Но мне было тридцать три, и почему-то я сначала захотел увидеть его. Поэтому я сел на поезд и час ехал до его дома.
В действительности я отследил его адрес месяцем ранее. Даже зашел так далеко, что побывал на его улице. Но в тот раз я остался сидеть на скамейке, рисуя певчих воробьев. Наблюдал, как они взлетают, словно брызги, с земли, чтобы усесться на ветки. Как опадающие листья, только наоборот.
Возможно, что именно тогда зародились первые семена моей идеи, в те моменты, когда я сидел, наблюдая за птицами, желая иметь немного храбрости, вколоть ее себе в вены как прививку.
Но в ночь, когда Финеас и я наконец встретились, храбрость мне нужна была не настолько сильно. Я уже решил прыгнуть. И действительно мало что оставалось терять.
Поэтому я подошел к двери и постучал.
Помню эти бесконечные минуты в ожидании его ответа. Его дом приютился на остром краю скалы, и я смотрел, как океан бросается на камни внизу. Какие-то отвратительные чайки клевали, хлопали крыльями и кричали надо мной. «Чайки», подумал я, вспоминая свою энциклопедию. Их стиль полета иногда называется «страхом».
Мои нервы напряглись, как только я услышал его скрипучие шаги. Я знал, что его реакция для меня важнее, чем я готов был признать.
И, конечно, за миг до того, как дверь открылась, я подумал о Джульет.
Он открыл дверь и покосился на меня. Выглядел он старше, чем я его себе всегда представлял. Его волосы были седы, глаза глубоко посажены и полны подозрения. Сейчас я понимаю: той ночью он, скорее всего, думал, что я полицейский или вышибала из подпольной организации, пришедший за долгом. Ведь кто еще мог бы стучать в его дверь? Неожиданный ночной визит в дом осужденного, бывшего грабителя могил?
Здравствуйте. Я откашлялся, чтобы голос звучал ровнее. Вы Финеас Шоу?
Его рука крепче сжала край двери, готовая захлопнуть ее перед моим носом в любую секунду. Его кожа была задубевшей, а на суставах пальцев виднелись татуировки, которые получаешь в тюрьме.
Что вам нужно?
Можно войти? спросил я.
Нет, пока не скажете, кто вы, ответил он, но, как только слова вылетели из его рта, я заметил проблеск узнавания в его глазах. Он понял.
Меня зовут Стивен, сказал я, чувствуя на языке океанскую соль. Я ваш сын.
Когда он заколебался, я подумал, что он отправит меня прочь. Помню, как слышал гудок поезда вдалеке. Этот звук всегда означает начало путешествия или конец. И чем дольше Финеас ждал, тем больше я уверялся в том, чем он будет для меня.
Но потом он меня удивил.
Он отступил в сторону и пропустил меня в дом.
Глава 5
Той ночью мама мне снова не снилась. Но только потому, что до наступления утра я едва ли сомкнула глаза.
Мне и Майлзу надо выбираться отсюда.
С восходом солнца я вылезаю из кровати. Никак не могу забрать чемоданы, не породив сомнений, но хватаю рюкзак и запихиваю в него как можно больше всего. Напеваю себе под нос, чтобы успокоиться. Закидываю в рюкзак зубную щетку вместе с запасной одеждой. Мой тупой дротик. Поэмы Роберта Луиса Стивенсона. Все деньги, которые отец оставил нам, их более чем достаточно, чтобы добраться до Гарднера. Мы можем остановиться у Кэсс, пока не поймем, что делать дальше.
Хочу забрать том Шекспира, но он очень тяжел и непрактичен, и в последнюю минуту задерживаю на нем руку в прощании, а потом засовываю под кровать.
Я все еще не уверена, что скажу Майлзу. Стучу в его дверь.
Хорошо позавтракай, говорю я ему. Когда он направляется в ванную, укладываю его одежду в свой рюкзак. И не возражаю, если в этот раз ты положишь выпечку в карман.
***
Поедем сейчас в город? спрашивает миссис Клиффтон, когда я появляюсь внизу лестницы, пытаясь держать переполненный рюкзак за собой. Я слишком нервничаю, чтобы завтракать, и едва могу смотреть на нее, улыбающуюся, в костюме в честь Дня военно-морских сил и белой креповой блузке, как будто все совершенно нормально. Она натягивает перчатки для вождения. Пойдемте, говорит она и жестом показывает Майлзу и мне следовать за ней.
Майлз ничего не замечает. Он совсем не обращает на меня внимания, расцветая под потоком вопросов миссис Клиффтон о завтраке и о том, как он спал, удобна ли его кровать, какие школьные предметы он любит, и я понимаю, как сильно ему не хватало внимания мамы. Пропасть между нами никогда не казалась больше, чем за эти последние месяцы, когда я поняла так много, а онмне на зависть, так мало.
Когда нет дождя, миссис Клиффтон ведет машину лучше, и я могу критично разглядеть Стерлинг. Он кажется непримечательным. Лес и фермы, ухоженные, в хорошем состоянии дома, но в этот раз я замечаю, что все входные двери разных оттенков одного цвета: серо-коричневого, такого обыденного и грязноватого.
Мама всегда настаивала на том, чтобы наша входная дверь была самой яркой в городе, вишнево-красной, и папа перекрашивал ее при первых же признаках выцветания. При этой мысли я больше не могу сдерживаться: обвинения вылетают из меня.
Миссис Клиффтон, выпаливаю, прерывая ее на полуслове, что-то здесь совершенно неправильно.
Ее спина выпрямляется, но она не пытается взглянуть на меня в зеркало заднего вида. В действительности оно там как будто просто для украшения. Я осознала это в тот момент, когда наклонилась вперед на выступе фонтана и не смогла увидеть свое отражение. Почему в моей ванной или в любой другой комнате дома Клиффтонов нет зеркал?
Потому что они были бы совершенно бесполезными.
Пытаюсь не дать смятению просочиться в мой голос.
Расскажите нам о зеркалах.
Хорошо, Айла, говорит миссис Клиффтон успокаивающим голосом, но сжимает руль, и, когда Майлз смотрит то на нее, то на меня, я жалею, что поддалась импульсу. Может быть, то, что она прячет, настолько ужасно, что Майлзу не стоит знать. Мой страх становится сильнее.
И скажите нам, почему цветы не пахнут, добавляет Майлз, наклоняясь вперед.
Краска заливает лицо и шею миссис Клиффтон, совпадая с бордовым цветом ее шляпки.
Мне очень жаль, запинаясь, произносит она. Я планировала сказать вам сегодня. Просто хотела, чтобы вы устроились на месте, и мы не знали учитывая, что вы дети Джульет, она колеблется, повлияет ли это на вас. Она оглядывается на нас с извинением в глазах. Мы не говорим с посторонними о том, что происходит здесь.
Что? спрашивает Майлз. Что здесь происходит?
Мы называем это Исчезновениями.
Мимо нас проезжает машина, женщина за рулем приветственно поднимает руку и машет миссис Клиффтон. Но, когда она видит меня, ее улыбка застывает, и женщина хмурится.
Миссис Клиффтон говорит:
Ваша мама правда никогда об этом не говорила?
Мы с Майлзом молчим.
Миссис Клиффтон вздыхает.
Я не виню ее, в общем-то. Просто уехать и забыть все. Она кивает на дорогу, раздумывая. Мы никогда не знали, какой была жизнь до них. Они начались в 1907 году, когда мы родились.
Теперь она не так сильно сжимает руль, словно испытывает облегчение, оттого что секрет вышел наружу.
Первое, что мы потеряли, запахи. В тот день я была на Ярмарке урожая. Конечно, все туда пошли, но я была еще ребенком в то время.
Руль вращается в ее руках.
Началось все невинно. Мы всегда поддерживали ежегодные дружеские соревнования между горожанами, чтобы увидеть, кто придумает лучший рецепт с яблоками Стерлинга: пироги и торты, сидр и желе. Понимаете, это глупо, конечно, но люди по природе могут быть склонны к соперничеству, особенно в таком маленьком городе, как этот. Все так сосредоточились на том, кого объявят победителем, что сначала никто не заметил, что что-то пошло не так. Только когда судья открыл блюда и наклонился, чтобы почувствовать аромат.
Начинают виднеться окраины города, и первой появляется станция «Тексако».
Поначалу никто сильно не беспокоился, продолжает она. Конечно, мы не поняли в то время, что это значит, когда судья объявил, что запахи всех изделий словно исчезли. Про награду забыли, когда люди вышли вперед, чтобы самим убедиться в этом.
Ее голос начинает слегка дрожать.
Возможно, они думали, что это только временно. Конечно же, никто не мог догадаться, что масштаб будет таков, что из Стерлинга исчезнут все запахи. Исчезновения повлияли на всех, молодых и старыхи на все: фрукты и цветы, духи и шампуни, даже на такое, что делает людей сентиментальными: например, запах волос ребенка или запахи, связанные с важными воспоминаниями.
Я думаю о запахах детства: жарящиеся яйца, пышное печенье с кристаллами сахара, мамин кофе с цикорием каждое утро, раскрашенная миска с лимонами на кофейном столике, исчезающий аромат папиного лосьона после бритья, когда он склонялся, чтобы поцеловать меня на ночь, даже запахи, которые я ненавидела. Как, например, вареный шпинат. Куча компоста. Подгоревшая белая рыба, запах которой надолго прилип к стенам Склона, пока мама не поклялась, что больше никогда не будет ее готовить.
Специалисты по аносмии приезжали со всей страны для исследований, продолжает миссис Клиффтон. Но, даже когда в Стерлинге стали понимать размах того, что произошло, никто не знал, чем это вызвано или как все возвратить. Ни к кому не вернулось обоняние, даже когда пытались покинуть город. С тех времен все дети в Стерлинге рождаются с этим. И с годами люди все больше смиряются с тем, что это навсегда.
Это спрашиваю я, колеблясь, и сглатываю, это будет чем-то постоянным для меня и Майлза?
Не для вас, дорогая, быстро говорит миссис Клиффтон. Вы должны выбраться из его власти, как только покинете наши границы.
Я выдыхаю с чувством облегчения, таким сильным, что мне и стыдно, и я чувствую себя эгоисткой. Смотрю на мужчин и женщин Стерлинга. Они все кажутся такими нормальными, беззаботными, бродя по центру города с пакетами в подмышках, забегая в бакалейный магазин Фитцпатрика. Женщина в большой шляпе с полями показывает на обочину своему сыну с пухлыми ручками.
Что произошло потом? спрашивает Майлз.
Настоящая паника началась позже, говорит миссис Клиффтон. Она паркует машину. Когда в тот же самый день через семь лет после первых Исчезновений это произошло снова. Она выключает двигатель и смотрит на нас. Однажды утром ваша мама и я проснулись и обнаружили, что у нас больше нет отражений. Я была всего лишь маленькой девочкой, но это было ужасно страннопойти посмотреть на себя, только чтобы увидеть, что я исчезла. А потом, когда нам исполнилось четырнадцать, из наших красок и ручек словно вытекли все цвета. Все новое, что мы пытались раскрасить ими, получалось серым.
Я представляю свою маму девочкой, ее смятение и печаль, какие она должна была испытать, проснувшись и поняв: то, что она любила, исчезло.
Кусочек за кусочком эти маленькие части нашей жизни, которые мы всегда считали чем-то само собой разумеющимся, стали ускользать от нас, говорит миссис Клиффтон. Каждые семь лет как по часам что-то теряется: запахи, отражения, цвета
Майлз прерывает ее:
Но почему?
Если бы я знала, дорогой. Никто не знает.
Но моя мама могла чувствовать запахи, протестую я, вспоминая ее сад, ужасный запах белой рыбы.
Да, говорит миссис Клиффтон, в ее голосе появляется напряженность, но эта история на потом. Она бросает взгляд на город. Не здесь.
Я едва могу поверить в то, что она рассказала, хотя видела это своими глазами. У меня кружится голова, и я потею, пытаясь ухватиться за разматывающуюся нить, вспомнить все, что она рассказывала о том, как росла здесь, чтобы посчитать в голове.
Если что-то исчезает каждые семь лет говорю я медленно. Сколько прошло с последнего раза?
Миссис Клиффтон машет кому-то через улицу, натягивая улыбку на лицо.
Ну, боюсь, вы приехали как раз вовремя. Она поправляет шляпу, не пользуясь зеркалом, и открывает дверь с искрой вызова. Остался месяц до того, как мы выясним, что исчезнет следующим.
***
Пока Финч, портной, снимает с меня мерки для школьной формы, я онемело стою, а потом мы с Майлзом идем за миссис Клиффтон в универмаг. Пробираемся мимо ярких пятен апельсинов, рядов стеклянных бутылок и мыла без запаха, а мысли в голове так крутятся, что сначала я даже не понимаю, что за мной наблюдают. Женщина в белых перчатках и платье цвета весенней травы смотрит на нас из-за штабелей консервов «спам», когда мы выбираем Майлзу бумагу для набросков и пакет свежей картошки для Женевьевы. Как только я замечаю, что она уставилась на нас, женщина резко выпрямляется и машет миссис Клиффтон. Сумочка из крокодиловой кожи висит на сгибе ее локтя, энергично покачиваясь.
Ю-ху-у-у! зовет она. Матильда! Что привело тебя сюда? Пораженная, я крепче сжимаю мои школьные принадлежности, все еще раздумывая, не стоит ли нам с Майлзом сесть на следующий поезд и сбежать.
Ой, это, должно быть, те дети! Женщина кидается к нам, и я отступаю на шаг назад. Боже мой, она точная копия Джульет, разве нет? Так великодушно с твоей стороны, Матильда, взять их к себе. Мне бы просто не хватило смелости после того, как Совет проголосовал против этого
Миссис Клиффтон бросает на меня взгляд и резко говорит:
Айла, Майлз, это Агата Макельрой. Она была подругой вашей мамы в юности.
Но мои мысли споткнулись, и теперь мне трудно сообразить. Какой-то совет проголосовал насчет Майлза и меня?
Проголосовал против?
Матильда, в каком году родился этот маленький мальчик? миссис Макельрой громко шепчет, кивая в сторону Майлза. Он бросает на меня взгляд, заходит за стеллаж со сгущенным молоком и делает вид, что задыхается. Я смотрю четко направо от него и молюсь, чтобы он прекратил представление, прежде чем кто-то заметит, но вместо этого он добавляет еще и выдуманную стрелу, попавшую в горло. Только Майлз может отреагировать на самый судьбоносный момент нашей жизни, притворяясь, что умирает посередине прохода с консервированными продуктамии.
В четвертом, отвечает миссис Клиффтон, и я посылаю Майлзу мой самый убийственный взгляд. Но потом что-то заставляет меня изменить ход моих мыслей.
Возможно, это из-за того, что он единственный человек в мире, который может понять, что я чувствую сегодня. Поэтому я смотрю ему прямо в глаза, делаю глубокий вдох и протыкаю сердце воображаемым кинжалом. И даже для пущего эффекта изображаю струю крови, текущую по платью.
Майлз уставился на меня.
Финальное слово«беспрецедентный», шепчу я.
Он широко улыбается.
Ты выиграла, шепчет он в ответ.
Матильда, не поверишь, что я слышу как глава библиотеки Общества сохранения, теперь говорит миссис Макельрой. Миссис Белинда Бэбкок попала в затруднительное положение на прошлой неделе. Давай просто скажем, что в этом замешаны ее знаменитые запеченные яблоки с корицей и немало рома. Если бы я была судьей на Ярмарке урожая, я бы подошла прямо к ней и потребовала, чтобы она отдала все эти оскверненные синие ленточки.
Да? устало спрашивает миссис Клиффтон. Когда она идет оплатить покупки, я замечаю коллекцию маленьких мешочков в глубине ее дамской сумочки.
Но миссис Макельрой не остановить.
Ну, если она выиграла все эти голубые ленточки за свои яблоки с алкоголем, тогда мы не можем это просто терпеть. Подумай о детях.
Внимание Майлза теперь остановилось на рядах газет, и я встаю перед ним, чтобы закрыть заголовки: «Самолеты США сбили сорок два самолета и нанесли удар по двум крейсерам у Соломоновых островов: нацисты надвигаются на Сталинград».
Я представляю отца в безопасности, на корабле, и внезапно меня захлестывает волна гнева. Как он мог послать нас сюда, даже не предупредив?
Но каким-то образом я знаю, что он не мог бы.
Я сглатываю. Могла ли мама держать все это в тайне даже от него?
Ох, Агата, я уверена, есть вполне разумное объяснение, говорит миссис Клиффтон. Ненавижу быть невежливой, но чувствую, как подбирается головная боль. Передавай привет Джорджу.
Конечно. Айла, найди моего Джорджа в школе, говорит Агата. Матильда, надеюсь, что головная боль скоро пройдет.
Я киваю миссис Макельрой и изображаю улыбку, уверенная, что головная боль миссис Клиффтон прекратится, как только уйдет эта миссис Макельрой.
Когда мы выходим на солнечный свет с сумками с покупками, над нами звонит колокол.
Хотя я намеревалась лучше познакомить вас с городом сегодня, говорит миссис Клиффтон, потирая виски, но не уверена, что хотела бы, чтобы вы узнали его так хорошо.
Но, миссис Клиффтон, нетерпеливо вмешивается Майлз, словно вопрос уже мучил его какое-то время, роллы, которые мы ели вчера за ужином, я чувствовал их запах.