Спас положение какой-то лейтенант из оцепления, который с диким криком побежал навстречу автобусу и, одну за другой, метнул в окружавшее его серое облако две гранаты.
Раздались мощные взрывы, и, в следующую секунду, автобус, проломил ограждение моста и, оставляя за собой дымный след, рухнул в реку. Еще налету, он стал разваливаться на бесформенные куски.
Подоспевшие к тому моменту прожектора, тут же осветили реку, но никто из находившихся в автобусе, на ее поверхности так и не появился. Вызванная на место его падения бригада водолазов в течение двух последующих суток исследовали дно реки, но тела преступников обнаружены не были, как не были обнаружены и детали конструкции автобуса.
Так что вопросов по этому делу меньше не стало.
И первым из них для нашей группы был таким: есть ли связь между зеленым автобусом и всплесками на Дуге? Ведь вполне могло оказаться, что он к всплескам никакого отношения не имел, и действовал, так сказать, автономно.
После опроса свидетелей пожара в 3-ем Озерном переулке, количество неясностей только увеличилось.
Всего свидетелей, не считая рабочего Дымова, набралось три человека:
местный житель Скворцов, который около 23 часов видел, как в 3-ий Озерный въехал автобус зеленого цвета;
некто Скворцов, видевший, как туда же, примерно в 23:30 заехала темная Победа;
и Жихарева, жительница 3-его Озерного переулка, у калитки дома которой и стоял этот зеленый автобус.
Пожалуй, на ее показаниях нужно остановиться поподробнее.
По словам Жихаревой, автобус стоял у ее дома минут двадцать. За это время никто из него не выходил, и никаких звуков из его салона она не слышала. Примерно в 23часа 40 минут к автобусу подъехала черная Победа, в которой находились два человека. Один из них вышел из машины и, приговаривая что-то вроде: Спокойно, мальчик, спокойно, подошел к передней дверце автобуса. После этого Жихарева услышала какой-то металлический лязг, и водитель Победы, крикнул:
Семен, осторожнее!
На что первый ему ответил:
Не дрейфь! У меня же манок(или станок?).
Заинтересовавшись происходящим, Жихарева пошла к калитке, что бы узнать, что там происходит, но в этот момент, по ее словам, там что-то взорвалось и ее повалило на землю. Когда она смогла подняться на ноги, ни калитки, ни забора уже не было, а сарай и поленница дров были охвачены пламенем. Одежда на Жихаревой тоже, местами горела, и она побежала к колодцу, чтобы потушить пламя
Как в дальнейшем установила судебно-медицинская экспертиза, кожа лица Жихаревой получила ожоги 2-ой степени, и одно время врачи серьезно опасались, что она ослепнет.
Работавшая на месте пожара оперативная группа, обнаружила два обугленных мужских тела, личность которых установить не удалось. Кроме того, в салоне Победы были найдены: автомат МП-42, изготовленный в 1943 году в Германии (именно из него, по утверждению баллистической экспертизы стреляли по мне во время памятной перестрелки вечером 27 сентября) и два пистолета ТТ со сточенными серийными номерами. Еще среди находок числился серебряный свисток странной формы с пятью дырочками и клеймом Н.А.
Не смотря на все старания, не удалось установить личность человека, которого я застрелил на перекрестке улиц Пушкина и Чапаева. Документов при нем никаких не было, лицо сильно изуродовали следы от попавших в него пуль, а отпечатки его пальцев в картотеке не значились.
Вот так. Дело зашло в тупик и ни я, ни Рожков не видел в нем каких-либо перспектив.
На следующий же день после событий той ночи, Сухова отозвали в Москву на ковер, и руководителем группы стал прибывший со своей командой из Лещинска Ткаченко. Но за те восемь дней, которые они проработали в Карпове, ничего нового они не раскопали. Правда удалось подтвердить наши предположения о том, что жертве покушения перед ее выходом из дома звонили неизвестные (доказано 28 случаев из 37), и о том, что они брали с собой какое-нибудь оружие для защиты (22 случая из 37).
Была так же установлена личность человека, задержанного на ул. Димитрова, когда он бежал с отрезанной головой в руках. Им оказался некий Ветренок Сергей Леонидович, 1921 г. рождения, проживавший по улице Тельмана. Однако из комы он так и не вышел (полгода спустя, автомат искусственного дыхания во время короткого замыкания вышел из строя, и больной скончался, не приходя в сознание), так что допросить его так и не удалось, как, не смотря на все усилия, не удалось и установить, чью же голову он тогда нес.
Проработав в Карпове 8 дней, группа неожиданно была отозвана в Москву. Вместе со всеми уехал и Рожков. Перед отъездом он заходил ко мне в больницу попрощаться и рассказал, что в Лещинске, как наиболее вероятном следующем городе на Дуге, решено выставить стационарный пост, но никто не верит, что из этого будет толк. Еще, понизив голос, Рожков поведал, что начальство наше очень недовольно результатами нашей работы. Особенно тем, что события той памятной ночи получили огласку. Действительно, Карпов дней десять гудел от сплетен. И хотя, официальной версией были несчастные случаи во время плановых учений по гражданской обороне, слухов былохоть отбавляй. И только через три недели, когда тяжелый грузовик врезался в автобус, который вез школьников на экскурсию, память о ночной перестрелке в центре Карпова стала меркнуть, и сплетники переключились на более свежее происшествие.
11 октября 1962 года.
Среда, 20 часов 15 минут.
Я стоял у вагона поезда СвердловскМосква и, в ожидании отправления, курил. Большими хлопьями на перрон падал снег. Было совсем безветренно, и поэтому хлопья важно, почти торжественно, опускались на темный асфальт, где тут же таяли, оставляя после себя только влажные пятна.
Не смотря на то, что в свете вокзальных фонарей и прожекторов, зрелище было необычайно эффектным, настроение у меня было паршивое. Я никак не мог признать себя побежденным и смириться с тем, что преступники, ставшие виной гибели Зинченко, Токарева и многих других, фамилии которых я не знал, так и останутся неизвестными. А что делатьвсе нити оборвались: одни сгинули в пучине Ветлуги, другие сгорели в 3-ем Озерном переулке
До отправления оставалась минут десять, когда из-за белой пелены густо повалившего снега ко мне шагнула фигура человека в сером пальто и шляпе, в котором я узнал первого секретаря горкома партии Карпова, Евгения Георгиевича Туманяна.
Уезжаете? спросил он, подходя ближе.
Уезжаю, подтвердил я.
Туманян покачал головой. Он здорово сдал с момента нашей последней встречи. Движения у него были какими-то неуверенными, он стал больше сутулиться, а в глазах появилась смертельная тоска.
Вот значит как? Выходитзакончили вы здесь?
В большей или меньшей степени.
Наверное благодарность за успешно проведенное расследование получите?
Евгений Георгиевич, сказал я раздраженно:Не травите душу. И без того тошно!
Ему тошно! вскричал Туманян, вздымая руки, будто небо призывая в свидетели:Ему видите ли тошно!
Не надо кричать, попытался я его успокоить:Я сочувствую вашему горю, но вы же виделивсе, что было возможно
Я видел, перебил меня Туманян:Я все прекрасно понял. Специалисты, мать вашу! Приехали, наломали дрови в кусты! Если враг не сдается его уничтожают! Я же просил, я же умолял!..
Хватит! рявкнул я на него:Все претензии отправляйте в установленном порядке. От себя, лично, советую сходить на прием к психиатру
Тут я осекся и спросил, внезапно севшим голосом:
Вы живы? А мне Рожков Что вы от разрыва сердца
Ну что ты, успокоил меня Туманян:Откачали. Ты же знаешь нашу медицину.
Я посмотрел на часы. До отправления оставалось чуть более пяти минут.
Прости меня, Кожемяка, сказал Туманян:После того, как стало ясно, что Катю мне не вернуть, я сам не свой.
Ты должен мне ответить, продолжил он, заглядывая мне в глаза:Я уверен, что хоть какие-то мысли по этому поводу у тебя есть Кто это был? Зачем ему понадобилась жизнь моей дочери? Я не смогу успокоиться, если не узнаю этого. Пусть Катю мне никогда больше не увидеть, но имею я право узнать, от чьей руки она погибла?
Не знаю, чего он от меня ждал. Надеялся, что я, как тогда в гостинице Сухов, проникнусь к нему сочувствием и поведаю некую сверхсекретную информацию, которая все объяснит? Возможно так бы и случилось, но никаких секретов у меня в загашнике не было.
Евгений Георгиевич, ответил я ему:Я ни чем не смогу вам помочь. И не потому, что не имею права или не хочу. Просто я не знаю. И Сухов не знает, и Рожков, и никто другой из нашей группы.
Как же так? сник Туманян:Не может быть, чтобы никто не знал. Ни здесь, ни там
Мне никогда больше не увидеть Катю, пожаловался Туманян тихим голосом:Даже теперь.
Силуэт его слегка дрогнул, будто овеянный горячим воздухом, и он вдруг стал таять погружаясь в снежную кутерьму.
Окурок обжег мне пальцы, я зашипел и очнулся.
Я стоял в тамбуре вагона, а сквозь открытую дверь, как мотыльки на свет, залетали, оседая, каплями слез на моем лице, большие снежные хлопья.
Не может быть, чтобы никто не знал будто снова послышалось мне.
Я выглянул из вагона, и, глядя на заметаемые снегопадом следы от ботинок, которые уходили прочь от вагона, сказал:
Такое случается иногда. И с этим приходится мириться.
14 октября 1962 года.
Суббота, 8 часов 10 минут.
Вечером, 13 октября, я прибыл в Москву и тут же, как и было положено, сообщил в Контору о своем возвращении. А 14-го утром мне позвонил Сухов.
Выходи, коротко сказал он мне:Поедем к начальству.
К тому моменту, как я вышел из подъезда, меня уже ждал у подъезда служебный ЗИС, в котором, помимо водителя, я увидел и Сухова.
На всем пути следования мы с командором не перекинулись и парой слов. У нас не было принято разговаривать при посторонних.
Вопреки моим ожиданиям, мы направлялись не в Контору. Лишь когда машина выехала из города, я догадался, что конечной целью нашего путешествия была дача Трофимова Леонида Сергеевича, кандидата в члены Политбюро и доверенного лица самого Хрущева.
После того, как охрана, проверив наши документы и тщательно обыскав, провела меня и Сухова к хозяину дачи, нам пришлось в течение получаса слушать не стеснявшегося в выражениях тогдашнего куратора Конторы и смотреть, как он брызгает слюной и топает ногами. Каждому досталось по полной программе: Суховуза, как выразился Трофимов, бездарное руководство группой, мнеза перестрелку, устроенную в центре города.
Закончив наконец Метать молнии и расточать громы, Трофимов выдержал паузу, а потом протянул руку к небольшой кожаной папке, которую держал в руке Сухов, и, совсем другим тоном, спокойно потребовал:
Давайте.
Я думал, что в папке находится отчет о работе группы в Карпове, поэтому очень удивился, что Сухов, будто не услышав требования, продолжал смотреть куда-то поверх головы Трофимова.
Ну ладно, сказал тот, убирая руку:Надеюсь, вы знаете, что делаете.
Он побарабанил пальцами по столу, после чего сказал, теперь уже мне:
Кожемяка, вы можете быть свободны. Машина отвезет вас домой. В понедельник жду вас на планерке.
Он может понадобиться в качестве свидетеля, негромко сказал командор.
Трофимов подошел к нему вплотную и, с каким-то презрением, процедил сквозь зубы:
Ну ты и скотина. Своей головы не жалко, так ты и чужую рад в петлю сунуть.
Сухов промолчал, выдерживая его взгляд.
Решение за вами, сказал мне Трофимов:Едете с нами?
Я посмотрел на командора, и тот, еле заметно, мне подмигнул.
Еду, решительно сказал я, ничегошеньки не понимая.
Трофимов тяжело вздохнул и жестом указал нам следовать за ним. У крыльца нас ждал уже другой ЗИС. Черного цвета, он был отполирован до такого блеска, что не смотря на пасмурную погоду, сверкал, как на солнце.
В Кремль, приказал Трофимов, когда мы с командором уселись в ЗИСе на заднем сидении.
Где-то на Садовом кольце я обратил внимание, что за нашей машиной, не отставая, следует белая Волга. Я толкнул плечом Сухова и кивком головы показал на заднее стекло ЗИСа. Командор некоторое время изучал машины, следовавшие за нами, а потом спросил:
Леонид Сергеевич, вы эскорт заказывали?
Трофимов, занятый своими мыслями на переднем сидении, непонимающе посмотрел на него, а потом перевел взгляд на меня.
У нас на хвосте белая Волга, - пояснил я.
Мельком глянув назад, Трофимов сел прямо и сказал своему водителю бесцветным голосом:
Петренко, оторвись.
Водитель слегка склонил голову, давая понять, что слышал приказ, и тут же, до упора, вдавил педаль акселератора.
Никогда не думал, что массивный правительственный ЗИС способен на такое. Следующие полчаса Петренко показал нам, что значит уходить от хвоста. На пятом или шестом повороте, водитель белой Волги безнадежно отстал, но Петренко продолжал выписывать всевозможные кренделя, направляя машину через проходные дворы и, то и дело меняя направление движения. И только после короткой команды Трофимова:
Хватит, снизил скорость и прямым ходом повез нас через Красную площадь в святая святых Советского Союза.
12 часов 40 минут.
Хрущев оказался совсем не таким, каким рисовали его газетные фотографии и кадры кинохроники. Никакого мужицкого задора и простоты в общении я не увидел в этом обрюзгшем, с обвислыми щеками, человеке с презрительно-недовольным выражением лица.
Пока Трофимов представлял нас ему, он сидел, прикрыв глаза и откинув голову на изголовье огромного кожаного кресла. Лишь когда наш куратор, подобострастно наклонившись вперед, сказал:
Дело до такой степени важное, что товарищ Сухов, не решаясь никому передать имеющиеся у него материалы, попросил личной встречи с Вами, Хрущев на секунду приоткрыл глаза и взглядом-молнией скользнул по фигуре командора. А тот, подойдя к столу, за которым сидел Генеральный секретарь, положил перед ним свою кожаную папку, после чего, пятясь назад, вернулся на исходную позицию.
В ходе расследования дела по внезапным краткосрочным всплескам количества пропавших без вести, которые наблюдались в 13 городах Советского Союза в период с 1960 по 1962 год, нашей группе удалось установить следующее:начал свой доклад Сухов, но Хрущев, казалось, совсем его не слушал, просматривая документы, собранные в папке.
Где-то на середине доклада, он сказал командору, недовольно морщась:
Хватит болтать. Я читал отчет группы.
Сухов тут же замолчал, и Хрущев продолжил изучение документов.
Отодвинув, наконец, папку от себя, он презрительно сказал:
Шавки, и поднял глаза на нас.
Взгляд Хрущева пугал и гипнотизировал, одновременно. Мне жутко захотелось отвернуться, но я стоял, боясь шелохнуться. Это был взгляд гюрзызмеи, которая время от времени жалит кого попало, что бы не отравиться собственным ядом.
Где дневники?
У меня в кабинете, в сейфе, ответил Сухов.
Хрущев сделал неопределенное движение пальцами, и Трофимов, тут же получив от командора ключи, почти бегом, покинул кабинет.
У вас есть просьбы? спросил у нас Хрущев, после того, как за Трофимовым закрылась дверь.
Я прошу вас временно перевести меня, Кожемяку, Рожкова и Трусова а Омский филиал, ответил Сухов.
Хрущев как-то недобро ухмыльнулся, но сказал:
Хорошо. А до этого отдохнете пару недель в санатории под Звенигородом.
Давая понять, что аудиенция окончена, он опять откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Сухов толкнул меня локтем, и мы направились к выходу. Уже у самых дверей нас настиг вопрос Хрущева:
Вы уверены, что всплески прекратились навсегда?
Я от неожиданности вздрогнул и чуть не втянул голову в плечи. Командор же четко, по-солдатски, сделал кругом и ответил уверенным голосом:
Абсолютно.
Можете идти, сказал Хрущев:В Звенигород вас повезут прямо отсюда, я распоряжусь. Отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь.
15 часов 35 минут.
Санаторий под Звенигородом оказался заведением закрытого типа. Чтобы попасть в него, нам пришлось преодолеть тройную проверку, причем в последнюю входил, по-моему, даже рентген.
Когда мы с Суховым, наконец, оказались в выделенном для нас роскошном двухместном номере, я, еле сдерживаясь, спросил у него:
Объясни, наконец, что все это значит?!
А это значит, бодро откликнулся командор:Что у нас с тобой появился шанс прожить достаточно долгое время и, может быть, в порядке исключения, нам дадут дожить до глубокой старости и умереть своей смертью.