Алмаз такого размера потянет
А ты не оставил дурной привычки заглядывать в чужой карман
Тетушка застонала.
Я пристроила ногу на подоконник и, сняв белую туфельку на картонной подошвеи ничего мои ноги не отекли, могли бы и в шкафу поискать что приличного, кинула ею в тетушку. Попала в лоб.
Тетушка с визгом вскочила и замерла, определенно, не понимая, что ей делать дальше. А я я показала язык.
А может, она все-таки лич? поинтересовался Мортимер, и в тетушкиных мутных очах вспыхнула надежда. Но ее я пригасила, скрутив красивый кукиш.
Даром, что ли, дедов конюх меня тренировал Пригодилось вот.
Личи не умеют разговаривать. Дядюшка Фердинанд крутил нитку, заставляя камень вращаться, и тот вспыхивал то алым, то синим, то зеленым интересно, это у кого здесь такой целительский потенциал, что мои токи забивает.
Это, между прочим, научно не доказано, пискнула Нинелия.
А я удивилась: неужели она читает что-то помимо «Голоса праведника»? Оно, конечно, толика правды в сказанном имелась. Небольшая.
Говорить личи не то чтобы не умели, скорее уж за последнюю пару сотен лет не находилось счастливчиков, которые бы встретили лича и остались целы. Как-то то ли на беседы тварей не тянуло, то ли прав был Дитрих Норбурнский, утверждавший, что речь есть дар божественный, присущий лишь существам душным, а потому являющийся основным признаком таковых, на коий надлежит опираться Церкви Светозарного и Инквизиции
Посмотрим, произнес дядюшка, что-то черкая в блокноте. Вызов уже отправлен.
И когда ты успел? Мортимер вытянул короткую шею, пытаясь заглянуть в блокнот. Это он зря. Я, помнится, после лекции стянула эту вот записную книжечку, то есть не конкретно эту, а другую, которую дядюшка носил при себе постоянно. Тоже надеялась полезненьким разжиться, но оказалось, что почерк дядюшкин столь замысловат, что родезские каракули Мертвых проще прочесть, чем его заметки.
Еще вчера.
Вчера? Вот теперь Мортимер не скрыл своего возмущения. Ты выходит, ты знал?!
Подозревал. Стихии были не стабильны.
Мортимер засопел. А на тетушкиных лицах появилось одинаковое выражение тихой злости. Конечно, скажи он вчера, что знает о моих коварных планах воскреснуть, мне бы тихо и мирно отрезали голову, избавляя мир и главным образом себя от нового чуда.
Никто бы ничего не узнал.
А если и узнали бы, в кодексе о профилактическом отрезании голов мертвецам ничего не сказано.
Спасибо, дядя, я этого не забуду.
Ты ты мог бы слов нет!
Мортимер ушел, громко хлопнув дверью, а я, дотянувшись до блюда, забрала последнюю ягоду. Надо же, кислые-кислые, а пошли Клубника, чтоб ее Впрочем, если со взбитыми сливками и шоколадом Я зажмурилась.
А жизнь хороша. Даже если не совсем и жизнь.
Ночью какой-то идиот попытался разрушить склеп. То есть, почему какой-то Юстасик, старшенький из моих кузенов, конечно, молоток додумался убрать, но меловая пыль на его рубашке и брюках, а заодно несколько утомленный вид и острый запах пота выдавали его с головой.
Заставлю реставрировать за свой счет, произнесла я, пнув камень. И халатик запахнула. Не то, чтобы прохладно, холод я как раз и не ощущала, но вот взгляд у дядюшки сальный.
А склеп защищали хорошо. Теперь я видела дремлющие сплетения силовых нитей, укрытые за слоем штукатурки. Они вросли и в место это, и в дом и молот, конечно, оставил пару-тройку царапин, да статую снес из новых, поставленных моим прадедом Если подумать, заказывал он их у известного мастера, а потому в денежном выражении потянут они изрядно
Сгинь, тварь нечистая! взвизгнул кузен, плеснув мне в лицо чем-то мокрым и вонючим.
Водой освященной?
Если и так, то носил он ее с собой давненько, испортиться успела, протухнуть.
Точно идиот. Я лицо вытерла.
Нет, что еще сказать я вот честно уснуть пыталась. Лежала, разглядывала балдахин и еще немного потолок, раздумывая, насколько в моем нынешнем состоянии нормальна бессонница, и вообще, где про это состояние почитать, кроме как в хрониках
А тут снизу удар. И еще один.
И такие мощные, что стены задрожали и кажется, он тут заклятье активизировал, а когда не сработало, точнее сработалоштукатурку со стен сняло, как посмотрю, но вовсе не так, как кузену хотелось, за молоток взялся.
Слушай ты, дитя осла. Я только коснулась узенького плечика, как кузен заверещал и мешком осел на пол.
Не трогай ребенка! Тетушка Фелиция, облаченная в широкую ночнушку, замахнулась на меня зонтом. Откуда только взяла?
Да нужен мне ваш ребенок На всякий случай я отступила. Не то чтобы зонт мог причинить мне какой-либо существенный ущерб, но вот боюсь ненормальных.
Что случилось?
У тетушки Нинелии тоже ночнушечка имелась.
Коротенькая.
Едва прикрывающая толстую ее задницу, но зато густо расшитая кружавчиками.
Дядя Фердинанд прикрыл глаза и благоразумно отвернулся. Вот он ночевал в байковом спальном костюме пыльно-синего окраса, и даже блестящие медные пуговки не могли придать наряду бодрости. Судя по виду, куплен он был еще до экспедиции на Острова и времена знавал всякие.
Может, ему и вправду деньгами помочь?
Я как-то не особо интересовалась его жизнью, полагая, что чем меньше рядом любящей родни крутится, тем целее нервы. Но он единственный из всех держался в стороне от моей жизни, и уже за это я была ему немало благодарна.
Она съела Юстика! то ли с ужасом, то ли с восторгом произнес Аполлон, который в дверях показался-таки, хотя и рекомендовано ему было лежать.
Двигался он скованно. Ноги расставлял широко. А заодно держал у паха массивную грелку.
Кто?
Тетушка Нинелия на всякий случай прижала руки к груди, правда, правой. Потом сообразила и торопливо поменяла, а то мало ли
Мышь, сказала я, переступив через идиота, который по-прежнему лежал на полу, притворяясь мертвым.
К-какая?
Ресницы черные накладные. Пудра. Румяна что-то не похоже, что тетушка ко сну собиралась, во всяком случае, тому, который в постели и одиночестве. И кажется, она сообразила, что не следовало покидать комнату.
Огромная, я принюхалась. Так и есть пудра из моих запасов определенно, и духи правда, средней паршивости, я подобные густые ароматы терпеть не могу. А присылают всякие Пришла и сожрала
Д-да?
Нет, рявкнула я и сдвинула тетушку. И уже на лестнице крикнула так, чтобы услышали даже треклятые мыши, если они тут водятся. Но если кто и дальше будет разрушать дом, то оплатит работу реставраторов из собственного кармана!
А она точно не лич? без особой, впрочем, надежды поинтересовалась тетушка Фелиция, а Мортимер ответил:
Инквизитор скажет.
Проклятье не было печали.
Глава 4
Я не слишком часто заглядывала в храмы, тем паче Светозарного, ибо посвящение обязывает, а Плясунья не любит иных богов. И пусть говорят, что все они суть отражения одного, но
Некроманты точно знаютне любит.
Ее храмы всегда стоят наособицу. Ее жрецы прячут лица за масками, хотя, подозреваю, последнее исключительно из здравых побуждений, ибо Плясунью в мире не любят. Боятся. Почитают. Но не любят.
К ней не приходят без особой нужды, а порой и суеверно прячутся за якобы действенными амулетами, но
Было время, когда, движимые этим страхом, люди заколачивали двери храмов. Сваливали у стен их вязанки хвороста, лили масло и жгли. Со жрецами и теми, кто смел заикнуться, что богиня не простит.
А следом доставалось и слугам ее Некроманты пусть и наделены немалой силой, но отнюдь не бессмертны. Камень в голову, пуля в сердце. Пули-то к тому времени научились делать правильные, пробивающие защиту огонь и вода, и иная сила, ибо маги тоже не слишком-то нас любят. В то время, пожалуй, впервые объединились пятеро цехов, образовав Великий анклав, ублюдочное порождение которого существует и по сей день. И неплохо существует, я вам скажу, при поддержке императора и монополии на раздачу желтых блях, без которых ни один маг права колдовать не имеет.
Но мы не о том
В те времена, ныне в учебниках благоразумно названные Смутными, поголовье некромантов изрядно проредили. Чего стоила одна резня при Уттерштоффе, где располагалось большое цеховое училище. Там не пожалели ни наставников, ни учеников, хотя штурм стоил им немало крови.
Горели библиотеки. Громились поместья. Семейные погосты разбивались в пыль а она смотрела. И ждала. И это отчасти было наказанием нам за гордыню, как говорила бабуля. Возомнили себя всесильными, вот и получили когда же общество вздохнуло с облегчением: как же, избавили великую Империю от заразы, пришли две сестры.
Имя первойЧума и носила она алые одежды. Ее лицо было бело, ее губыалы, а волосытемны, и обличье столь невинно, что никто не способен был поверить, будто это дитя несет угрозу.
Она появлялась у городских ворот. И ворота открывались. Она ступала на улицу, и камни становились ядом. Она просила воды, и стоило коснуться ее губами, как колодцы разносили заразу. Она танцевала на пустых улицах. И собирала телеги мертвецов. И целители, как крысы, бежали, не способные справиться с болезнью. А она хохотала
Так пишут, что рожденный ее смехом ветер пробивался сквозь защиту воздушников, а легкий поцелуй покорял пламя огневиков, и не оставалось стихии, как не оставалось надежды, и даже храмы оказались бессильны перед нею.
Имя второйПроказа.
Она любила старушечьи одежды и была медлительна, а еще, пожалуй, милосердна. Она предпочитала дворцы и дома людей состоятельных, минуя крысиные бараки, в которых ютилась чернь. О нет, Проказа долго выбирала жертв, а потом водянистыми глазами смотрела, как мучаются они, как покрываются тела их волдырями, как превращаются те в гниющие язвы, как
Она садилась на плечи. И ходила следом. Она смотрела, как избранника в страхе выставляют из дому, а после и из города, и тот, кто еще вчера был велик и славен, оказывался вдруг изгнан
Поговаривают, что и Его Императорское Величество не избежал потерь в своей семье, и лишь тогда, глянув на изуродованное язвами лицо сына, одумался, издав эдикт, который позже назвали Молящим.
Он вернул Плясунье ее храмы. И построил новые, сделав их столь великолепными, сколь это возможно было. Он принес ей жертву. И дозволил лить кровь на алтарь, причем не только животных, как было до этого. Он повелел схватить тех, кого назвал мятежниками, и предал казни
Проказа отступила. Единственный достоверно известный случай излечения, ныне вызывающий множество споров. Находятся умники, утверждающие, будто наследнику престола в страхе поставили неверный диагноз, а проказа как таковая имеет происхождение обыкновенное и с божественными силами в исконном их понимании не связана.
В общем, это я к чему
Некромантов не любили. И не любят.
Эдикты там или запреты, императорская воля с нею связанная, но людям можно запретить убийство, а вот изменить отношение к кому бы то ни былопроблематично. Честно говоря, некроманты и сами к обществу относятся без особых симпатий.
Люди раздражают. И мешают.
Бабушка утверждала, что это естественно, мир мертвых не может не оказывать влияния на психику, поэтому в большинстве своем некромантылюди крайне скверного характера и, к счастью для обывателей, крепких нервов.
Не знаю.
Главное, что визита инквизитора, в нынешнем положении обязательного, ибо чудеса без присмотра Церкви происходить не имеют права, я ждала с настороженностью. А вот родственнички, подозреваю, весьма надеялись
Он появился на третий день.
Стало быть, к дядюшкиному извещению отнеслись в высшей степени серьезно. Правда, инквизитора выбрали какого-то, мягко говоря, замученного.
Невысокий. Пожалуй, ниже меня будет, а я не скажу, что ростом удалась. Худой, если не сказать, что болезненно худой. Смуглокожий Значит, не чистой крови, и тетушка Фелиция это поняла, ишь, до чего скривилась, она у нас чужаков не любит и даже комитету церковному внесла предложение не пускать нечистых кровью в храм. Правда, его не поддержали к величайшему тетушкиному огорчению.
Всяк ведь знает, что чужакисмутьяны.
И вообще
Она подняла лорнет и сделала шаг назад. А вот тетушка Нинелия, та, напротив, потянулась, вперившись взглядом. И чую, ощупывает бедолагу, отмечая и потрепанную одежонку еготакую в нашем городе не каждый бродяга примерить согласится, и ботинки со сбитыми носами, и, главное, уродливейшего вида кофр на колесиках. Колесики продавили ковер, а ботинки оставили следы на паркете.
Дождь, стало быть, начался. В наших краях зимний дождь явление частое, весьма способствующее развитию всякого рода меланхолий и прочих благоглупостей.
Диттер, представился хозяин кофра, на его ручку опираясь. И поморщился.
А ему больно. Больно-больно-больно и кровушкой попахивает, причем дурною, порченой. Ах ты это они мне дефектного инквизитора всучили? Обидно, право слово
Диттер Нохкприд, уточнил он, обводя мою семейку добрым взглядом.
А глаза синие Волосы вот с рыжиной явной, правда, не морковного пошлого колера, а этакой благородной бронзы. Уши неодинаковые. Левое прижато к голове, а правое изуродовано, то ли рвали его, то ли мяли, главное, что осталось от ушной раковины немного. И в эту малость он умудрился серьгу вставить. Непростую.
Старший дознаватель милостью матери нашей Церкви, произнес он, правильно оценив молчание. И руку вытянул, позволяя разглядеть круглую массивную печатку на мизинце. Силу я издали почуяла, и такую неприятную, да.
Определенно, прикасаться к подобным вещам мне не стоит. А вот наши потянулись.
Позволите, дядюшка Мортимер носом уткнулся. Как интересно в высшей степени да
Будь его воля, он бы печаточку на зуб попробовал. И оставил бы себе, для экспертизы, да Воли не было.
Диттер руку убрал и снова огляделся. На сей раз и меня заметил. А что, я не прячусь. Устроилась на подоконнике? Вот что-то потянуло меня к ним. Высоко. Удобно. И родственнички любимые как на ладони
А смотрит-то И смотрит
И я смотрю. Красавчик? Нет. Может, когда-то и был, но с той поры минуло пара десятков лет и столько же шрамов. А нелегкой у него жизнь была. И сейчас
Вот он дернулся. Скривился. И не справился-таки с приступом кашля, который согнул Диттера пополам. Ах ты хоть по спинке похлопай, но, подозреваю, он будет протестовать, из той упрямой породы, которым чужая помощь костью в горле.
Поэтому я отвернулась и потрясла колокольчик.
Пусть чай подадут сказала я, когда в комнате появилась горничная. Тот, из старых запасов в наших краях с непривычки сыро.
С спасибо.
От чая он отказываться не стал.
И к чаю. Господин инквизитор с дороги проголодался
Я не
В Тортхейм поезд прибывает в шесть пятнадцать. Лавки еще закрыты, да и вы кажетесь мне достаточно благоразумным человеком, чтобы не покупать там еду
А губы платком вытер, глянул украдкой и убрал в карман. Надеюсь, у него не чахотка. Мне-то она уже не повредит, но наш климат для чахоточников, что последний гвоздь в гробу.
потом пока добрались до города
Я понял.
Отрезал жестко. Глазом синим сверкнул. Ага, а я взяла и испугалась
Мы ждали вас, наконец тетушка Фелиция соизволила расклеить губы. Еще вчера вы не слишком спешили.
Ну с учетом того, что из столицы поезд идет тридцать часов, да и те при везении, прибыл он весьма быстро. Но, видимо, затрапезный вид Диттера ввел нелюбимую тетушку в заблуждение.
Зря. Но я помолчу.
Чем больше они поговорят, тем легче будет мне найти понимание.
Фелиция хочет сказать, что мы все очень волнуемся, влез дядюшка Мортимер, куда лучше представлявший себе, что такое есть Церковь и Инквизиция. Вам стоило предупредить, и мы бы отправили машину
Он это знал. Именно поэтому добирался сам. И готова поклясться, у дома он объявился час-другой тому назад вон, вымок весь. Я глянула на окно: дождь идет, но не такой уж сильный. А на ботинки грязь налипла надеюсь, ведомый любопытством и желанием проломить защиту дома, он не сильно газоны потоптал.
Все равно ничего не добился.
С севера дом защищала стена колючего терна, высаженного моей бабушкой и лучшей ее подругой, которая еще той ведьмой была. В общем, терн получился с непростым характером. Чужаков он не любил, а к регалиям относился с полным равнодушием, которое наш гость, полагаю, успел прочувствовать.
Вон, какой дырищей на куртке обзавелся. Знакомо
С юга жил виноград. Лишенный колючек, характером он обладал куда как мягким, но при том упорным, и пока ни одному вору не удалось подняться даже до второго этажа, не говоря уже о третьем. Последнего, помнится, жандармерия три часа извлекала из кокона. Как не задушился, ума ни приложу.