Почему вы не обратились за помощью к полковнику Уизерсу? По долгу своей службы он самхранитель многих тайн Нового Бангора.
Я и обратился, заверил его Уилл, Но тоже не снискал успеха. «Не так-то просто ответить на ваш вопрос, Уилл, сказал мне полковник, задумавшись, У этого слова нет простого определения. Некоторые именуют его «Альбион», другие«Принцип Альбиона» или «Закон Альбиона». Но мне самому известно о нем не так уж много, а то, что известно, крайне сумбурно и перемешано. Если вы в самом деле хотите узнать его суть, вам может помочь лишь один человек. Его зовут Лэйд Лайвстоун, он обретается в Миддлдэке, в самом глухом его закутке, прозванном Хукахука. Я уже рассказывал вам о нем, это тот самый Бангорский Тигр».
Лестная рекомендация, процедил сквозь зубы Лэйд, ощутив тяжелое биение пульса в яремных венах, Значит, вот кому я обязан вашим обществом
О, он не спешил сводить меня с вами, улыбнулся Уилл, Напротив. Боюсь, в конце концов мне даже пришлось прибегнуть к шантажу.
Вот как?
Полковник Уизерс был очень убедителен, советуя мне покинуть остров. Не знаю, чем он руководствовался, но, полагаю, именно поэтому он потратил столько времени, демонстрируя мне самые жуткие картины его быта. В конце концов я поставил ему условие. Признаю, это был дерзкий шаг. Сказал, что задумаюсь об этом, если он даст мне возможность провести последние дни перед отплытием в компании Бангорского Тигра.
Лэйд издал короткий нервный смешок.
Подумать только, этот сутулый близорукий мальчишка, способный лишь пачкать холсты и разглагольствовать о Библии, взялся ставить условия полковнику Уизерсу, человеку, одно имя которого в Новом Бангоре многими воспринималось как изощренное и зловещее проклятье! Удивительно. Мало того, эта дерзость не стоила ему жизни. Полковник Уизерс по какой-то причине был столь любезен, что лично встретился с мистером Лэйдом Лайвстоуном и фактически передал ему шефство над своим визави. Вместе со спасительным билетом.
Значит, Канцелярия в самом деле испытывает какой-то странный интерес к этому незадачливому балбесу. Только интерес странного свойства. Вместо того, чтоб изучать его, она настойчиво пытается изгнать Уилла с острова, точно докучливую мошку. А та, нарочно не замечая открытого окна, все кружит и кружит, издавая раздражающий звон
Альбионэто не принцип. И не закон, произнес Лэйд, Это кое-что другое. Если вам угодно считать его символом, пусть. Что ж, в некотором роде это и есть символ. Символ того, что всякий мятеж, кто бы его ни замышлял, обречен еще до того, как состоялся. По крайней мере, это относится ко всем мятежам против Левиафана. Значит, хотите услышать эту историю? Без проблем, приятель. Я скормлю ее вам, как скармливаю консервированную телятину своим покупателям. И даже не попрошу за это ни монеты. Условий выдвигать тоже не стану. Во-первых, это не по-джентльменски, а мы тут, в Хукахука, имеет свои представления о том, что считать джентльменским. Во-вторых, мне все равно, останетесь вы в Новом Бангоре или покинете его. Видит Бог, ему приходилось переваривать и не таких дураков.
Уилл кивнул, поспешно и резко, точно ставил точку в невидимом контракте.
Идет, мистер Лайвстоун. Только, умоляю вас, начните с самого начала
Забавно, подумал Лэйд, я точно знаю, где в истории под названием «Альбион» находится конец, но вот начало
В комнате было темно, произнес он. И с облегчением ощутил, что прочие слова покатились следом легко и спокойно, точно давно уже нашли нужный порядок и лишь ожидали очереди выскользнуть наружу. Лэйд дал им такую возможность, Несмотря на солнечный день снаружи, ставни были плотно заперты
* * *
В комнате было темнонесмотря на солнечный день снаружи, ставни были плотно заперты, почти не пропуская внутрь света. Оттого было сложно даже определить, сколько человек находится в комнате. Доктор Генри чиркнул фосфорными спичками, выбросив в воздух сухую желтую искру, и зажег старую керосиновую лампу. Только тогда сделалось видно, что в комнате находятся четверо, но стоят они так далеко друг от друга, что образуют не группу, а что-то сродни несимметричному прямоугольнику с беспорядочно разбросанными вершинами.
Трое мужчин и одна женщина. Меньше, чем должно было быть. Больше, чем он рассчитывал.
Неплохо, произнес доктор Генри, пряча спички, Всего нас, стало быть, пятеро. Не хватает еще одного человека, чтоб разложить славную партию в канасту.
Ожидали большего? осведомился кто-то из мужчин. Реплика должна была прозвучать иронично, но в спертом воздухе наглухо запертой комнаты интонации человеческого голоса причудливо искажались. Как и лица.
Ожидал, что эта комната окажется пуста, спокойно ответил доктор Генри, аккуратно водружая лампу на единственный стол, И до сих пор немного удивлен.
Он словно заглянул в яму-ловушку, из которой на него глядели хищникичетыре напряженных хищника, в чьих глазах свет лампы отражался тревожным лунным блеском. Он узнал их всех, мгновенно, как узнают, едва бросив взгляд, знакомые картины.
Пастух, Поэт, Графиня, Архитектор.
Это не было их именами, лишь прозвищами, которыми он сам же их и наделил, но только сейчас он заметил, до чего эти прозвища им подходят.
Пастух. Мужчина средних лет, облаченный в не по погоде теплый шерстяной костюм, немного лоснящийся на локтях. Не очень высокий, но крепкий и плотно сбитый, он напоминал осколок тяжелой бычьей кости, и смотрел тоже как-то по-бычьи, из-под тяжелого лба. Однако с лица упрямца, украшенного элегантными полуседыми усами, на него взирали совершенно не идущие ему глазавнимательные и немного насмешливые серые глаза уставшего сатира.
Графиня. Молодая женщина в закрытом черном платье, замершая возле закрытого окна. Даже под плотным плащом, который она в такой жаркий день предпочла кружевной мантилье, угадывались острые углы, точно все ее тело до последней мышцы, по-осиному тонкое тело балерины, было напряжено вплоть до последней мышцы. Безусловно, красива, но красотой не свежей и юной, а той, что приходит ей на смену, холодной спокойной красотой тридцатилетней женщины.
Поэт. Юноша с копной пышных ухоженных волос, делавших его похожим на Генри Ирвинга, но Генри Ирвинга рано постаревшего, осунувшегося и нервно комкающего под столом пальцы. Взгляд такой же беспокойный, острый, беспорядочно прыгающий с предмета на предмет, не то презрительный, не то испуганный, а может, и презрительный и испуганный сразу.
Архитектор. Благообразный седой джентльмен с ухоженными строгими бакенбардами в превосходно выглаженном коричневом костюме, который весьма ему идет, несмотря на старомодность или, скорее, благодаря ей. В его облике все безукоризненно и подогнано друг к другу, от кончика белоснежного носового платка, выглядывающего из жилетного кармана, до удобно устроившегося на мощном носу пенсне. То ли из-за этой аккуратности, похожей на аккуратность большого сложного чертежа, то ли из-за пристального цепкого взгляда, которым джентльмен по очереди одаривает всех собравшихся, он не выглядит благодушным, несмотря на почтенные седины, скорее, в нем угадывается педантичная колючая строгость готовальни, все инструменты которой разложены в безукоризненном порядке и холодно блестят под светом лампы, точно орудия хирурга.
Четверо. Всего лишь четверо. Здесь не было многих других, тех, которых он надеялся здесь увидеть. В чье присутствие он не верил, но какой-то подкожной жилкой все же надеялся наперекор всему. Не было Альфонса, Гунна и Плотника. Не было Старого Гуркха, на которого он возлагал особенные надежды. Не было Сплетницы, Короля Койля и Брюнета. Гробокопателя, Мачехи, Хромого Сторожа, Субретки
Никого из них не было, зато были эти четверолюди, на которых он никогда всерьез не рассчитывал и на чье внимание не уповал. Даже Поэт явился, что само по себе было удивительно, доктор Генри готов был поставить соверен, что тот уклонится от встречи, даже если его известить телеграммой
Доктор Генри вдруг обнаружил, что твердые кулак, стискивающий его внутренности, разжался, отчего кровь свободно и легко побежала по телу, а жилы вдруг зазвенели, точно провода, передающие гальванический ток. Это ощущение было ему знакомоощущение адреналинового прилива, которое он нередко испытывал в своей прошлой жизни, когда облаченный в расшитую серебром ливрею ассистент замирал статуей, ожидая лишь кивка антрепренера, чтобы распахнуть тяжелый занавес. За занавесом волновалась толпа, ожидая его, доктора Генри, появления, он чувствовал ее присутствиетяжелый океанский шелест сотен возбужденных голосов. Предательски звенели напрягшиеся в ожидании ослепительного света прожекторов жилы, и на лбу выступала сладкая испарина, а потом
Всего лишь четверо, повторил он себе мысленно. Куда меньше, чем обычно. Правда, и выступление сегодня предстоит особоебез прожекторов, без аплодисментов, без распорядителей, капельдинеров, антрепренеров и конферансье. Но видит Бог, именно сегодня ему пригодится весь его талант.
Скольких же гостей вы ожидали? осведомился Пастух, оглядываясь. Несмотря на то, что держался он свободнее прочих, даже немного посмеиваясь, чувствовалось, что обстановка сковывает его.
Я разослал шестнадцать приглашений, ответил доктор Генри, ощущая суконную сухость в горле, Допускаю, для кого-то из приглашенных шифр оказался чересчур сложен
Шифр пробормотал Пастух, приглаживая седеющие волосы, Ваше счастье, что я в этот момент как раз маялся скукой, иначе обязательно отправил эту писульку в мусорную корзину, приняв ее за бессмысленный ребус соседского ребенка!
Шифр был не так уж сложен, возразил Архитектор, хмурясь, Я бы даже сказал, составлен вызывающе небрежно и просто, хоть и с фантазией. Разгадать его могла бы и канарейка.
Ребячество, пробормотал Пастух, поморщившись, Тайные послания, секретные явки, свечи Что дальше? Нам надо назвать тайные имена друг друга? Предъявить особые пропуска? Может, у кого-то в подкладке зашит шелковый платок с подписью кайзера Вильгельма?.. Ей-Богу, я чувствую себя персонажем дешевого шпионского романа. Кого вы хотели обмануть этим? Его?
На последнем слове его глаза поднялись вверх, точно желая указать что-то под потолком. Но там, конечно, ничего не было кроме клочьев паутины.
Доктор Генри запоздало подумал о том, что не позаботился о том, чтоб привести комнату в порядок. Просторная, с высокими потолками и мощными балками, она в то же время казалась затхлой и грязнойпробивающегося сквозь узкие щели солнечного света было достаточно для того, чтобы разглядеть толстый слой пыли на ветхой мебели и грязные разводы на стенах. Дрянная комната, совсем не похожая на те роскошные залы, где ему доводилось выступать. И совсем не та публика, с которой он привык иметь дело.
Успокойся, приказал он себе. И вдруг странным образом успокоился. Гальванический гул в жилах стих, дыхание стало размеренным и спокойным, зрение прояснилосьв достаточной степени, чтобы хорошо разглядеть находящихся в комнате людей.
Ваш выход, Доктор.
Прежде всего, господа и дамы, благодарю вас всех за то, что пришли сюда. Я знаю, что для этого требовалось нечто большее, чем способность решать неказистые ребусы. Для этого требовалась смелость. Этой смелостью вы наделены в должной мере. А значит, я не ошибся.
Он обвел их взглядом, сосредоточенным и спокойным, как у старого мудрого змея. Забавно, до чего легко ему удавался этот взглядседины в его волосах было совсем немного.
Что до секретности Я надеюсь, вы с понимаем относитесь к той осторожности, которой я обставил нашу встречу. Глупо было бы надеяться обхитрить хозяина острова столь примитивным образом. Однако я не хотел подвергать ваше доброе имя насмешкам или осуждению в том случае, если бы содержимое моего послания каким-то образом стало бы известно посторонним. Это могло бы причинить вред вашей репутации
Пастух усмехнулся, смерив его взглядом.
У вас интересная манера заботиться о безопасности своих гостей, мистер загадочник. Если вы не заметили, мы находимся посреди чертового Скрэпси. Поверьте, наша репутацияпоследнее, что подвергается здесь риску. Куда больше я опасался того, что мне проломят голову в подворотне. А ведь с нами еще и дама
Дама встретила его взгляд, резко подняв голову. И хоть произошло это совершенно бесшумно, доктору Лэйду показалось, что он услышал звон сталиточно невидимые клинки парировали друг друга.
Пусть моя безопасность вас не волнует. Я здесь уже четыре года и, уверяю, это достаточно долгий срок, чтоб я смогла оценить риск. Тем не менее, я тоже жду ответа. Что это за место?
Вопрос был задан требовательным тоном и прозвучал холодно, однако доктор Генри не мог не оценить мелодичность ее голоса, которую не портила даже легкая хрипотца.
Это место называется «Ржавая шпора». Когда-то прежде здесь располагалась гостиница, надо думать, одна из самых паршивых дыр в Скрэпси. Сейчас она брошена и безлюдна, здесь избегают ночевать даже бродяги. Тем лучше она подходит для наших целей.
Наших? лицо Графини осталось непроницаемо, не озарившись улыбкой, однако насмешливый тон ее голоса делал улыбку необязательной, Не рано ли вы записали нас в компаньоны?
Доктор Генри сделал шаг навстречу ей, подняв в успокаивающем жесте ладони. И споткнулся на ровном месте, услышав ее голос, щелкнувший подобно тонкому шпицрутену:
Стойте на месте. У меня в ридикюле пистолет. Полуавтоматический «Шонбергер-Лауман» образца девяносто второго года. В его магазинепять патронов. И первый из присутствующих здесь, кто совершит не в меру резкое движение, выбудет из числа компаньонов первым, о каком бы деле ни шла речь.
Она не лгала. Рука, обтянутая черной перчаткой, лежала внутри ридикюля, который она держала на уровне живота. Доктор Генри мысленно чертыхнулся, он сам был безоружен. Нарочно не взял оружия, зная, как будут нервничать собранные им люди, и теперь жалел об этом. Пожалуй, надо обзавестись оружием, подумал он с досадой, только не полу-автоматическим. Лучше старый добрый револьвер, который не даст осечки. Он привык доверять надежному реквизиту.
Поэт внезапно рассмеялся. Смех у него был нервный, всхлипывающий, сотрясающий тощее тело, но никто даже не посмотрел в его сторону. Все взгляды были устремлены на Графиню, прямую как натянутая струна.
Что означало ваше послание? резко спросила она, Кто эти люди? Кто вы такой? Почему мы здесь? Я не люблю торопить людей, но в данном случае вам лучше поспешить с объяснениями, мистер таинственный незнакомец. Иначе следующий владелец этой гостиницы получит веский повод сменить ее название на «Растекшиеся мозги».
Доктор Генри ощутил досаду, но не испуг. Он привык работать с публикой и знал великое множество типичных реакций, из которых мог составить собственную картотеку, картотеку человеческих страстей. Увы, на сотню благодарных зрителей всегда придется пятеро скептиков, скандалистов и насмешников. Однажды, когда он давал представление в «Королевском аквариуме», свое третье представление в Лондоне, какой-то спятивший социалист, пронесший в театр обрез ружья, едва не застрелил его посреди представления, объявив шарлатаном и растлителем масс. В тот раз его спасла выдержкасвоей невозмутимой улыбкой, бесчестное количество раз отрепетированной перед зеркалом, он заставил мерзавца замешкаться. Всего на несколько секунд, но этого времени оказалось достаточно, чтобы того скрутили полисмены, охранявшие порядок.
В этот раз все было немного сложнее, но и только.
Опустите оружие, графиня, мягко попросил доктор Слэйд, Безусловно, пистолет может быть весомым доводом в беседе, но в данном случае это излишне. Я и так отвечу на все ваши вопросы.
Графиня? притворно изумился Пастух, покосившись на Графиню с выражением комического ужаса на лице, В самом деле? Чертовски интересное здесь собралось общество
Хватит, Архитектор устало поморщился, Хватит, вы, оба. Если вас всех так томит таинственность, стоило сжечь письмо в пепельнице и остаться дома. Снять пиджак, выпить бокал хорошего вина и предаться приятным мыслям. Например, вообразить себе следующие двадцать лет на острове. Не уверен, что могу позволить себе такую же роскошь. Как вы нас нашли, мистер? И, если на то пошло, как вас зовут?
Мое имя ничего вам не скажет, оно вам незнакомо. Но вы можете называть меня Доктором.
Вы врач? тут же спросил Пастух.
Деловой человек. Быстро думает и быстро задает вопросы. С такими приятно иметь дело.
Нет. Скорее, я ученый. Только не спрашивайте, каких наук, едва ли мне удастся найти нужные слова. Но по некоторым причинам мне проще всего представиться именно так. Значит, вы хотите знать, как я нашел вас, каждого из вас?
И поскорее, ледяным тоном произнесла Графиня, Иначе неизвестные науки понесут невосполнимую утрату в вашем лице, Доктор.
Дамы пробормотал Архитектор неодобрительно, Вечно норовят устроить сцену по всякому поводу