Она и к тебе приходила? внезапно спросил Венсан, криво усмехнувшись, и его лицо всё перекосилось, словно от судороги. Значит, и ты скоро окажешься здесь. На моём месте.
Кто она? снова спросил Эдгар. Зверь? Или человек? Её можно убить?
Она сама тьма, хрипло произнёс дядя, а разве можно убить тьму? Она будет приходить снова и снова, пока не высосет всю твою душу
Так кто она на самом деле? Это зверь? Или человек? снова переспросил Эдгар, чуть пододвинув табачный лист.
Глаза дяди не отпускали маленькую горку чёрной пыли, следя за медленным движением пальцев племянника.
Она даппи, злой дух, наконец, произнёс Венсан, облизнув пересохшие губы, и однажды я почти держал её в руках!
Что ей нужно? Зачем она приходит? лист проехал по столу ещё чуть-чуть.
Ей нужны наши души
Зачем?
Потому что мы прокляты! закричал Венсан и молниеносным броском попытался выхватить табачный лист, но Эдгар накрыл его глиняной миской.
Не раньше, чем ты всё мне расскажешь, покачал он головой.
Но ничего больше ему узнать не удалось. Дядя по кругу твердил одно и то же, что Эдгар и так уже знал. Та-что-приходит-по-ночам это злой дух. Даппи. Она приходит с болот, чтобы забрать их души, потому что семейство Дюран проклято.
Она хочет забрать то, что принадлежит ей! хрипел Венсан, когда Эдгар пытался отцепить его руки от глиняной миски. Она хочет забрать наши души, потому что мы принадлежим ей! Мы прокляты! Прокляты! Дай мне! Дай мне забыться! Дай мне не видеть её глаза!
Эдгар разжал пальцы. Едва ли он услышит что-то внятное от Венсана. Он запер дверь во флигель, оставив дядю наедине с ромом и «чёрной пылью» пожалуй, это единственное, что по-настоящему облегчает его страдания.
Он пересёк двор и направился в кухню, где застал Лунэт, пекущую ямсовые лепёшки.
Расскажи мне про даппи, Эдгар сел за стол и внимательно посмотрел на старую ньору. Ты ведь знаешь кто это?
Лунэт покосилась на дверь, и Эдгар понял, что она боится. Впрочем, и неудивительно мадам Эветт враз всыплет плетей, если кто будет говорить о таком вслух. Ньорам не полагалось молиться своим богам, потому что их боги зло. И болтать о всяких суевериях тоже. Мадам Эветт не верила в призраки и всякое зло видела только в непослушании, а это лечилось просто поркой, постом и молитвами.
Мадам Эветт уехала на пристань, ответил Эдгар, рассказывай.
Негоже это, болтать всякие глупости, за такое только плеть и полагается, осторожно ответила Лунэт.
Я тебя хоть раз ударил? спросил Эдгар, отодвигая чашку с мукой и кладя руки на стол. Обещаю: что бы ты мне ни сказала, я не стану тебя наказывать. И никто не станет. Говори.
В каждом человеке, массэ, есть две души: белая и чёрная, произнесла Лунэт, раскатывая тесто большими ладонями, белая принадлежит великому Эве Духу Неба, и уходит к нему на суд сразу после смерти. А чёрная душа, покуда она здесь, принадлежит Духу Земли Великому Нбоа, и не может уйти к Эве, пока не закончит на земле все свои дела. И ежели человек не сделал чего важного, не сдержал клятвы, к примеру, или был внезапно убит, или сам стал убийцей, его чёрная душа может ещё долго возвращаться к тем, кому он задолжал, или к убийцам или к родным убитых. Он будет пытаться всё исправить. Может причинять им зло, мстить, может мучить, а может и просить прощения по-всякому бывает. И так будет до тех пор, пока не свершится задуманное, пока он не достигнет цели: кто-то не умрёт или кто-то не простит, и только тогда Великий Нбоа его отпустит, а Великий Эве возьмёт его вторую душу к себе и соединит их, потому что всё в мире должно быть в равновесии.
Религия ньоров, которую вместе с клеймом выжигали из рабов их хозяева, Эдгару всегда казалась наивной. Даппи, люди с головами крокодилов и духи, которым нужно делать подношения мукой, кровью и ромом всё это было очень похоже на страшные сказки, которыми пугают детей. И, как человек рациональный и взрослый, он в них конечно же не верил, но что-то было в словах старой Лунэт, разминающей тесто, что-то такое, заставившее его спросить:
А как узнать, чего хочет даппи?
Ньора оперлась на руки, полностью утопив их в муке, и покачала головой:
Для этого вам надо найти того, кто может говорить с духами: унгана или ман-бо, нашего жреца или жрицу. Они могут общаться с нашими лоа они могут узнать, чего хочет этот даппи.
И где его найти? Этого унгана или ман-бо? негромко спросил Эдгар, сам не веря, что такое спрашивает.
Лунэт снова оглянулась на дверь и произнесла совсем тихо:
В Альбервилле есть одна ман-бо, самая сильная из всех, о ком я слышала. Её зовут «королева Мария». Я говорила массэ Венсану, чтобы он съездил к ней, да он меня только высек.
И теперь вот Эдгар стоял прямо перед лавкой той самой Марии, глядя на тёмную вывеску и дверь с выгоревшим от времени синим глазом. Дыхание океана медленно качало длинные языки папоротника, свисающего с крыши, и закатное солнце плясало бликами на бутылках разноцветного стекла, будто подмигивая. Он взялся за ручку, но всё ещё колебался, правильно ли поступает. А, впрочем, это был день неправильных поступков: одним больше, одним меньше какая разница? Он толкнул дверь и вошёл внутрь.
Общаться с колдуньями и жрицами ему ещё не приходилось. И сама мысль о том, чтобы идти сюда, Эдгару претила, ведь он был человеком рациональным, но то, что произошло с ним недавно, никакой логике не поддавалось. Так что пусть даже колдунья и окажется шарлатанкой, ему нужно попробовать все варианты. Не выгорит здесь он будет искать дальше. Перспектива сойти с ума и занять место Венсана во флигеле в обнимку с бутылкой рома его никак не прельщала.
Но, как ни странно, Мария ему понравилась. Он вообще не так представлял себе жрицу ман-бо. Думал, что она будет скрюченной и чёрной, с немытыми космами волос, старой и непременно горбатой. Во всяком случае, на севере, где он жил и учился, ведьм изображали именно так. Ещё им полагалась метла, чёрная кошка, летучая мышь или сова, связка куриных лап над очагом и ведро из-под золы. Но эта жрица оказалась даже красива, хоть и немолода, и держалась величественно в точности королева, как и сказала Лунэт. А может, это массивный оранжевый тийон, что был у неё на голове, придавал ей такое сходство с царственной особой.
Эдгар не стал ходить вокруг да около и коротко изложил, что видит по ночам кошмар, и ему нужно знать, кто приходит к нему и чего от него хочет. Мария слушала молча и смотрела очень внимательно. И лишь когда он взял с прилавка свою шляпу, собираясь очевидно уйти, спросила:
Как тебя зовут?
Эдгар.
Она переплела пальцы и произнесла негромко, глядя как-то странно, будто сквозь него:
Тебе кажется, что внутри ты умер. Но это не так. На самом деле ты хочешь жить, но просто боишься
Обойдемся без балаганных советов. Я не за этим пришёл. Если я захочу исповедаться, мадам Лафайетт, я найду, где это сделать, усмехнулся криво Эдгар.
Он не любил, когда ему пытались лезть в душу, и знал, что так обычно делают гадалки-шарлатанки, пытаясь откровенным разговором выведать из доверчивых клиентов какие-нибудь личные подробности.
Мария прищурилась, глядя ему прямо в глаза, и, поведя ладонью по прилавку, ответила, будто отрезала:
Завтра я буду общаться с ду́хами. Приходи на закате на кладбище Святого Луи. Принеси с собой чёрного петуха, бутылку рома, один ливр кукурузной муки, пять сигар и медных монет. И ты получишь ответы.
Всё так просто? саркастично спросил Эдгар.
Твои ответы будут стоить пятнадцать экю, невозмутимо парировала Мария, прожигая его взглядом
Эдгар покрутил в руках шляпу. Всё это как-то сильно попахивало шарлатанством. Он на мгновенье представил себя, идущим по кладбищу с петухом в руках, мукой и бутылкой рома, и решил, что, пожалуй, толку с этого будет чуть, как с того деревянного глаза, что дала ему Лунэт. И уже собрался распрощаться, как Мария добавила:
Я вижу, ты не веришь, но мне не нужна твоя вера. Духи скажут всё и без неё. Ты хотел ответов ты их получишь. Даже на те вопросы, которые боишься задать, она снова переплела пальцы и, прищурившись, произнесла спокойно: Виновен ли ты в их смерти. Твоей жены и дочери.
Глава 7. Кто больше за чёрного петуха?
С утра Летиция думала, что кузина будет на неё дуться из-за того, что произошло на суаре, но оказалось, что совсем наоборот Аннет за завтраком была мила и приветлива, и щебетала как птичка, рассказывая о планах на день.
Сегодня им нужно посетить рынок ведь кузина не видела и сотой доли тех необычных фруктов и овощей, какие растут в Новом Свете. Надо купить крашеный сахар для карнавального торта и бусы. А ещё духи и маски к карнавалу, забрать платья, посетить мадам Шарбонн, поскольку той нездоровилось и традиции требовали её проведать. А на закате они поедут в Собор Святого Луи на вечернюю молитву сегодня как раз день этого святого, и, опять-таки по традиции, положено вознести ему почести, и отвезти корзины для бедных. Святой Луи открывает праздничную неделю: суаре, чаепития, бесконечные походы в гости, и в заключение череды развлечений заключительный бал сезона и карнавал. Бал для высшего общества. Ну а карнавал для всех остальных. Затем следует двадцатидневный пост, и город постепенно опустеет до самой осени.
Аннет взахлёб рассказывала о планах на эту неделю, и у Летиции даже от сердца отлегло зря она думала про кузину, что та начнёт её ненавидеть. Вон как она рада возможности провести время вместе. А вот ей не следовало быть вчера такой безропотной курицей и не стоило молчать, хоть бабушка и велела. Надо было поставить на место этого Фрессона и объяснить, что она совсем не ищет его внимания, и что раз он уже ухаживал за другой девушкой верх неприличия бросать её вот так прилюдно. Жаль, она не сделала этого вчера, на суаре, но как любила повторять бабушка: вовремя и смех не грех, а без времени и молитва ни к чему. Чего теперь рвать на себе волосы?
Вчера она просто растерялась всё-таки незнакомое общество, к тому же все набросились на неё с вопросами, и это излишнее внимание выбило почву из-под ног. Но в следующий раз она точно отправит этого Фрессона куда подальше. Мужчине, который так поступает, не может быть никакого доверия.
А куда делась Люсиль? спросила Летиция, намазывая круассан апельсиновым джемом.
Сегодня утром к ней пришла другая служанка Ноэль. Высокая, худая и молчаливая, она всё делала быстро, вопросов не задавала и в глаза старалась не смотреть. Цвет её кожи, словно жжёный кирпич, рыжина в мелких кудрях, выбивавшихся из-под клетчатого тийона, и глаза, серые с зеленью говорили о том, что в её крови много всего намешано. Она поставила на тумбочку поднос с завтраком и графин с лимонадом, собираясь водрузить на кровать специальный столик. Но Летиция велела всё унести.
Здесь, в Альбервилле, была странная традиция зачастую завтракать прямо в постели, едва проснувшись. За такое в Старом Свете бабушка бы, конечно, отхлестала её полотенцем: мыслимое ли дело, а ну как разольёт она молоко на простыни или джемом вымажет подушки? Ну а уж крошки в постели дело вообще небывалое. Постель должна быть идеальна, точно Божий дух в ней ночевал, а не она, вертихвостка. Свежа и взбита, крахмальные наволочки только что не скрипят, а на простынях нельзя пропустить ни одной складочки и покрывало следует натянуть туго, как барабан. А уж подушкам, как парусам у галеона, положено возвышаться белоснежной горой, которую, как государственный флаг, венчает поверху накидка из тончайшего кружева.
Где уж тут есть яичницу с беконом!
Летиции следовало уметь заправлять постель самой, а когда она выйдет замуж за богатого и знатного если выйдет, конечно, то этому полагалось обучить служанок. И проверять, чтобы они не ленились, ведь постель визитная карточка хозяйки. И уж коли в постели крошки, то хозяйка лентяйка и неряха.
«Визитной карточкой хозяйки» у бабушки было всё: прическа, платье, кухня, постель, дно сковороды и угольного ведра, полки в чулане, кружева на воротничке, подмётки на туфлях да что угодно из того, на чём останавливался её придирчивый взгляд.
Люсиль папа́ наказал, ответила Аннет, помешивая кофе в чашке. Она была к тебе приставлена, так что должна была следить, чтобы никто в твою комнату не заходил. Но это ничего, ей только на пользу, пусть поработает на конюшне, а не при доме. Всё равно она лентяйка.
Но не слишком ли это жестоко? заступилась за служанку Летиция. Мало того, что вчера её выпороли за то, чего она не делала, так ещё отослали на конюшню! Её же вины в этом нет, мало ли кто мог сделать такую глупость, да и ничего ведь страшного не случилось. Подумаешь, рисунок на полу. А мне Люсиль понравилась
Милая кузина, Аннет отложила салфетку, и её идеально выщипанные брови сошлись в ниточку, вот будут у тебя свои рабы вот и будешь решать в чём есть их вина, а в чём нет. И уж можешь мне поверить, что их вина всегда в чём-нибудь да найдётся!
Сказала, как отрезала. А Летиция едва не поперхнулась столько злости промелькнуло в этих словах. Но затем на лице кузины снова появилась безмятежная ангельская улыбка, будто и не было ничего. Зря она решила, что на Аннет снизошло умиротворение. Всё тут показное, как и эта гостеприимная вежливость.
Свои рабы?
Вот уж о чём Летиция не думала, так это о том, что у неё будут свои рабы. А стоило бы подумать, ведь если она унаследует ферму деда
Сколько там душ числилось в завещании Анри Бернара? И что ей с ними делать?
Я считаю, что это несправедливо, ответила Летиция. Её так возмутили слова кузины, что она едва удержалась, чтобы не сказать ей какую-нибудь гадость, и, наверное, у меня не будет своих рабов. Во всяком случае, я уж точно не буду пороть их для острастки, не разобравшись, кто виноват на самом деле.
Да она вообще не собирается никого пороть! Дикость какая!
Не будет своих рабов? А кто, скажи на милость, будет рубить тростник на плантации? Кто будет работать? Что за глупость! фыркнула Аннет.
Можно нанимать рабочих, как делают в Старом Свете. Вот даже мсье Жильбер со мной согласен, ответила Летиция, вспомнив вчерашний разговор и не успев вовремя прикусить язык.
Вот зря она вспомнила о мсье Жильбере. Ох, зря!
У Аннет при этих словах сделалось такое лицо, будто она кипятка хлебнула. Их взгляды с кузиной пересеклись, и, судя по тому, как затрепетали её ноздри, сказать Аннет хотела что-то очень едкое, но, к счастью, вошёл Филипп и предотвратил начавшуюся перепалку.
В это утро он тоже оказался как-то особенно любезен присел за стол напротив, но есть не стал, лишь выпил чашку кофе и принялся расспрашивать Летицию о всякой ерунде, в основном о Старом Свете и скачках. Одет он был франт франтом: в серую тройку, а носки его сапог блестели так, что в них можно было смотреться, как в зеркало, крахмальная рубашка идеальной белизны, поверх пёстрый атласный жилет, по которому змеилась золотая цепочка часов, и на уложенных тщательно волосах было столько воска, что они, казалось, прилипли к черепу намертво. И бабушке бы он точно не понравился.
Интересно, сколько времени он провёл перед зеркалом? Похоже, даже больше, чем Аннет!
Его вид показался Летиции смешным, и она, едва сдержав улыбку, принялась рассматривать кофейные узоры на стенках чашки.
Сахар? кузен подвинул изящную сахарницу с ангелочками на ручках.
Нет, спасибо, я пью горький, ответила Летиция.
Как странно слышать подобное от будущей хозяйки сахарной плантации, улыбнулся ей Филипп, внимательно глядя в глаза.
Она лишь пожала плечами. Да ничего странного. Бабушка считала, что от сахара портятся зубы, и запирала его в большой кованый сундук. Выдавала только гостям, ну и ещё к празднику исключительно в тесто для пирогов. Вот и привыкла Летиция пить горьким и кофе, и чай. Зато зубы и правда были у неё прекрасные, так что, похоже, мадам Мормонтель в этом вопросе была права.
Я не люблю всё приторное, ответила Летиция с улыбкой, подумав, что её слова кузен может отнести и на свой счёт, хотя, скорее всего, он не поймёт, что она подразумевала.
И если мсье Фрессон был «слащав», то её кузена точно можно было записать в «приторные», а его внимание назвать «липким».
Филипп подсел чуть ближе и принялся ухаживать за Летицией так, что Жюстина ньора-подросток, которая забирала грязную посуду едва рот не открыла, наблюдая за ними. И даже Аннет как-то нервно отреагировала на внимание своего брата к кузине. Филипп предложил покататься в коляске по городу, но Аннет тут же возразила, сказав, что на сегодня у них с Летицией свои планы, и они с братом из-за этого даже немного повздорили. Но в итоге он всё-таки увязался за ними на рынок.