Пить хотите?
Я открыл рот, но не смог выдавить из себя ни звука. В джунгли пришла великая сушь, закрутилась в голове идиотская фраза. Правильно поняв мое состояние, неизвестный налил в стакан воды из графина и, приподняв мне голову, напоил меня. С жадностью выхлебав стакан, я удовлетворенно прикрыл глаза.
Ну так как, вы можете говорить?
Да, могу. Где я?
Вы в госпитале для сотрудников НКВД, под Житомиром.
Как вы можете это доказать?
Что именно? В голосе мужчины звучал неподдельный интерес. То, что вы в госпитале НКВД? Или то, что вы рядом с Житомиром?
И первое и второе!
М-да, молодой человек, такого в моей практике еще не было! В его голосе явственно проскальзывало веселье. Этот вариант мы тоже рассматривали, так что Семенов!
Дверь палаты мгновенно открылась, и на пороге появился крепыш в форме сержанта НКВД.
Машину, двух человек, пять минут.
Сержант молча козырнул и закрыл дверь.
А «человек в халате», пройдясь по палате, спросил:
Есть какое-то место, которое вы сразу узнаете? Дождавшись ответа, удовлетворенно хмыкнул и пробормотал:Хорошо, очень хорошо.
Через пять минут дверь снова открылась и в палату вошли два амбала, поверх формы одетые в белые халаты, с носилками в руках одного из них.
Ну что, покатаемся? Мужчина подошел к дверям и сбросил свой халат на спинку моей кровати, оказавшись старшим лейтенантом. Карета у подъезда, помощники прибыли, вперед!
Амбалы легко, как пушинку, переложили меня на носилки и потопали вслед за старлеем. Несли меня недолго. В конце недлинного коридора повернули налево, вошли в какую-то дверь, спустились по лестнице, еще одна дверьи улица. Осмотреться я просто не успел! Меня практически сразу засунули в санитарную машину, стекла которой были закрашены белой краской. Амбалы и старлей сели на лавочки рядом, закрыли дверь, и мы поехали. Ехали долго, много раз поворачивали, несколько раз менялся тип дороги. Со временем стали слышны другие автомобили, звуки трамвайных звонков, какой-то неразборчивый гул голосов, обрывки мелодий. Наконец мы остановились, и старший лейтенант приоткрыл одно окно. Без команды амбалы аккуратно приподняли меня, и я выглянул в окно. Да, это был он, памятник Пушкину. В 1990 году, дембельнувшись, я поддался на уговоры своего приятеля Жоры Руденко и съездил к нему на родину, в Житомир. Тогда мне запомнилось, что памятник Пушкину поставлен еще в XIX веке. И уж его-то я точно узнаю, в отличие от всего остального.
Меня опять уложили на носилки, закрыли окно, и автомобиль снова начал движение. Я посмотрел на старлея, открыл рот, но он сделал отрицательное движение рукой, и я замолчал, не успев ничего сказать. Постепенно пропали городские звуки, опять мы меняли асфальтированную дорогу на грунтовку и, наконец, приехали назад. Повторилась та же дорога по коридору, и я снова оказался в палате. Как только амбалы с носилками вышли, в дверь сразу же вошли два сержанта с подносами, заставленными тарелками, от которых шел одуряюще вкусный запах. Один поднос поставили на столик к старшему лейтенанту, второймне на живот. Затем один из сержантов помог мне приподняться, подложил под спину подушку, и они вышли, прикрыв за собой дверь, так и не произнеся ни одного слова. Я повернулся к «старшому», но он, предваряя мой вопрос, заявил: «Сначала покушать! Все разговоры потом!»и подал мне пример, взявшись за ложку.
Вообще-то я не люблю борщ. Но этот я смел за минуту! Густой, наваристый, м-м-м-м. Вкуснотища! На второе была гречка с котлетами. Обалденные! Черный хлеб, с которым я умял все принесенное, неуловимо вкусно пах подсолнечным маслом. Такого вкусного хлеба мне не доводилось есть никогда. Компот был тоже выше всяких похвал. Наконец, сыто отдуваясь, я жалобно взглянул на чекиста и спросил:
А закурить нельзя, товарищ старший лейтенант госбезопасности? Чтоб уж совсем счастливым быть?
Тот понятливо ухмыльнулся и протянул мне пачку «Казбека» со спичками. Сделав первую затяжку, я закашлялся, но, переборов себя, с наслаждением втянул ароматный дым. Вернув папиросы и спички хозяину, я просто наслаждался моментом, ни о чем не думая. Пока мы молча курили, в палату ненавязчиво просочились уже знакомые сержанты, забрали подносы с пустыми тарелками и исчезли за дверью. Старший лейтенант поставил свой стул рядом с кроватью и спросил:
Так как вас зовут?
И я начал говорить. Как будто прорвалась какая-то плотина внутри меня. Слова лились потоком, я говорил, говорил Наконец, выдохнувшись, я машинально полез рукой себе на грудь, как в карман за куревом. Чекист, увидев мой жест, опять протянул мне папиросы, поднес зажженную спичку, прикурил сам и задумался.
Затем встал, прошелся по палате, выглянул в коридор. Дождавшись, когда кто-то невидимый ко мне подойдет, он отдал какое-то распоряжение и снова закрыл дверь. Через несколько минут вошли уже знакомые амбалы с носилками и симпатичная молоденькая медсестра. Она ловко поставила мне какой-то укол в «пятую точку», потом амбалы переложили меня на носилки, и я уснул.
Проснулся я уже в другой, гм, палате. Небольшая комната с выкрашенными ядовито-зеленой краской стенами, под потолком небольшое окно с решеткой, ярко горящая над дверью лампочка забрана сеткой, дверь металлическая, с глазком и кормушкой. Стол с двумя прибитыми к полу табуретами, в углу унитаз и умывальник. То, что это не простая тюрьма, доказывала и кровать. Никелированная, с панцирной сеткой, с белоснежной простыней и наволочкой. Вот так, Дмитрий Сергеевич. Добро пожаловать в уютную камеру!
Тут мой организм напомнил мне о том, что унитазвеликое достижение человечества! Сделав свои дела, закинул кровать лежащим на табурете одеялом. Улегся сверху и, уставившись на зарешеченное окно, задумался. Что же произошло с момента бомбежки? Сколько времени прошло? Почему старший лейтенант уже точно знал, что я не Стасов? Опять вопросы, на которые нет ответов!
Блин, какое все-таки число сегодня? Твою мать! Не мог спросить у старлея! Идиот! Кретин! Что я помню из чисел-то? Киев взяли в сентябре, 18-го или 19-го числа. Житомир, что-то же о нем помнится? Вспоминай скотина! Вспомнил!!! 9 июля немцы возьмут Житомир, а наши Вавилова к расстрелу приговорят!
Я кинулся к двери и замолотил по ней кулаками. Через минуту открылась «кормушка» и на меня уставилось серьезное лицо одного из уже знакомых мне амбалов.
Какое сегодня число? едва сдерживаясь от крика, прохрипел я. Ничего не ответив, он начал снова закрывать окошечко.
Позови начальника! уже не сдерживаясь, заорал я. Срочно!
Через несколько минут, показавшихся мне часами, щелкнул замок и в открывшийся проход шагнул старший лейтенант, с которым я общался.
Какое сегодня число? повторил я.
8 июля, вечер, а что? Он с недоумением уставился на меня.
К завтрашнему вечеру немцы возьмут город!
Глава 6
Как ни странно, он спокойно отнесся к моему заявлению, только щека дернулась, вот и вся реакция. Прикрыв дверь, он сел на один из табуретов и, отвернувшись от меня, глухо спросил:
Вы считаете, что, сообщив это, что-то измените?
Да, не совсем уверенно ответил я. Ведь я вам точно говорю
Да ни черта это не изменит! взорвался он. Ни черта! Нет у нас возможности отстоять город! Нет! Биться будем, но не сдюжим! И без тебя было понятно, что городу часы остались!
По напряженной спине было видно, как тяжело ему давались эти слова. Я стоял в растерянности, не зная, что можно сказать, и тут в камеру вошли все те же амбалы, теперь вооруженные. Один из них занес мой ремень с немецкой сбруей и автомат, другойформу и сапоги.
Старший лейтенант устало повернулся ко мне и сказал:
Собирайтесь, хватит бельем сотрудников запугивать. Через час выезжаем, а без оружия теперь нельзя. Потом глянул на амбалов и добавил:За объект головами отвечаете. Через десять минут ко мне.
Проводив его обалдевшим взглядом, я начал одеваться и попытался завязать разговор с моими ангелами-хранителями:
Мужики, может, хоть теперь познакомимся? А то как-то не по-человечески получается, может, вместе воевать придется, а даже имен ваших не знаю? Не шпион же я!
Тут один заржал:
Ага, шпион, которому оружие возвращают и за гибель которого расстрелять обещают!
Второй добавил:
ЯСергей Дорохов, младший сержант, а он Сашка Кошкин, раззвиздяй и сержант, непонятно почему.
Ну наконец-то заговорили! Я уж думал, вы немые оба.
Не положено было разговаривать с тобой. Сам понимаешь. Ну, собрался? А то наш опаздунов не любит, пошли.
Идя по длинному коридору к лестнице в его конце, я задал давно интересующий меня вопрос:
А кто этот «страшный лейтенант»?
Гмыкнув на мое определение звания своего начальника, Дорохов пояснил:
Это начальник Управления НКГБ по Житомирской области Мартынов, Александр Николаевич. Хороший мужик, настоящий. И не старший лейтенант он, а капитан. Переодеться не успел после выезда, вот и ходит не по форме.
Ясненько. Буду теперь хоть знать, как обращаться.
За разговором мы незаметно поднялись по лестнице и вышли в небольшой коридор, в который выходило несколько обитых дерматином дверей.
Нам в последнюю, пояснил «раззвиздяй», идя передо мной. Щас конфет получим, килограмма по три монпансье, не меньше!
За что?! возмутился Дорохов.
Найдется за что, убежденно заявил Кошкин, и мы вошли в кабинет. Кошкин ошибся, конфет не дали.
В кабинете стоял большой Т-образный стол, покрытый темно-вишневым сукном, на котором громоздились картонные коробки. Рядом со столом, на полу, стояло несколько опечатанных сургучом мешков. Кроме этого, в кабинете было больше десятка стульев, шкаф с книгами и портрет Дзержинского на стене. В тот момент, когда мы зашли, хозяин кабинета кого-то материл по телефону и обещал его пристрелить за саботаж. Вволю наоравшись, Мартынов зло посмотрел на нас и рявкнул:
Кошкин, схватили мешки и в машину их! Через десять минут доложите о выполнении! Стасов, останься.
Дорохов и Кошкин, подхватив по мешку, испарились, как духи, а я, вытянувшись, уставился на хозяина кабинета.
Тот раздраженно махнул в сторону стула, достал папиросы и, закурив, протянул пачку мне.
Надеюсь, ты им не говорил, что из Тут он поперхнулся и, явно пересиливая себя, продолжил:Будущего?
Н-нет
Бредил ты сильно, пока без сознания был. Хорошо, что слышал все это только один человек и тот уже погиб. А после твоего рассказа Короче, из Москвы приказали доставить тебя в Киев, а уже оттуда в Москву. Для всех ты остаешься Стасовым. Понял? Никому не говори, даже мне ничего не рассказывай!
И тут я понял: он просто боится, боится узнать нечто такое, после чего и жить не стоит, и сказал:
Мы победим!
И сразу понял: ЭТО он и боялся не услышать! Расслабился, даже усталость на его лице стала не так заметна.
Товарищ капитан, разрешите вопрос? Мартынов хмыкнул и утвердительно кивнул. А как почему меня сразу взяли в оборот?
Мартынов усмехнулся:
Подозрительный ты больно. Как только вы из окружения вышли, на тебя аж пять бумаг пришло. Хорошо еще не грохнули тебя при этом! Говоришь ты не так, словечки странные и непонятные проскальзывают. Да много чего Вот мы и поехали брать «шпиёна»
В это время в кабинет зашло сразу несколько бойцов, которые стали вытаскивать коробки и мешки, поэтому продолжения разговор не получил. После ухода последнего бойца появился Кошкин и преувеличенно старательно доложил о завершении погрузки.
Спустившись по лестнице и пройдя знакомым коридором через небольшой тамбур, вышли в глухой двор с большими железными воротами. Во дворе стояли две «эмки» и «полуторка», в которую и погрузили мешки с коробками. Построив людей, Мартынов распределил всех по машинам, определив и порядок движения. Первой едет «эмка» с четырьмя бойцами, во второй Мартынов, я, Дорохов и Кошкин. Третьей в колонне идет «полуторка», старшим в ней «знакомый» мне сержант из госпиталя. Всего получалось семнадцать человек, все вооружены ППД, в «полуторке» и у Дорохова еще и по ручнику плюс гранаты. Сила!
Расселись по машинам, два бойца открыли ворота, и мы отправились в путь.
Город горел! Основную гарь несло с западной окраины, но и там, где мы проезжали, было много следов взрывов. Так и тянуло повернуться в сторону накатывающегося грохота боя, но толку от этого? Ехали медленно, улицы были забиты людьми, спешащими покинуть город. Изрядно пропетляв по улицам, мы наконец выехали на шоссе. Скорость движения сразу увеличилась, но пришлось постоянно наблюдать за небом в ожидании налета немцев. Через час, без приключений, мы доехали до города Коростышева. Там Мартынов зашел в городской отдел НКВД, а мы, немного размяв ноги около машин, пошли в столовую, находившуюся здесь же, на площади, оставив часовых охранять транспорт. Быстро перекусив, вернулись к машинам, тут вышел и наш «Босс». Он с завистью покосился на последних бойцов, выходивших из столовой, и приказал выдвигаться дальше. Примерно еще через час мы были вынуждены снизить скорость до минимума и прижаться к обочине. Нам навстречу во всю ширину дороги шла большая колонна красноармейцев, с ними пылили два танка БТ. Остановившись, мы вышли из машин, наблюдая за бойцами, и тут раздался уже изрядно надоевший крик «Воздух!». Вместе со всеми я ломанулся к близкому лесу. В голове лихорадочно билась одна мысльтолько бы не опять! Упав в кусты на опушке, я посмотрел в небо. С клокочущим, хищным ревом на дорогу заходила пара «мессеров». Снизившись почти до верхушек деревьев, они обстреляли брошенные машины и исчезли так же быстро, как и появились. Полежав в кустах еще немного, мы все, переругиваясь и пересмеиваясь, побрели к дороге. Потерь не было ни у нас, ни у встреченной колонны, машины тоже почти не пострадали. У «полуторки» разбило задний борт и оторвало левое крыло, да у передней «эмки» разбило заднее стекло и образовалась пара вентиляционных отверстий в дверях. Быстро осмотрев технику, мы погрузились и продолжили путь. До наступления темноты нам еще пять раз приходилось бросаться в лес, но все обходилось. Пока нам всем везло.
На ночлег остановились в Кочерове, рядом с какой-то частью, направлявшейся на запад. Выехали рано, до рассвета, и еще до наступления ночи въехали в Киев.
Глава 7
Проснулся я от звука сирены воздушной тревоги. Как же они надоели, их счастье, что «тунгусок» еще нет. Хрен бы так полетали спокойно. Правда, читая старые книги о войне, я считал, что у наших вообще авиации не оставалось к этому времени. Оказалосьбыла, только вот летчиков подготовленных было мало. Поворчав на надоевших немцев, умылся и стал одеваться. Все равно уже не усну, да и подъем скоро. Придет в мою «комнату» «таварища капитана», и начнем работу.
Комната у меня шикарнаякамера в подвале республиканского НКВД, облагороженная, правда. Решили, что так я спокойно посижу до отправки в Москву, ни с кем «лишним» не общаясь. В этих стенах еще не было, наверное, заключенных с телефоном в камере, по которому он может связаться с кем угодно, если дежурный соединит. Вспоминая наш приезд в Киев пять дней назад, я никак не мог отойти от чувства нереальности всего происходящего. Я довольно легко принял, что нахожусь в другом теле и времени, принял и вошел в эту жизнь. Но, встретившись вживую с людьми, которых видел на фотографиях и старых кинохрониках, про которых читал в учебниках и художественной литературе Это оказалось для меня тяжелее, чем первая рукопашная под Гниличами.
Когда с Мартыновым я зашел в кабинет Наркома УССР Сергиенко, я испытал настоящий шок. Реальный человек, о котором я читал! Он, видимо заметив мое состояние, вышел из-за стола и предложил нам садиться, попросив секретаря принести чаю. Почти упав на стул, я уставился на него, Сергиенко с не меньшим интересом смотрел на меня. Оказался он крупным высоким мужиком с довольно тяжелым взглядом. Принесли чай с сушками, Сергиенко предложил угощаться и все поглядывал на меня. Видимо, ему было жутко любопытно видеть «пришельца». Неожиданно для самого себя я брякнул:
Товарищ нарком, через два месяца немцы возьмут Киев.
Сказать, что реакция была бурной, это не сказать ничего! В первый момент я подумал, что вот она, смертушка моя. Вскочив со своего стула, Сергиенко так по нему зарядил ногой, что обломки картечью по стенам простучали. А потом он начал орать. Вернее, нетОРАТЬ! Какие перлы он выдавал, оставалось только сидеть и восхищаться! Я был и траханым троцкистом, и выкидышем Геббельса, англо-японским паскудником и многим-многим другим. Потом пошел в ход «великий и могучий русский мат». Сначала с сельскохозяйственным уклоном, потом пошел в ход производственный его вариант, заканчивалась речь смесью этих двух тематик. Внезапно он успокоился, недоуменно посмотрел на охреневшего секретаря, стоявшего в дверях кабинета, и устало буркнул ему: