носком ботинка.
Нет! Консьержка замотала головой. Нет, нет! Он не входил! Вот как супруга профессора вышла, я всё время на месте была. Никто не входил!
У вас же есть камера в подъезде? уточнил я. Не волнуйтесь, посмотрим, как и что
Я его видел, сказал таджик, сглатывая. Русский язык у него был чистый, видимо, вырос парень уже в Москве. Он рано-рано через двор проходил, я мусорные баки вывозил.
Я снова посмотрел на консьержку.
Я с семи на смену заступила, поспешно сказала она. А ночью сегодня не было сменщицы, но дверь подъезда закрыта, разве что впустил кто из жильцов
Вас никто ни в чём не обвиняет, сказал я. Разберёмся. А пока покиньте место происшествия.
Только после того как консьержка и дворник, все ещё нёсший лопату наперевес, вышли, я позволил себе снова взять рацию.
***
Полицейский участок у нас маленький, потому что мы расположены в центре. Конечно, тут тоже живут люди, да и офисов-магазинов вокруг полно. Но всё-таки с окраинными спальными районами не сравнить. Работы меньше, персонала, соответственно, тоже. Да и те, кто есть, занимаются большей частью ворами и мошенниками.
Зато дознаватель по смертным делам один.
Это я.
Денис, ты понимаешь, что ты у нас единственный дознаватель по смертным делам? А?
Я посмотрел на начальника участка и кивнул:
Да, Амина Идрисовна. Я понимаю.
Если начальник полицейского участка женщинаэто уже плохо. Если это женщина восточнаясовсем ужасно. Не потому, что женщина или восточная женщина чем-то уступает мужчине на такой работе. Нет, не уступает. Но чтобы доказать всем и вся, что ты можешь командовать несколькими десятками суровых мужиков, женщине (а тем более восточной женщине) приходится долго и старательно всем доказывать, что у неё тоже есть яйца, причём стальные и весом в пуд. А к тому моменту, когда ни у кого вокруг нет в этом и тени сомнений, жёсткость становится привычкой и образом жизни.
Так какого хрена у тебя, капитан, из двадцати выездов на смертные случаитринадцать обезглавленных трупов?
Это опасная работа, Амина Идрисовна, очень неудачно сказал я.
Ах, опасная? с подозрительным сочувствием воскликнула подполковник Даулетдинова. Да что ты говоришь? Очень страшно было, да?
Красивая ведь тётка, в самом соку ещё. Муж есть. Трое детейкогда родить-то успела? Интересно, дома тоже она командует? Или дома всё, как положено, мужгосподин?
Амина Идрисовна, я виноват, вздохнул я. Ну посудите сами, ничто не предвещало Консьержка заподозрила, что профессор застрелился. Я тоже так подумал, вошёл, соблюдая осторожность профессор уже встал, но я только потянулся за сетью, а на меня набросились сзади! И профессор сразу ускорился, вы же знаете, он поел, а они как поедятбыстрые
Я вижу, что ты врёшь, сказала подполковник с презрением. Хотя не во всём Ты и впрямь о втором не подозревал. Но ты мог успеть их обездвижить. Не сомневаюсь.
Я вздохнул.
Ты хороший человек, Денис, неожиданно сказала Амина Идрисовна, и я напрягся. Мне очень не хочется тебя увольнять. Но на тебя было уже три заявления от кваzи.
Два! поправил я.
Три. С тем баскетболистом. С мальчиком, которого сбила машина. И вот сейчас, с профессором и его убийцей.
Когда успели-то, пробормотал я, лихорадочно соображая.
Днём, ты ещё и в участок не успел вернуться. Начальник нахмурилась, её явно тоже смутила скорость реакции кваzи. Там на месте никого не было, когда ты восставших укоротил?
Ни одной живой души, ответил я.
Очень, очень всё плохо, сказала Амина Идрисовна, прогуливаясь по кабинету. Я сидел, как провинившийся школьник, и следил за ней краем глаза. Норма окончательной смертности при задержании восставшихдвадцать процентов. У тебя шестьдесят пять. Тебя надо увольнять. В лучшем случаев лучшем, Денис! могу отправить тебя на бумажную работу. Устроит?
Я молчал. Не стала бы она заводить такой разговор лишь для того, чтобы сообщить об увольнении или переводе. Время не стала бы тратить, будь всё решено.
И никаких вариантов? спросил я, не поднимая глаз.
Будешь работать в паре, как во всех нормальных участках.
Это было неприятно. Но это было меньшее из зол.
Если так необходимо Я вздохнул. У нас штатное расписание забито, с кем же я буду
Это тебя пусть не волнует, ответила начальник. К счастью, кваzи сами предложили вариант. Она нажала кнопку на селекторе и скомандовала: Пусть Михаил Иванович войдёт.
Дверь кабинета открылась, и внутрь вошёл, очевидно, Михаил Иванович.
Немолодой, грузный, в старом пиджаке с широкими лацканами.
С кожей серо-голубого оттенка.
Кваzи.
Тот самый, в которого я стрелял сегодня утром.
У меня внутри всё похолодело.
Михаил Иванович, познакомьтесь, это Денис Симонов, наш дознаватель по смертным делам, сказала Амина Идрисовна. Очень старательный сотрудник.