Дядя Готье кликнул носильщика, и чемоданы Летиции быстро перекочевали в шикарный открытый экипаж. Лаковые борта, на сиденьях бордовая кожа, красные спицы на колёсах такой экипаж стоил целое состояние. И даже кучер в зеленой ливрее посмотрел на Летицию так, словно раньше возил самого короля, а сейчас снизошёл до бродяжки.
Но Летиция сделала вид, что не заметила этого.
Пожалуй, чтобы понравиться новым родственникам, на ней недостаточный слой позолоты!
Дядя уехал в другой коляске, перепоручив гостью заботам дочери, и сказал, что к ужину будет.
Я покажу тебе город, всё равно поедем через весь центр, произнесла Аннет, церемонно расправляя складки на платье и прячась под зонтиком от солнца.
Неудивительно, что Аннет удалось сохранить такой светлый цвет лица широкополая шляпа, занявшая половину коляски, зонтик-шатёр, плотные перчатки из узорного шёлка солнца она старалась избегать всеми силами. Да и вообще, кузина Бернар хоть и не блистала красотой черты её лица были мелкими, а глубоко посаженные глаза смотрели на всё, пожалуй, слишком оценивающе, но выглядела она при этом очень элегантно и утончённо. Рядом с ней Летиция в своём платье из светлого хлопчатого поплина и простой соломенной шляпке почувствовала себя чем-то средним между горничной и монашкой. Но её мысли недолго задерживались на элегантном облике кузины-модницы, вскоре всё внимание завоевала рю Верте центральная улица города.
Это работный дом, а это здание хлопковой биржи, дальше свадебный салон мадам Руаль вещала Аннет с видом знатока, указывая веером на здания вдоль дороги.
А Летиция жадно разглядывала яркие вывески. Рю Верте улица широкая, обсаженная по обеим сторонам пальмами, тамариндовыми деревьями и казуаринами, вела на север от самого порта и заканчивалась большим храмом на холме. Мимо проплывали фасады домов, выкрашенных всеми цветами радуги: персиковые, розовые, цвета ванили и терракоты. Город стоял в низине, в дельте реки Арбонны, окруженный с одной стороны многочисленными болотами и дамбами, а с другой океаном. От жары и влажности белоснежная брестонская штукатурка, столь популярная в Старом Свете, здесь тут же покрывалась зелеными и рыжими разводами плесени и мха. Вот и красили дома кто во что горазд, добавляя в краску дубовую кору, кермек или гамбир.
Каждый дом непременно окружал длинный балкон с навесом и ажурными коваными решетками так альбервилльцы притеняли окна от невыносимо жаркого солнца. Ветерок лениво шевелил длинные листья папоротников, что свисали из горшков почти с каждого балкона, и доносил запах цветущего франжипани дерева, которое непременно росло у каждой двери. Его бело-жёлтые цветы обязательно должны были падать на ступени крыльца: считалось, что это добрый знак ангелы охраняют жильцов этого дома.
И Летиция вспомнила, что бело-жёлтые цветы франжипани символ Альбервилля.
А это Рынок рабов, произнесла Аннет как ни в чём не бывало.
Летиция жадно разглядывала высокие решетчатые ворота, за которыми виднелась утоптанная тысячей ног красная глиняная площадь, помост и что-то похожее на коновязь.
Неужели здесь продают людей? Вот так запросто, как скот
Но сегодня он не работает Божья неделя началась, изрекла Аннет философски, почти никто не работает. А это игорный дом мсье Маджера.
А это что? спросила Летиция, кивнув на особняк, фасад которого выделялся на фоне других стены выкрашены красным, а двери золотом.
На крыльце дома стояли две темнокожие женщины ньоры в кричаще-ярких одеждах и тийонах таких размеров, что, казалось, голова у них оторвётся от их тяжести. У одной поверх шёлкового тийона красовалась ещё и красная шляпка, плоская, как блин. И всё это сооружение на голове походило на огромный сказочный гриб.
Женщины свешивались через перила, и глубокие декольте их платьев показывали всё, что должен скрывать наряд приличной женщины. Но они, нисколько не смущаясь, махали морякам, идущим по другой стороне улицы, и смеялись.
Ну, понятно же это дом терпимости, произнесла кузина, чуть понизив голос и не глядя на вульгарных женщин.
Бордель? потрясённо спросила Летиция и тут же прикрыла рот ладонью мадам Мормонтель за одно это слово, произнесённое вслух, враз бы огрела чётками.
В Старом Свете такое и помыслить было невозможно, и от удивления Летиция даже обернулась, разглядывая публичных женщин. В Марсуэне, где они жили с бабушкой, конечно, были публичные дома, но где-то на задворках, на узких тёмных улицах, по которым не проезжают дамы из приличных семей. О них никогда не говорили вслух, а если и хотели упомянуть, то выражались деликатно и туманно, вроде «вы же понимаете, о каких женщинах мы говорим». Это считалось грязным, постыдным и греховным. Это следовало скрывать от глаз, как язву, как нехорошую болезнь, а вовсе не выставлять напоказ.
И то, что здесь, в Альбервилле, бордель находился в центре города, вот так нарочито и открыто, сияя красными вывесками и начищенными стёклами, соседствуя с вполне приличными заведениями: магазинами и конторами на главной улице такое было очень странно и удивительно.
Рынок рабов, Игорный дом и бордель! И всё это на центральной улице! И впрямь город греха!
Их коляска свернула на рю Виктуар, и кивнув на особняк с мраморными колоннами и садом, Аннет произнесла:
Это «Белый пеликан» самая большая бальная зала во всём Южном союзе. Даже в Реюньоне нет такой. Не знаю, как в Старом Свете, но здесь очень любят танцы.
Летиция уже успела заметить, что и на флаге Альбервилля тоже изображен пеликан, рядом с цветами франжипани. Да и когда они проезжали небольшой кусок набережной, выходившей на низкий берег Арбонны, эти самые птицы, совершенно не боясь людей, сидели на гранитных камнях вдоль всего берега. Не даром же Альбервилль называют городом пеликанов.
Экипаж остановился перед большим особняком, и Летиция поняла, что они приехали. Дом Бернаров утопал в тени старых дубов, с ветвей которых, точно бахрома, свисали сизые нити ведьминых волос. Два этажа, персиковые стены и зелёные ставни, мраморные колонны украшали фасад, а подъездная аллея растянулась на полсотни туасов дом выглядел очень респектабельно, как, впрочем, и всё, что было связано с дядей Готье.
Странно, что ты не взяла с собой служанку, как будто невзначай обронила Аннет, но было понятно, что это всего лишь такой способ провести между ними черту различий они хоть и родственники, но именно деньги определяют здесь настоящий статус.
К сожалению, она слегла с горячкой, быстро нашлась Летиция, но не думаю, что в этом городе такая уж проблема нанять служанку.
Унижаться перед богатой родственницей она не собиралась.
Я пришлю тебе Люсиль, ответила Аннет, войдя в тень густых деревьев и складывая зонтик, она, правда, топает, как лошадь, но умеет делать всё. Да смотри, не давай ей лодырничать она любит поспать, пока никто не видит, так что заставляй её что-нибудь делать к сроку, всё равно что, добавила кузина назидательно, у ньоры руки всегда должны быть заняты работой. Полагаю, тебе нужно отдохнуть с дороги. Ужин у нас в семь.
Слова Аннет оставили у Летиции неприятный осадок в душе. Она почему-то сразу вспомнила наставления бабушки о том, что сидеть без дела грех, и то, как за праздность ей доставалось иной раз и розгами, и лишь утвердилась в мысли, что Аннет вряд ли станет ей подругой.
Кузина раздала задания слугам, велела отнести вещи гостьи в её комнату, представила Люсиль толстую ньору лет сорока в крахмальном переднике и зеленом тийоне, и с чувством выполненного долга удалилась. А Летиция остановилась у подножья лестницы, украдкой разглядывая большой холл, высокие окна, задрапированные светлыми портьерами, картины на стенах и бронзовые статуи у входа, и почему-то подумала, что едва ли это адвокатская практика приносит дяде Готье доходы, позволяющие содержать такой дом.
Ты рабыня? спросила она Люсиль, когда они поднялись на второй этаж в комнату, отведённую для Летиции.
Конечно, муасель, вот и печать есть, ответила Люсиль так, словно вопрос её удивил, и закатала рукав.
Чуть выше локтевого сгиба на внутренней стороне руки Летиция разглядела что-то похожее на татуировку или очень старый ожог, словно из кожи цвета тёмного шоколада вытравили часть краски. Печать представляла собой белый круг, в нём какие-то символы и в середине буквы «Г.Б.».
Готье Бернар.
Клеймил ли рабов её отец? Этого она не помнила. Но сам факт того, что на человека ставят клеймо, как на лошадь или овцу, показался ей диким и противоестественным. И в этот момент она снова вспомнила слова бабушки, которая всегда отзывалась о рабовладении, как о противном Богу занятии.
Пожалуй, в этом Жозефина Мормонтель была права. Боже, это же, наверное, больно?
А ещё, глядя на Люсиль, она внезапно подумала о своём отце и даже невольно посмотрела на себя в зеркало. Бабушка об этом не распространялась, вернее, сказала, что не знает ничего, но Летиция умела сложить два и два. И вспоминая серые глаза дяди Готье и его белую кожу, тонкие губы и русые волосы, понимала, что у её дяди и у её отца матери точно были разные. И кто её бабушка по отцовской линии догадаться было нетрудно.
Квартеронка. И такая же рабыня, как Люсиль?
Может, в этом и была причина той надменности, с которой разговаривала Аннет, глядя на Летицию? В той капле «нечистой» крови, что унаследовала она от второй бабушки?
Какая насмешка! Ведь другая половина её крови, что досталась от Жозефины Мормонтель, восходила по генеалогическому древу к одному из королевских домов Старого Света.
Только это не имело значения. В отличие от Старого света, здесь «чистота» крови играла особую роль в отношениях.
Ужин подали в просторной комнате на первом этаже. И хотя за столом они были втроём тётя Селин, ещё не вернулась из Реюньона, но накрыли его по-королевски. Летиции такое обилие серебряных приборов и такой изящный фарфор приходилось видеть только на больших приёмах. А тут обычный ужин, пусть и в честь её приезда, но она не такая уж необыкновенная гостья, чтобы так ради неё стараться.
И хотя этикет Летиция знала безупречно, но всё равно весь вечер от волнения боялась что-нибудь разбить или опрокинуть, слишком уж пристальным было внимание к её персоне. Она вообще ощущала себя неловко под перекрёстными взглядами дяди и кузины. За столом висело какое-то напряжение. Новые родственники рассматривали её исподтишка Летиция это чувствовала, даже глядя в тарелку с черепаховым супом. А ещё её смущали две ньоры, которые стояли по обе стороны от стола, мерно размахивая опахалами из перьев, и двое ливрейных слуг, разносивших блюда. Она не привыкла к такой пышности. Их ужины с бабушкой проходили в куда более скромной обстановке. И чтобы как-то сгладить неловкость, она попросила дядю рассказать о родителях.
Ну, Жюльен он был хорошим человеком, дядя Готье помешал ложкой суп, и твоя мать, мадам Вивьен тоже. Мы не слишком долго были знакомы
Сказать по правде, из рассказа дяди Летиция особо ничего не вынесла. Он говорил какими-то общими фразами, точь-в-точь некролог зачитывал, и весь смысл его рассказа сводился к тому, какими прекрасными людьми были её родители. Она хотела расспросить про свою бабушку по отцовской линии, но помня презрительный тон Аннет в отношении ньоров, так и не насмелилась это сделать. Потом как-нибудь, когда они будут одни.
А ты как надолго собираешься задержаться в Альбервилле? Когда планируешь возвращаться в Марсуэн? вклинилась в разговор Аннет, прикладывая к губам белоснежную салфетку.
Вообще-то, я бы хотела здесь остаться, ответила Летиция, пробуя десерт нежное пралине с орехами пекан.
Здесь? Но зачем? у Аннет на лице отразилась крайняя степень удивления.
Мсье Анри Бернар оставляет мне ферму, и я бы хотела попробовать пожить там. Возможно, даже попробую управлять ею, ответила она с улыбкой. Здесь всё-таки мой дом. Мой настоящий дом.
За столом внезапно наступила тишина, и, подняв взгляд, Летиция увидела вытянувшиеся лица семьи Бернаров.
Почему они так смотрят? Может, она глупость какую-нибудь ляпнула? Похоже на то Наверное, это из-за того, что она сказала про управление фермой. Судя по нежной коже Аннет, такое им бы и в голову бы не пришло. Хотя, что сложного-то в управлении фермой?
В конце концов, в деле ведения хозяйства она даст сто очков вперед любому местному плантатору уж этому-то её выдрессировала мадам Мормонтель. Вести счета, закупать продукты, торговаться за каждый луи, следить за домом, готовить, стирать, управлять слугами, даже вот так стол накрыть фарфором и золотом всё это совсем не сложно.
В самом деле? Управлять фермой? Ты хоть что-то знаешь о сахарном тростнике? осторожно спросил дядя Готье.
Я не думаю, что разобраться в том, как он растёт и что с ним нужно делать, будет так уж трудно, ответила Летиция.
И лица Бернаров вытянулись ещё сильнее.
А как же мадам Мормонтель? дядя Готье даже руками развёл, будто не найдя слов в ответ на такую вопиющую глупость. Она, конечно, писала, что тебе необходимо сменить обстановку после трагической гибели жениха, но жить на болотах? И наш тяжёлый климат, после Старого Света
Летиция поспешно опустила глаза чуть не поправила дядю, что не жениха, а мужа. Так ведь и на лжи недолго попасться. Она даже покраснела от этой мысли и как-то пропустила дальнейшую речь дяди Готье о превратностях местного климата, гнусе и аллигаторах. Вздрогнула лишь, когда внезапно раздался стук входной двери в комнате появился молодой человек, в котором Летиция безошибочно узнала Филиппа Бернара брата Аннет и своего кузена.
Узнать его было нетрудно одно лицо с дядей, и выглядел он так, что ей в голову пришло только одно слово «породистый». Одет щегольски, высок, подтянут, довольно красив. Он, не глядя, размашистым движением сунул дворецкому шляпу и хлыст, едва не впечатав их в грудь пожилого ньора, коротко поприветствовал отца и упёрся взглядом в Летицию.
Кузина? тонкие губы расплылись в сладкой улыбке. Как я рад!
Она привстала для приветствия, и Филипп, поймав её руку, склонился в поцелуе, успев при этом пробежаться взглядом по её фигуре и задержаться на лице. Он произнёс пару комплиментов, приличествующих случаю, расположился за столом напротив и принялся внимательно разглядывать Летицию, особенно её скромное серое платье, в которое она переоделась после приезда.
К счастью, это пристальное разглядывание продлилось недолго ужин уже подходил к концу. Поблагодарив родственников за гостеприимство, Летиция рассчитывала поскорее уйти к себе, но дядя Готье попросил её задержаться.
Они прошли в соседнюю комнату большое помещение, которое совмещало функции кабинета мсье Бернара и библиотеки. Панели из красного дуба подпирали потолок с люстрой из трёх ярусов хрусталя, а массивные шкафы, доверху набитые юридической литературой, придавали комнате несколько мрачный вид. На стене напротив большого письменного стола висела карта с изображенной на ней дельтой реки Арбонны, разлинованная на какие-то квадраты.
Приглядевшись, Летиция пришла к выводу, что квадраты это плантации. Дядя снял сюртук, велел служанке принести кофе, а Летиция за это время успела пробежаться глазами по карте и обнаружить поместье Анри Бернара Утиный остров. Остров на самом деле был полуостровом, вонзившимся, словно клюв пеликана, в самую середину реки именно в этом месте Арбонна сужалась до бутылочного горлышка, делая петлю, а затем изливалась в низину, разделяясь на множество рукавов, вросших в альбервилльский залив, словно корни болотного кипариса.
Названия, нанесенные на карту тончайшим пером, отозвались в памяти чем-то очень знакомым: плантация Дюранов поместье Жемчужина, Лаваль поместье Физалис, Обьер поместье Гиацинт, Три дуба Грейсоны, Кошачий глаз Фурье, дальше пристань, у которой останавливались пароходы. А за ней по обе стороны протоки и до самого Альбервилля шли болота Панчак раскинувшиеся на десятки льё непроходимые смертельные топи.
Утиный остров занимал весьма приличную часть земли, и что именно нотариус именовал фермой было непонятно. Хотя, может, Летиция неправильно поняла письмо? Жак Перье писал весьма витиевато, а её воспоминания о детстве на плантации были весьма смутными. Но до этого момента под «фермой» Летиция понимала клочок земли с хижиной рабов и маленький домик. А на деле поместье Анри Бернара оказалось одним из самых крупных владений на всём правобережье нижней Арбонны. И какая его часть причиталась Летиции, можно было только догадываться.