Леннокс ждал, пока он не будет готов, терпеливо ждал несколько месяцев, пока не накопил глубокое знание о террористических бандах. 4 июля он нанес удар. Команда Union Corse, говорящая на французском, втором языке в Ливане, высадилась на вертолетах и сошла на берег с лодок на уединенных пляжах. За восемь часов они уничтожили три крупные террористические банды, убив более двухсот человек. Так быстро и беспощадно убивать могли только корсиканцы. С той ночи саботаж нефтяных установок упал до пяти процентов от прежнего объема.
Именно в эти годы Леннокс вступил в контакт с ведущими начальниками службы безопасности и полиции от Токио до Вашингтона, в том числе с такими людьми, как Дэвид Нэш и Питер Ланц, а также с такими организациями, как ФБР и Национальная служба безопасности, которые оказывали скрытую и неофициальную помощь человек, который мог принять крайние меры, на которые они не были уполномочены. Позже он провел четыре года в американской компании, в том числе опасные месяцы вдоль мексиканской границы, когда террористы проникали в мексиканские крестьяне, приехавшие в Соединенные Штаты в поисках работы. Затем, без предупреждения, он ушел в отставку, чтобы создать свою собственную компанию.
Его личная жизнь была менее успешной. Женатый дважды, он потерял обеих жен из-за других мужчин, которые каждую ночь приходили домой. — Ко мне домой, — сардонически сказал он. В обоих случаях он развелся со своей женой, несмотря на настоятельную просьбу одной из них взять на себя роль виновного. — Ты знала, какой была моя жизнь до того, как мы поженились, — прямо сказал он. — Я предупреждал вас снова и снова — и единственное, чего я не выношу, — это людей, которые разрывают контракты… В тот момент Леннокс без особого энтузиазма утешал себя со своей третьей подругой. Он знал, в чем беда: через три года после основания собственной компании он почувствовал, что в очередной раз сделал то, что намеревался сделать, и потерял интерес. «Мне чертовски скучно», — сказал он себе, допивая скотч. — Мне нужно что-нибудь новенькое… Он поднял стакан к телефону. — Звони, — сказал он ему, — звони откуда-нибудь издалека…
Он допил виски и уже доставал стейк из холодильника, когда зазвонил телефон. Зная, что это должен быть неверный номер, он взял трубку. У международного телефонного оператора был соблазнительный голос. — Мистер Алан Леннокс? — спросила она. — Тебя зовут из-за границы. Лицом к лицу. Из Вашингтона…»
Двое мужчин стояли и разговаривали в обнесенном стеной парижском саду, подняв воротники пальто на холодном декабрьском ветру. Один из них был высоким и стройным, другой невысоким и крепко сложенным, и говорили они на французском языке. Леопард, высокий и стройный, с сомнением покачал головой, когда его спутник энергично повторил тот же аргумент.
«Мы считаем необходимым ликвидировать полковника Ласалля. У нас есть люди, которые могут представить это как несчастный случай, люди, ожидающие в этот момент приказа действовать…
«Может быть, ошибка…
«Было бы ошибкой ничего не делать, не действовать. Эти люди, которые бы занимались этим вопросом, были компетентны, уверяю вас…
Они продолжали обсуждать проблему, когда стемнело, а за стенами парижский трафик в час пик достиг своего пика. В нескольких десятках метров от того места, где стояли двое мужчин, столичная жизнь шла своим обычным будничным ходом, а кое-кто даже покупал подарки к Рождеству.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Карел Ванек на большой скорости вел Citroen DS 21 вперед, направляясь к громоздкой фигуре, стоящей посреди бетонной колеи. Свет был плохой; это было поздно вечером 11 декабря, незадолго до наступления темноты. Через лобовое стекло Ванек видел, как фигура мчалась к нему, расплылась, когда машина врезалась в нее на скорости 90 км/ч, приподнялась от удара, затем вся машина закачалась, пока он ехал дальше, проезжая над телом. Через дюжину метров он остановился с визгом шин, оглянулся через плечо, включил заднюю передачу и на полной скорости дал задний ход.
Тело неподвижно лежало в сумраке, смутный горб, когда он пятился к нему, ускоряясь. Ванек никогда не получал большего удовольствия, чем за рулем автомобиля; он чувствовал себя продолжением механизма, что рычаг переключения передач — еще одна рука, тормоз — третья нога. Это было волнующе. Он продолжал отступать на скорости, и его цель была идеальной. Во второй раз он ощутил раскачивание, когда колеса «ситроена» проехали по бугорку, лежащему на проезжей части. Затем он пошел дальше, сворачивая назад в крутой поворот, останавливаясь, снова двигаясь вперед, поворачивая руль, пока не начал двигаться со скоростью в противоположном направлении.
— Тридцать пять секунд, — сказал тихий мужчина на заднем сиденье машины, щелкнув секундомером.
Ванек резко затормозил, отчего пассажира рядом с ним чуть не выкинуло в лобовое стекло, и он засмеялся под ругательства Вальтера Бруннера. — Тебе обязательно быть таким драматичным? — спросил Бруннер, откинувшись на спинку сиденья.
«Реакция-реакция… Ванек щелкнул пальцами. «Вот в чем все дело. В тот день, когда мы приедем в Ласаль, мне, возможно, придется сделать именно это — вы должны быть к этому готовы…
Они вышли из машины и пошли обратно по заброшенной гоночной трассе, расположенной недалеко от чешского города Табор, в сорока пяти милях к югу от Праги. Чуть больше, чем крупная тень в далеком мраке, Михаил Борисов, русский, ответственный за учебный центр, склонился над фигурой на дороге, фигурой, сделанной из мешковины и соломы для конечностей, тела и головы. Мощная пружина удерживала воображаемого в вертикальном положении, пока Ванек не ударил его.
«Хорошо?» — спросил Ванек, добравшись до Борисова. «Никакой задержки во время второго захода — я пошел прямо назад и прямо над ним…
Борисов, тучный, закутанный в шубу и шапку от сильного холода — по пражскому радио передали предупреждение о снеге, — кисло посмотрел на чеха. Ванек был слишком уверен в себе, слишком высокомерен, чтобы ему когда-либо нравился этот человек, и беда была в том, что Ванек был прав: это был идеальный забег. Проклятый чех в совершенстве тренировался во всем, что делал. — Мы бежим обратно в центр, — резко сказал он. — Я пошлю кого-нибудь забрать машину… — Борисов говорил по-французски; с тех пор как началось обучение, все разговоры велись на галльском языке.
Они бежали по дорожке в холодных сумерках, которые сейчас были почти в темноте, и Ванек намеренно держался на несколько шагов впереди трех других мужчин, чтобы продемонстрировать свою физическую форму. Когда они вошли в бетонную хижину, приютившуюся под еловой рощей, их встретила волна тепла от кипящей печки. Борисов, самый старший и последний из четырех мужчин, вошедших в здание, захлопнул дверь, чтобы согреться. Сняв пальто, они закурили сигареты «голуаз» и опустились на стулья вокруг стола. Одну стену занимала крупномасштабная карта Франции и Германии; на другой висела карта Парижа. Различные путеводители, в том числе расписания, Michelin и Guide Bleu занимали деревянную полку. Наиболее заметной была большая фотография полковника Рене Ласалля.
— На сегодня хватит, — объявил Борисов, наливая из бутылки французский коньяк. — Ты поправляешься, — неохотно добавил он.
С характерной для него бравадой Ванек поднял бокал к фотографии на стене. — На нашу встречу, мой дорогой полковник…
Карду Ванеку был тридцать один год, это был высокий, худощавый мужчина с костлявым лицом, очень темными волосами и аккуратными темными усами. Прирожденный спортсмен, его быстрые темные глаза дерзко смотрели в ответ, пока русский изучал его. Ванек знал, что он хорошо справлялся со своей работой, что русские не любили его, но также признавал его способности, которые делали все намного лучше; и способ удержать Борисова на своем месте заключался в том, чтобы тренироваться еще сильнее, чем хотелось россиянину. — Повторим ночную тренировку, — резко сказал Ванек. — Догнать человека в темноте еще сложнее.
В России для чехов есть слово, которое означает «умные люди, слишком умные наполовину…» И это резюмировало мнение российского тренера о своем протеже. С другой стороны, думал Борисов, Ванек определенно был человеком, который возглавит этот советский коммандос; у него была вся квалификация. Пять лет назад Ванек был прикомандирован к службе безопасности посольства Чехии на авеню Шарль-Флоке возле Эйфелевой башни в Париже. Как и многие чехи, Ванек был прекрасным лингвистом: он бегло говорил по-французски, по-немецки и по-английски. И когда команде из трех человек будет дан сигнал отправиться на запад, они поедут как французы, говорящие на этом языке и снабженные французскими документами.
У Ванека были и другие полезные навыки, помимо навыков обученного убийцы, которые он усовершенствовал в тренировочном центре. Красивый мужчина, смелый и уверенный в себе, чех был привлекателен для женщин, что иногда оказывалось весьма удобным. Ведь путь к мужчине так часто лежал через его женщину. И, наконец, думал Борисов, куря свою «Галуаз», у Ванека была холодная полоса, которая позволяла ему убить человека и хорошо заснуть после акта. Это было доказано, когда он отправился в Стамбул, чтобы убить советского шифровальщика, у которого появился аппетит к американским долларам. Ванек задушил мужчину до смерти, а затем одной темной ночью сбросил его с балкона в Босфор.
Как бы это ни шло вразрез, Борисов-Русский вынужден был признать, что трое чехов во главе с Ванеком были идеальным коммандос-убийцей. И хотя Борисов не мог этого знать, требования к командиру коммандос совсем не отличались от требований, изложенных Дэвидом Нэшем для выбора человека для отправки во Францию. Свободное владение французским языком, знание Франции, способность сойти за француза — и если Нэш настаивал на неамериканце, то три члена российского Политбюро, санкционировавшие миссию, добавили свою оговорку: Коммандос должен быть нерусским. Если что-то пойдет не так, реальная сила, стоящая за операцией, никогда не должна быть раскрыта.
«Когда, черт возьми, мы поедем к этому полковнику Лассалю?» — спросил Ванек.
— Скоро, — ответил Борисов, — скоро будет сигнал…
В тот же вечер, когда Алан Леннокс из Лондона получил телефонный звонок от Дэвида Нэша, жившего в двухстах милях от Парижа, Марк Грелль засиделся допоздна в своей холостяцкой квартире на острове Сен-Луи, читая старую запыленную папку. Это был файл на Леопарде.
Андре Буассо, живший на улице Монж, провел первую часть вечера с префектом, и, поскольку он уже читал дело раньше, они обменялись заметками. Во время Второй мировой войны каждый член Сопротивления работал под вымышленным именем, чтобы защитить свою семью и своих друзей. Обычно другая французская фамилия выбиралась наугад; иногда человека знали под ложным христианским именем; и некоторые высокопоставленные армейские офицеры обозначали себя геометрическими символами, такими как гипотенуза. Но Леопард был другим: он взял имя дикого животного, как бы подчеркивая свою уникальность.
«Я думаю, что выбор имени свидетельствует о высшей уверенности в себе», — заметил Буассо. «Один из тех, кто балуется, он человек судьбы…
У «Леопарда», безусловно, была замечательная, хотя и короткая, карьера. В свои двадцать с небольшим лет — один из немногих фактов, известных об этой неуловимой фигуре, — он командовал одной из самых мощных групп Сопротивления в Центральном массиве, действовавшей в департаментах Лозер и Верхняя Луара. Он отличался от других лидеров Сопротивления своим блеском и безжалостностью; было что-то почти наполеоновское в том, как он ниоткуда обрушился на врага, уничтожил его и снова исчез.
Необычайный успех «Леопарда» был основан на широко распространенной системе разведки. У него были агенты повсюду — в полиции Виши, на телефонных станциях, где операторы подключались к вражеским звонкам, на железных дорогах, где штаб сообщал о перемещении боеприпасов и воинских эшелонов, и в Миличе, вишистской организации злобных головорезов и бандитов, сотрудники.
Он даже внедрил кого-то в абвер, контрразведывательную организацию противника.
«Возможно, нам следует поискать кого-то, кто разбирается в аппаратах разведки и безопасности», — предположил Буассо.
Префект хмыкнул и продолжил чтение. Толстый файл бесконечно описывал достижения Леопарда, но самое странное, что в нем почти не было намека на то, как он выглядел. На это были причины. Коммунистический лидер сделал все возможное, чтобы никто, даже его близкие соратники, не имели ни малейшего представления о его внешности. Было одно исключение: помощник под кодовым именем Пети-Луи повсюду ходил с ним, отдавая распоряжения, в то время как «Леопард» оставался вне поля зрения.
«В то время он был выше шести футов ростом и немногим больше двадцати в то время, так что сейчас ему было бы около пятидесяти, если бы он выжил», — заметил Грелль. — И это все, что мы знаем об этом призраке…
— Вероятно, Пети-Луи знал, как он выглядит, — заметил Буассо.
Осенью 1944 года события приняли более зловещий оборот. Ко времени второй высадки союзников — в августе на юге Франции — Юг практически на короткое время находился под контролем Сопротивления. Это был период, о котором мало кто говорил в последующие годы: перспектива была слишком пугающей. Это было, когда коммунисты были в шаге от создания советской республики на юге Франции.
Все планы были заложены. Сигналом к созданию Южно-советской республики должен был стать захват коммунистами ключевых городов Лиможа и Монпелье. Было подсчитано, что, поставленный перед свершившимся фактом, когда союзники еще сражались с врагом, Советскую республику придется принять. Вдохновителем этого плана был сам Леопард. Только стремительный и внезапный десант де Голля в регионе сломал сюжет. Вскоре после этого леопард умер.
Его смерть была тщательно задокументирована в файле. Он был застрелен вражеским снайпером на улицах Лиона 14 сентября. Полные страданий по поводу смерти своего лидера, опасаясь, что банда головорезов Виши может осквернить могилу, небольшая группа коммунистов унесла тело и тихо похоронила его посреди леса. Пти-Луи, заместитель Леопарда, на похоронах не присутствовал. Ближе к концу файла в приложении отмечены мелкие детали, которые показались Греллю интересными. Леопарда всегда охранял огромный и свирепый волкодав по кличке Цезарь, который держал на расстоянии даже верных друзей.
— Чтобы убедиться, что они никогда не узнают, как он выглядит, — заметил Грелль. — Интересно, что случилось с собакой?
Абвер, разведывательная служба противника, также, по-видимому, составил подробный досье на своего таинственного врага. Офицером, взявшим на себя эту задачу, был некий Дитер Воль, которому в то время было тридцать лет. — Значит, сейчас ему должно быть за шестьдесят, — заметил Грелль. — Интересно, выжил ли он?
Грелль испытал шок после того, как Буассо ушел домой к жене и двум детям. В конце папки он нашел потертый конверт с фотографией внутри заместителя Леопарда, Пти-Луи. Сначала он не мог быть уверен, поэтому отнес выцветший отпечаток сепии к своему столу и рассмотрел его под лампой. Отпечаток сохранился лучше, чем он опасался, и из него выглядывало лицо, лицо, записанное более тридцати лет назад. Возраст меняет человека, особенно если его жизнь была тяжелой, но если костяк крепкий, то он иногда только делает более четкими черты, которые всегда существовали. Лицо Пети-Луи было лицом Гастона Мартина, человека из Гвианы.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Во второй раз менее чем за семьдесят два часа Дэвид Нэш пересек Атлантику. Сойдя с рейса 100 Pan Am в аэропорту Хитроу в 21:40 в воскресенье вечером, 12 декабря, всего за десять дней до вылета Гая Флориана в Москву, Нэш взял такси до отеля Ritz, оставил сумку в номере и пошел к Ленноксу, квартира на Сент-Джеймс-плейс. По прибытии он подарил англичанину бутылку Moet amp; Шандон.
«Когда придут греки с дарами…» Леннокс цинично поприветствовал его, сунув бутылку в холодильник. — Мы откроем ее позже — я полагаю, мы не будем спать полночи?
«По крайней мере, — заверил его американец. «У нас есть крайний срок, через десять дней…
«Вы уложились в крайний срок», — поправил его Леннокс. — Я предупреждал вас по телефону — без вашего бизнеса я могу обойтись..
Они проговорили до трех часов ночи, пока Нэш выкуривал две пачки сигарет, рассказывая англичанину о своем недавнем визите к Питеру Ланцу и полковнику Лассалю, об огромной тревоге в Вашингтоне по поводу неминуемого великого коммунистического переворота, о том, что Рене Ласаль, возможно,… возможно, сможет предоставить ключ, который раскроет личность неизвестного советского агента в Париже. «Он убежден, что когда Флориан улетает в Москву, грядет перелом», — сказал Нэш в полночь, потягивая шампанское. «Поэтому у нас совсем нет времени проверять этих трех человек во Франции, которые, как считает Ласаль, могут найти ответ…»