Финальное слово, говорит Майлз, ставя ботинки на сиденье рядом со мной и закрывая блокнот, давай.
Я играю застежкой пятнистой заколки. «Финальное слово» было маминой игрой, и я не уверена, что когда-либо захочу снова в нее играть. Каждый километр на этом поезде, каждая минута увозит меня все дальше от моей старой жизни. Жизни, которой я все еще хочу жить.
Незаметно ко мне приходит мысль, она звучит в голове маминым голосом: «Этот корабль уплыл, милая. Теперь тебе остается либо утонуть, либо сесть на другой».
Положит ли кто-нибудь цветы на ее могилу, пока нас не будет?
Хотя я не особо задумываюсь, ко мне внезапно приходит гениальная мысль.
Мое финальное слово «палимпсест», говорю и с триумфом защелкиваю заколку.
Майлз откидывается назад на сиденье.
Никогда не слышал такое слово. Ты его, скорее всего, придумала.
Нет, не придумала. Ты знаешь выражение tabula rasa?
Он смотрит на меня непонимающе.
Мы начинаем с чистого листа, но не оставили полностью наше прошлое.
Он жует щеку, словно пытается понять, верить ли мне.
А твое какое? спрашиваю сквозь шум тормозов поезда. Стеганое одеяло полей превращается в мощеные улицы центра маленького городка.
Мое финальное слово«покинутый», говорит Майлз.
Как драматично.
Хорошо. Тогда пусть будет «авантюра». Красивый синомим для приключения.
Хорошее слово, признаю я. Ты выиграл. Это сильное финальное слово, особенно для восьмилеткидаже если бы я изначально не собиралась позволить ему выиграть. Хватай сумку.
Брови Майлза изгибаются дугой, а потом его зеленые глаза прищуриваются.
А что будешь делать, если я не сойду? спрашивает он.
Сойдешь, говорю, поднимая его сумку вместе со своей, и притворяюсь, что они не такие тяжелые, как на самом деле.
Никто бы не винил меня, знаешь ли, говорит он, но двигается по проходу к дверям. Моя мама только что умерла.
Правильно, ведь я вообще не представляю, что это такое, говорю и, когда Майлз останавливается на ступеньке поезда, подталкиваю его. Потом сама делаю глубокий вдох и ступаю на платформу.
Только два человека ждут в тени под навесом станции: женщина средних лет и, как мне кажется, ее сын. Помню миссис Клиффтон с похорон мамы. Она была единственным человеком не из Гарднера, поэтому выделялась среди расплывчатой вереницы скорбящих, которые приходили в тот день. Она держалась официально, когда взяла меня за руку.
Матильда Клиффтон. Я была лучшей подругой твоей мамы с детства, объяснила она, и я узнала ее имя.
Мама всегда любила получать от вас письма, сказала я ей и уже собиралась поздороваться с другим человеком, как неожиданно она меня обняла, словно не могла уйти, пока не сделает этого.
Я слышала, как она предлагала отцу помочь чем сможет. Думаю, она, вероятно, не предвидела, что я и Майлз сойдем здесь с поезда три недели спустя.
Привет! зовет миссис Клиффтон, делая к нам шаг. Она сменила траурное платье из черного крепа на костюм цвета сливы и шляпку в тон. Ее рыжие волосы собраны в аккуратный пучок. И она красивее, чем я помнила. Но, может, это просто из-за того, что сейчас она улыбается.
Добро пожаловать! говорит она. Айла, видеть тебя здесьвсе равно что вернуться назад во времени. Ты так похожа на Джульет во времена нашей юности.
Спасибо, говорю. Я благодарна ей за то, что она может произносить имя мамы и мы все еще способны говорить о ней. Вы, должно быть, помните моего брата Майлза.
Майлз протягивает руку:
Майлз Куинн, повторяет он официально, когда миссис Клиффтон берет ее. Гель отца испарился, и чуб Майлза торчит как позабытый пучок травы.
Добро пожаловать, Майлз. А это мой сын Уильям. Он возьмет ваши сумки, говорит миссис Клиффтон.
Уилл, говорит парень, протягивая руку. На вид он примерно моего возраста. Темные волосы немножко длинноваты, и я не могу не заметить, что они прикрывают кончики его ушей. Его зубам немного тесновато во рту, а таких голубых глаз я не видела раньше ни у кого.
Он в своем роде красив, что-то среднее между неряшливым и эффектным.
Итак, это Стерлинг? быстро говорю, осматриваясь.
Вообще-то, нет, отвечает миссис Клиффтон. До Стерлинга еще достаточно долго ехать, но это самая близкая к нам станция. Она бросает взгляд на темнеющее небо. Нам бы постараться обогнать дождь.
Уилл берет наши сумки у носильщика, а миссис Клиффтон ведет к «форду» с кузовом и деревянными бортами, такими гладкими, что они кажутся глазированными.
Майлз толкает меня.
Просто чтобы ты знала, шепчет он, видно твое ухо.
Моя рука подлетает к кончику правого уха, но оно все еще спрятано под аккуратно уложенными волосами. По лицу Майлза расползается такая широкая улыбка, что видна маленькая щербинка между его двумя передними зубами.
Финальное слово сейчас будет «невыносимый», шиплю. Я игнорирую его движения бровями и забираюсь в машину.
Миссис Клиффтон открывает дверь водителя и садится за руль. Она заводит двигатель и выезжает на дорогу, склонившись вперед, ее пальцы в перчатках лежат на руле. Она особо не разговаривает, и, когда машина качается и дергается, ее губы сжимаются плотнее. Ей требуется лишь мгновение, чтобы включить дворники ветрового стекла, так как дождь начинает заливать его словно краска.
Спасибо, что терпите меня, говорит миссис Клиффтон, ее нога то нажимает на педаль, то отпускает ее. Мы недавно лишились водителя и, кажется, изо всех сил пытаемся адаптироваться. Она краснеет, будто понимает, как это должно звучать для нас. Вместо ответа я киваю.
Мы все так надеемся, что война скоро кончится, добавляет она.
«Это временно», эхом звучит голос отца в моей голове.
Вес маминого кольца чувствуется на моей шее.
Машина Клиффтонов поднимает густые столбы пыли на дороге позади нас, и многие мили нам не попадаются ни водители, ни дома.
По большей части у нас тут фермерский край, объясняет миссис Клиффтон.
Чем занимается мистер Клиффтон? спрашиваю вежливо.
Мой вопрос вызывает мгновение колебания.
Он ученый, отвечает миссис Клиффтон. Болел полиомиелитом в детстве, поэтому от него мало проку на ферме или на войне. Она бросает взгляд на Уильяма. Теперь он ищет способы улучшить качество жизни. Посмотри вперед, дорогая, это Стерлинг.
Я выглядываю из окна, когда мы заезжаем в город. Главная улица украшена американскими флагами. Здесь есть несколько магазинов, над всеми ниминавесы, на стекле окна маленького кафе что-то написано.
Это магазин Фитца, говорит Уилл, кивая на ржаво-красные кирпичи универмага.
Мы проезжаем мимо банка, магазина техники, шляпной, пекарни, пустой заправочной станции «Тексако», побитой и серой сквозь дождь. Городок похож на любой другой сонный фермерский поселок, но именно здесь выросла моя мама. Может, я все еще смогу найти здесь часть ее, как солнечный свет находит отпечаток руки на стекле.
Наш дом чуть дальше, говорит миссис Клиффтон, напевая себе под нос, и сворачивает на дорогу поуже. Дома и фермы разбросаны вдоль нее, как шарики, между полями и плотной стеной леса. Раскинувшееся над нами небо затянуто тяжелыми тучами. Миссис Клиффтон сворачивает с дороги, и Уилл выпрыгивает, чтобы открыть большие железные ворота. Когда он возвращается, его белая рубашка покрыта серыми пятнами дождя. Машина забирается по извилистой подъездной дорожке, и открывается вид на дом Клиффтонов.
Домнечто среднее между тесными и уютными уголками Склона и обширными особняками, посмотреть на которые отец однажды отвез нас на Род-Айленд. Сквозь пелену дождя в окнах первого этажа виден свет. Четыре трубы поднимаются из черепичной крыши, а комнаты находятся в отходящих от центральной части дома застекленных крыльях. Красные кирпичи светятся так, словно они теплые на ощупь. Внезапно я замечаю блеклое пятнышко на подоле своего платья и прикрываю его рукой.
Простите, кажется, мы забыли зонтики, говорит миссис Клиффтон, направляясь по круговой подъездной дороге к дому. Придется пробежаться. Сначала идите вы втроем, а япрямо за вами.
Уилл открывает дверь под раскат грома, и, хотя мы с Майлзом взбегаем по каменным ступенькам вслед за ним, платье промокает под дождем и прилипает к телу. Волосы, аккуратно уложенные Кэсс сегодня утром, теперь прилипли к щеке.
Уилл открывает тяжелую входную дверь в ярко-желтую прихожую, и я спешу внутрь. Дождевая вода стекает по моим ногам и разливается лужей по клетчатому мраморному полу. Люстра висит в двух этажах над нами, сияя словно солнце.
Вау, говорит Майлз, уставившись на высокий потолок.
Его ботинки скрипят по отполированному полу. По крайней мере, дождь скрыл пятно на платье.
Капельки дождя бисером покрывают лоб Уилла и стекают с его ресниц. Он протягивает руку, чтобы смахнуть их.
Принесу полотенца, говорит он, и к тому времени, как он возвращается с ними, миссис Клиффтон входит через парадную дверь.
Она вздрагивает, когда видит, что мы все еще стоим там, и тяжело опускает на пол наш багаж.
Я снова смотрю на лужу у своих ног и щурюсь.
Вой ветра стал пронзительнее. Дождь продолжает стучать в окна. Однако миссис Клиффтон и наши кожаные чемоданы идеально сухие.
***
Мы вытираемся и встречаемся с единственной оставшейся служанкой Клиффтонов, поваром и управляющей домом, живущей в нем, Женевьевой. Она высокая и худая как щепка, а ее волосы цвета дыма. Она предлагает крепкий, но неароматный чай. Он как угли опускается по горлу, согревая меня изнутри, когда мы идем за миссис Клиффтон осматривать дом. Я пытаюсь не сравнивать его со Склоном, но не могу не заметить, что все дверные ручки фигурные медные, в отличие от наших: круглых стеклянных. Здесь нет красивых часов дедушки, которые тикают и звенят всю ночь, не имеется и коллекции фигурок-лягушек с маленькими кусочками бумаги, засунутыми под них, чтобы они не съезжали с наклонных полок. Вместо них декоративные книги, узорчатые шторы и крошечные раскрашенные фарфоровые шкатулки, расставленные в идеально ровных витринах. В коридорах картины с изображением ваз и чаш, переполненных фруктами, а не морские карты отца или распечатанные наброски архипелагов. «По крайней мере, он увидит еще океан, когда уедет,» думаю я. Некоторые предметы мебели выглядят так, словно ими никогда не пользовались. Но, когда мы заворачиваем за угол, миссис Клиффтон с воодушевлением показывает на деревянный стул.
Уилл сделал его для меня, когда ему было тринадцать, произносит она с гордостью.
Он скорее функциональный, чем красивый, говорит Уилл.
Я обожаю его, возражает миссис Клиффтон.
Тымоя мама, отвечает Уилл, улыбаясь мне немного смущенно, и проводит рукой по коротким волосам на затылке. Он идет за нами, пока мы осматриваем застекленную террасу и парадный обеденный зал, а также библиотеку миссис Клиффтон, где книги покрывают все стены, их корешки ровные, как клавиши. Я изучаю старый патефон и аккуратный ряд деревянных тростей, когда Майлз протягивает руку, чтобы крутануть полуночный глобус небесного свода. Я хватаю его за запястье. На его руке все еще остатки арахисового масла.
Я бросаю на него предупреждающий взгляд, а потом поворачиваюсь к миссис Клиффтон:
У вас красивый дом, говорю я.
Да, эхом повторяет Майлз и вытирает руки о край рубашки. Спасибо, что приютили нас.
Миссис Клиффтон машет рукой.
Ваша мама была мне как сестра, говорит она, быстро моргает, и на секунду я боюсь, что она заплачет. Майлз напрягается рядом со мной.
Так что ты и Майлзчлены нашей семьи, заканчивает она и улыбается. Плечи Майлза снова расслабляются.
Пойдем наверх? Можете уже расположиться. Миссис Клиффтон ведет нас обратно в прихожую, где я хватаю с пола свой рюкзак, а Уилл забирает наши чемоданы.
Айла, весело говорит миссис Клиффтон, сопровождая нас наверх, помнишь, как я приезжала в Гарднер? Не на похороны, а много лет назад? Ты тогда была еще очень маленькой. Вообще-то, Уильям тоже был со мной. Вы не помните, как встречались детьми?
Нет, отвечаю я через мгновение. Шпильки начинают тянуть волосы, и я хочу найти свою комнату и вытащить их.
Мы с Джульет отвернулись на минутку, говорит миссис Клиффтон, когда мы поднимаемся на второй этаж, и в мгновение ока вы уже оба в поле, с ног до головы покрытые грязью. Она останавливается перед первой дверью после балкона. Мы сразу же запихнули вас в ванную.
Когда я понимаю, что это значит: мы с Уиллом видели друг друга в нижнем белье, а может, даже и без него, стараюсь не смотреть на него. Майлз, сдавленно хихикая, делает все только хуже.
Это правда, говорит Уилл быстро, пытаясь взяться за наши чемоданы поудобнее. Мы закапывали что-то, найденное в поле, какое-то сокровище. Не могу вспомнить, что это было. Может, если бы у нас был Внутренний взор, мы могли бы
То, как он замолкает на полуслове, заставляет меня взглянуть на него и заметить странное выражение, мелькнувшее на его лице. Его мама отдернула руку от ручки двери, и в воздухе ощущается и искрится резкое напряжение, словно они ожидают от нас какой-нибудь реакции.
Что такое Внутренний взор? спрашивает Майлз, и миссис Клиффтон едва заметно качает головой Уиллу.
О, что-то, о чем мы можем поговорить позже, говорит миссис Клиффтон, толкая дверь в первую гостевую комнату. Айла, у тебя красивое ожерелье, продолжает она, меняя тему и приглашая нас войти. Я помню это кольцо. Оно твоей мамы?
Да, отвечаю я.
Она правда отдала его тебе? тихо спрашивает Майлз, пока Уилл ставит мой чемодан на пол. Я киваю, и мне неловко от того, как он и миссис Клиффтон смотрят на мою шею.
Мне она ничего не дала, говорит Майлз, и я жду, чтобы они отвернулись, а потом прячу кольцо под ворот платья.
***
Моя комната простая и яркая, с желтыми стенами, уютная, несмотря на грозу, бьющую в окно. Здесь белая кровать с четырьмя столбиками и расшитым стеганым одеялом и сиденье у окна с видом на ветви огромного дуба. Миссис Клиффтон поставила на комод тугие бутончики столистной розы и фотографию в серебряной рамке. Юные Джульет и Матильда одеты в одинаковую школьную форму, обнимаются и смеются.
Я никогда не видела фотографии мамы в моем возрасте. Ее волосы были светлее, чем мои, каштановые, но у нее, как и у меня, серые глаза, немного широко посаженные, маленький нос и острый подбородок. Поразительно, как сильно я похожа на нее.
Я распаковываю платья и выкладываю туалетные принадлежности на молочно-белой раковине, а потом расставляю на полках томики со стихами, которые выбирала из кучи ненужных книг в углу библиотеки Гарднера на протяжении многих лет. Стивенсон, Фрост, Дикинсон, Йетс и Уайльд, все без обложек или покрытые пятнами цвета светлого чая. Пока не могу заставить себя распаковать зимнюю одежду. Может, к тому времени мы уже вернемся домой. Вместо этого раскладываю на ночном столике тупой дротик отца, мамин томик Шекспира и ленту Кэсс. Потом моюсь в фарфоровой ванне с коготками на ножках и одеваюсь к ужину. В ванной нет зеркалстранно для дома, в котором есть практически все. Интересно: не покажется ли наглостью попросить у миссис Клиффтон зеркало?
Я, как могу, укладываю волосы лишь на ощупь и направляюсь вниз на ужин.
Когда вхожу в обеденный зал, доктор Клиффтон встает со своего места у стола из красного дерева. Онболее взрослая и мягкая версия Уилла, с голубыми глазами, но не такими яркими и обрамленными проволокой очков. Я завожу вежливый, натянутый разговор: «я никогда не была так далеко на севере», «точно пойдет дождь» за ужином, состоящим из кресс-салата, жареных персиков, жареного цыпленка и чего-то вроде тыквенного тортика, поданных Женевьевой. В нашей семье мы так не ели даже до войны и начала раздачи пайков.
Один из плюсов жизни на ферме, говорит доктор Клиффтон, замечая, что я смотрю на маленький кусочек свежесбитого масла. Мне хочется размазать его, такое соленое, гладкое и густое, по куску хлеба, но я притворяюсь, что не хочу масла, и передаю тарелку дальше. Майлз повторяет за мной и тоже отказывается. Мы и так слишком вторглись в жизнь Клиффтонов, чтобы есть их драгоценное масло.
Доктор Клиффтон прочищает горло.
Ваша мама часто рассказывала о Стерлинге? спрашивает он меня, перестав резать торт. Его нож и вилка зависли над тарелкой.
Совсем немного, отвечаю я. По правде говоря, она вообще едва о нем говорила. Следует долгая пауза, как будто я ответила неправильно. Какое-то время я слышу только звон столовых приборов и то, как жую.