Пятая рюмка виски перед Харпером была еще на две трети полна. Эриксон показал ему три пальца и спросил:
А ну, сколько?
Три, отозвался Харпер. Садись, Гас.
Правильно, одобрил Эриксон, умещая свое долговязое тело в низком кресле. Ты в порядке пока. Что стряслось?
Выпей. Нет, не это. Здесь виски ни к черту. Думаю, Лэнс начал его разводить. Я спекся. Полностью и окончательно.
Нет, Лэнс этого делать не станет, и если ты так думаешь, то уползешь отсюда на четвереньках. Но как ты мог сдаться? Мне казалось, ты решил наконец высказаться и разделать их под орех.
Я так и сделал, проворчал Харпер, но, черт возьми, Гас, шеф прав! Если специалист по мозгам говорит, что ты рехнулся, он должен его поддержать и снять тебя с дежурства. Шеф не имеет права рисковать.
Да, может быть, шеф и прав, но наши дорогие психологи от этого не становятся мне милее. Знаешь что? Давай поймаем одного и проверим, чувствуют ли они боль. Я буду держать, а тывышибать ему мозги
Брось, Гас! Выпей лучше.
Мысль христианская, но только не виски. Предпочитаю мартинискоро ужин.
Я тоже возьму мартини.
Вот и хорошо. Эриксон поднял свою белокурую голову и взревел: Израфель!
Высокая черная фигура склонилась к его локтю:
МистаЭриксон? Слушаю, саар.
Иззи, два мартини. Мнес итальянским вермутом. Он повернулся к Харперу. А что ты будешь делать теперь?
Лаборатория изотопов.
Ну что ж, не так плохо. Я и сам хотел заняться ракетным горючим. У меня есть парочка идей.
Харпер посмотрел на него слегка удивленно:
Ты имеешь в виду атомное горючее для межпланетных перелетов? Эта проблема достаточно изучена. Нет, сынок, ионосфераэто наш потолок, пока мы не придумаем что-нибудь получше ракет. Конечно, можно смонтировать бомбу на корабле и придумать какую-нибудь штуковину, чтобы преобразовывать ее излучение в механический импульс. Но что это даст? Одна бомба, один корабльи двадцать лет горной выработки в Литл-Америке, чтобы собрать достаточно смолы для одной бомбы. Я уж не говорю о том, что компания вряд ли одолжит тебе реактор для опытов, которые не сулят дивидендов.
Эриксон не сдавался:
Думаю, ты не учел все возможности. Что было до сих пор? Первые ракетчики занимались только своим делом и старались усовершенствовать ракеты, твердо надеясь, что к тому времени, когда они построят ракету, способную слетать на Луну, у них будет новое усовершенствованное горючее. И они построили такие кораблилюбой рейсовый стратоплан «Антиподов» можно было бы отправить на Луну если бы у них было подходящее горючее. Но его нет.
А почему его нет? Потому что мы подвели ракетчиков, вот почему. Потому что они до сих пор зависят от молекулярной энергии, энергии химических реакций, в то время как мы сидим здесь на атомном горючем. Это не их винастарина Д. Д. Гарриман поручил «Рокетс консолидейтед» выкупить первый лот акций «Антарктик пичбленд» и сам лично взял большую долю, ожидая, что мы произведем что-то пригодное для использования в качестве концентрированного ракетного топлива. А что мы для них сделали? Ни черта! Компания прямо помешалась на дивидендах и коммерции, а ракетного атомного горючего до сих пор нет.
Ты не совсем прав, возразил Харпер. Мы можем использовать две формы атомной энергии: радиацию и атомный распад. Но перваяслишком медленна: энергия есть, однако не станешь же ты ждать годами, пока она проявится, особенно в ракетном корабле. А вторым типом энергии мы можем манипулировать только в больших массах урана. Так что выхода нет.
Упрямый скандинав уже готовился выдвинуть новое возражение, когда появился официант с подносом. Он поставил рюмки на стол и расплылся в торжествующей улыбке:
Прошу вас, все готово!
Не хочешь кинуть кости в счет выпивки, Иззи? спросил Харпер.
Это можно.
Негр достал из кармана кожаный стаканчик, и Харпер кинул кости. Он тщательно выбирал комбинации, и за три раза ему удалось выкинуть двадцать четыре очка. Потом стаканчик взял Израфель. Он бросал кости картинным жестом, с поворотом запястья. После третьего раза, набрав двадцать пять очков, негр любезно спрятал в карман стоимость шести рюмок. Харпер пощупал пальцем костяные кубики.
Иззи, а это те же самые кости? спросил он.
Мистер Харпер! Лицо негра приняло обиженное выражение.
Ну ладно, забудь, вздохнул Харпер. Зря я вздумал с тобой тягаться. За шесть недель я не выиграл еще ни разу. Так что ты хотел сказать, Гас?
Я хотел сказать, что должен быть другой, более надежный способ получения энергии из
Но тут их опять прервали. На сей раз нечто весьма соблазнительное в вечернем платье, которое словно стекало с пышной фигуры. Девица была молода, лет девятнадцать-двадцать, не больше. Мягко перелившись в кресло, она промурлыкала:
Скучаете, мальчики?
Спасибо за внимание, но мы не скучаем, терпеливо и вежливо ответил Эриксон. Потом, указав пальцем на одинокую фигуру за столом у другой стены, предложил: Поди-ка поболтай с Ханнинганом! Видишь, он один.
Существо скосило глаза и недовольно фыркнуло:
Этот? Он бесполезен. Он так сидит здесь третью неделю. И ни с кем ни словечком не перемолвился. Если хотите знать, он уже тронулся.
В самом деле? равнодушно проговорил Эриксон, доставая пятидолларовую бумажку. Вот, купи себе выпивку. Может быть, мы позовем тебя позднее.
Спасибо, мальчики! Деньги исчезли где-то под струящимся платьем, и она встала. Просто спросите Эдит.
Ханнинган и в самом деле плох, согласился Харпер, отметив про себя мрачный взгляд и апатичное выражение лица одинокого посетителя. И последнее время он жутко нелюдим. Это на него не похоже. Как думаешь, мы должны об этом сообщить?
Не беспокойся, ответил Эриксон. Здесь уже есть соглядатай. Видишь?
Проследив за его взглядом, Харпер узнал доктора Мотта из психологического отдела. Тот сидел в дальнем углу бара и, чтобы не бросаться в глаза, вертел в руках высокий бокал. Со своего места ему было очень удобно наблюдать не только за Ханнинганом, но и за Харпером с Эриксоном.
Да, ты прав, пробормотал Харпер. И он следит за нами тоже. О дьявольщина, почему, когда я вижу кого-нибудь из них, у меня прямо мороз по коже?!
Вопрос был чисто риторический, и Эриксон на него не ответил.
Пойдем отсюда, предложил он. Закусим где-нибудь в другом месте.
Пойдем.
У выхода их перехватил сам де Лэнси.
Вы уходите так рано, джентльмены? спросил он, и по его голосу можно было догадаться, что после их ухода ему останется только закрыть бар. Сегодня у нас превосходные омары. Если они вам не понравятся, можете за них не платить. Он широко улыбнулся.
Нет, Лэнс, сегодня никаких морепродуктов! объяснил ему Харпер. Скажите мне лучше другое: какого черта вы здесь околачиваетесь, зная, что бомба рано или поздно отправит вас к праотцам? Неужели вы не боитесь?
Хозяин бара удивленно вскинул брови:
Бояться бомбы? Да ведь она мой лучший друг!
Делает вам деньги, не так ли?
О, об этом я даже не думаю. Де Лэнси доверительно наклонился к ним. Пять лет назад я приехал сюда, чтобы быстро заработать немного денег для семьи, пока рак желудка не прикончит меня. Но у врачей появились новые изотопы, которые вы, джентльмены, создаете в своей Большой бомбе, они излечили меня, и я вновь живу. Нет, я не боюсь бомбы, мы с ней хорошие друзья.
А что, если она взорвется?
Господь Бог призовет меня, когда я ему понадоблюсь, ответил он и быстро перекрестился.
Выйдя из бара, Эриксон тихо сказал Харперу:
Ты слышал? Вот тебе и ответ. Если бы все инженеры могли бы так же верить, наша работа была бы куда легче.
Но Харпер не был в этом убежден.
Не думаю, проворчал он. Не думаю, чтобы это была вера. Просто недостаток воображения. И знаний.
Ленц не оправдал самоуверенности Кинга и прибыл только на следующий день. Его внешность несколько разочаровала начальника станции: он представлял себе выдающегося психолога эдаким длинноволосым старцем с черными пронизывающими глазами и в рединготе. Но перед ним предстал невысокий, крепко сколоченный, почти толстый мужчина, который с тем же успехом мог бы сойти за мясника. Маленькие, поросячьи глазки блекло-голубого цвета добродушно посматривали из-под кустистых белесых бровей. Больше на его огромной голове не было ни волоска, даже скошенный обезьяний подбородок был гладким и розовым. Одет он был в мятый костюм из небеленого полотна. И без того немаленький рот Ленца, из которого неизменно торчал длинный мундштук, был постоянно растянут в широкой улыбке, выражавшей бесхитростное удивление перед всем злом, которое творят люди. Он явно получал удовольствие от своей работы.
Кинг обнаружил, что с ним удивительно легко общаться.
По просьбе Ленца Кинг начал с истории вопроса. Начальник станции рассказал о первых атомных электростанциях, созданных после того, как Отто Хан в 1938 году открыл деление атомов урана, что проложило путь к атомной энергии. Но это была еще очень узкая тропинка: для того чтобы сделать процесс деления контролируемым и самоподдерживающимся, для того чтобы коммерчески использовать его результаты, требовалась огромная масса урана, намного большая, чем имелось в то время во всем цивилизованном мире.
Но пятнадцать лет спустя в древней скале, лежащей в основании Литл-Америки, были открыты огромные отложения урановой смолки. И это препятствие было устранено.
Месторождения были похожи на те, что ранее разрабатывались на арктическом севере Канады, у Большого Медвежьего озера, но они были настолько богаче, что стала очевидной возможность накопить достаточное количество урана для строительства атомной электростанции.
Спрос на коммерчески пригодную дешевую электроэнергию всегда превышал предложение. Даже панели солнечной энергии ДугласаМартин, которые использовались для движущихся дорог родтаунов того времени и для множества других промышленных целей, не могли удовлетворить постоянно растущий спрос. Они спасли страну от надвигающегося энергетического кризиса, когда уменьшился приток нефти и угля, но их предельная мощность, равная приблизительно одной лошадиной силе на квадратный ярд освещенной солнцем поверхности, жестко ограничила максимум энергии, которую можно было получить из этого источника, в любой точке на карте, где бы она ни находилась.
Атомная энергия была не просто нужнаона была незаменима.
Но теоретическая атомная физика предсказала, что масса урана, достаточно большая, чтобы поддерживать свой собственный распад, могла поддержать его чересчур хорошомгновенно взорваться с такой силой, что, возможно, разрушит все творения рук человека на земном шаре и, предположительно, заодно уничтожит и само человечество. Никто не осмеливался создать бомбу, хотя уран был в наличии.
Выход из тупика подсказала дестриевская механика бесконечно малых величин, продолжал Кинг. Его уравнения доказывали, что, если бы такой атомный взрыв произошел, он начал бы разрушать окружающую массу молекул с такой скоростью, что утечка нейтронов из образовавшихся фрагментов тотчас замедлила бы цепную реакцию и взрыва всей массы все равно бы не произошло.
Для массы, которую мы используем в нашей бомбе, уравнение предсказывает силу возможного взрыва, равную одной седьмой процента взрыва всей массы урана. Конечно, и этого более чем достаточно для катастрофы: примерно сто сорок тысяч тонн тротилатакой взрыв опустошит половину штата. Однако я совсем не уверен, что дело этим и ограничится.
Зачем же вы согласились здесь работать? спросил Ленц.
Прежде чем ответить, Кинг долго возился с бумагами на столе.
Я не мог от этого отказаться, доктор, понимаетене мог. Если бы я отказался, они бы нашли кого-нибудь другого, а такая возможность у физика выпадает один раз в жизни.
Ленц кивнул:
И к тому же они могли найти кого-нибудь менее компетентного. Понимаю. У вас, доктор Кинг, типичный комплекс «поиска истины», свойственный ученым. Вы должны находиться там, где эту истину можно найти, даже если это вас убьет. А что касается этого Дестри, то мне его выкладки никогда не нравились: он слишком много предполагает.
Кинг удивленно вскинул голову, но вовремя вспомнил, что перед ним человек, который довел до совершенства и дал математическое обоснование операционному исчислению.
В том-то и беда! согласился Кинг. Его работа блистательна, но я не уверен, стóят ли все его предсказания хотя бы бумаги, на которой они написаны. И мои инженеры, видимо, думают так же, признался он с горечью.
Он рассказал психологу о трудностях работы, с которыми они столкнулись, и о том, как самые проверенные люди в конце концов не выдерживают постоянного напряжения.
Вначале я думал, что на них угнетающе влияет какая-нибудь нейтронная радиация, проникающая сквозь щиты. Поэтому мы усилили экраны и индивидуальную защиту, но это не помогло. Один юноша, который явился к нам уже после установки новых экранов, однажды вечером за ужином вдруг сошел с ума: он кричал, что свиная отбивная сейчас взорвется. Я боюсь думать, что было бы, если бы он сорвался во время дежурства!
Система постоянного психологического контроля намного снизила опасность, которая могла возникнуть из-за срыва у дежурных инженеров, но Кинг вынужден был признать, что эта система была неудачна: на самом деле количество неврозов после этого даже увеличилось.
Вот так обстоят дела, доктор Ленц, закончил он. И с каждым днем они идут все хуже. И это начинает выбивать меня из колеи. Напряжение начинает сказываться и на мне: у меня постоянная бессонница и я уже не уверен, что могу полагаться на собственное суждение, у меня начались проблемы с анализом ситуации и принятием решений. Как вы думаете, вы можете нам чем-то помочь?
Но Ленц не имел готовых рецептов.
Не так быстро! предупредил он. Вы нарисовали мне общую картину, но у меня пока нет реальных данных. Мне надо немного осмотреться, самому разобраться в ситуации, поговорить с вашими инженерами, может быть, даже выпить с ними, чтобы познакомиться. Надеюсь, это реально? Тогда, возможно, через несколько дней мы начнем понимать ситуацию.
Кингу оставалось только согласиться.
И очень хорошо, что ваши парни не знают, кто я такой. Пусть думают, что я ваш старый друг, физик, приехал по приглашению, хорошо?
Да, конечно. Я позабочусь, чтобы такой слух прошел. Что же касается И тут Кинг вспомнил о том, что беспокоило его с того самого момента, когда Силард назвал имя Ленца. Могу я задать вам личный вопрос?
Смеющиеся глаза Ленца остались невозмутимы.
Да, пожалуйста.
Меня, признаться, удивило, как вы смогли достичь вашего положения в двух таких разных областях, как психология и математика. А теперь, держу пари, вы с легкостью будете изображать здесь физика. У меня это просто в голове не укладывается.
Улыбка Ленца стала чуть шире, но в ней не было ни снисходительности, ни превосходства.
Это одна и та же область, симвология. У вас узкая специализация, поэтому сей факт мог ускользнуть от вашего внимания.
Я по-прежнему что-то не улавливаю.
Нет? Человек живет в мире идей. Любое явление настолько сложно, что он не может постичь его целиком. Он абстрагирует определенные характеристики данного явления в форме идеи, а затем представляет эту идею в форме символа, будь то слово или математический знак. Человеческие реакцииэто практически полностью реакции именно на символы и лишь в незначительной степениреакции на явления. На самом деле, продолжал он, вынув мундштук изо рта, можно легко продемонстрировать, что человеческий мозг мыслит исключительно символами.
Когда мы мыслим, мы позволяем одним символам оперировать другими в определенных условиях, заданных правилами логики или математики. Если выбранные символы структурно схожи с явлениями, которые они обозначают, и если операции с этими символами структурно и своей последовательностью схожи с тем, как происходят явления в реальном мире, значит мы мыслим здраво. А если наша логика-математика или наши словесные символы были выбраны плохо, мы мыслим безумно.
В математической физике вы стараетесь, чтобы ваши символы соответствовали физическим явлениям. В психологии я делаю то же самое, за исключением того, что меня больше волнует человек, который мыслит, а не явления, о которых он размышляет. Но это одна и та же область, и всегда ею была.
Так мы ничего не добьемся, Гас.
Харпер отложил логарифмическую линейку и нахмурился.
Похоже на то, Кэл, неохотно согласился Эриксон. Но черт возьми, должен же быть какой-то путь к решению этой проблемы! Что нам нужно? Концентрированная и управляемая энергия ракетного горючего. Что мы имеем? Энергию атомного распада в бомбе, в большом количестве. Должен отыскаться способ, как удержать эту энергию и использовать по мере надобности. И ответ надо искать где-то в одной из серий радиоактивных изотопов. Я уверен!