В глубокой тени я увидела бледно-оранжевый отблеск глаз. Его дыхание не изменилось, но он бодрствовал. Каждый вдох вырывался слабым, булькающим звуком через его поврежденный рот.
Прости, что стреляла в тебя,слова удивили меня. Даже больше, я была удивлена тому, что я действительно сожалела об этом. Даже если Бенжамин был прав и единственная вещь, которая удерживала его от того, что хотел Сергей и от моего убийства,это потому что он был Среброглавым, я все еще чувствовала себя плохо из-за того, что стреляла в него.Должно быть было больно, а?
Тень не двигалась, но я могла сказать, что он обращал на меня внимание, по тому как в комнате изменилась тишина. Обычные люди также могут услышать эточто случается, когда кто-то внезапно обращает свое внимание.
Ну кто же знал,холод пола костлявыми пальцами обхватил ушибы на ногах.Это единственное место, в котором я чувствую себя в безопасности. И ты мог бы откусить мою голову, даже не раздумывая над этим. Я для тебя тоже пахну странно? Полагаю, что да.
Нет ответа. Только мягкое бормотание его дыхания. Крошечные проблески его глаз погасли, и он прижался ближе к стене.
Я не застегнула молнию спального мешка, но подперла его вокруг себя. Металл был твердым и неудобным, но не хуже, чем пол в мотеле. Мне не могло стать легче, особенно, учитывая ушибы и больные мышцы, которые играли в пинбол по мне. Каждый раз, когда я перемещала вес, молния мешка немного терлась о металлическую кровать, или ушибы вопили от боли. Но я была истощена, и довольно скоро начала хотеть спать.
Я проснулась, слыша гробовую тишину Школы, поскольку все отправились на отдых. Мне потребовалось несколько сонных секунд, чтобы понять, что до этого Пепел обычно начинал свой регулярный крик в 3:00, а теперь он не издавал ни звука. Вместо этого, несколько раз я смутно моргнула, и в слабом освещении через зарешеченное отверстие в двери я увидела длинную, мохнатую форму с оранжевыми глазами.
Он лег поперек порога, узкая голова располагалась на лапах, и смотрел на меня.
Это должно было напугать меня. Но я легла обратно и уснула. Долгое, медленное, бархатное время без сна, и меня окутала темнота.
А потом...
* * *
Коридор был длинным и узким, и в конце приоткрылась дверь. Я помнила это чувствошнур, привязанный вокруг моей талии, тянул меня. Мне должно было быть холодно в носках и футболке, и на мгновение мне стало интересно, куда подевалась моя толстовка. Потом я поняла, что мне снился сон, и вопрос отпал сам собой.
Началось гудение, вибрирую сквозь пальцы рук и ног. Это как напряжение между каналами в разных концах Америки, древние телевизоры в пятнах, обложенные коврами номера мотеля превратились в белый снег. Некоторые из тех мест рекламировали мебель, но удача упрашивала телевизор сконцентрироваться на чем-то, что напоминало сигнал.
Я помнила то чувство, как будто булавки и иглы пронзали онемевшую кожу. Я выставила руку и не была удивлена, когда увидела прозрачные копии моих пальцев с погрызенными ногтями. Они покорно шевелились, когда я ими пошевелила, и я опустила руку. Мои ноги касались пола. Я двигалась медленно. Как воднолыжник, но только на четверть меньше их скорости.
Вверх по лестнице, мимо коридора, где была моя комната, и напряжение усилилось. Каменные стены Школы дрогнули, как морская водоросль. Мягкий гром хлопающих крыльев окружил меня, изолируя от покалывающего гула.
Школа мерцала, вернулась к цветам истекшей крови. Все двигалось, как в действительно старом фильме, где угасал зернистый цвет. Или как в тех нарисованных фотографиях, которые вы видите в антикварных магазинахчерные и белые портреты со странным румянцем на щеках, глаза, пойманные в пыльных кадрах и смущающие других своим пристальным взглядом через пятнистое, грязное стекло.
Голоса усилились сквозь напряжение. Я узнала один из них, и стены Школы разъехались. Я была снаружи, деревья мерцалив одно мгновение они были в листве, в следующееветви стали голыми.
Голоса вернулись; когда деревья полностью обрели летнюю листву, их тени полностью превратили все вокруг в жидкость, как раз тогда, когда цвет затопил мне вид. Звук дрогнул, потом было что-то наподобие звука, когда вы ищете радиостанцию, которая вам нужна, потом наезжаете на ухаб и ваш палец уже на настройках, выбирая оптимальные данные, и песня звучит чисто и громко.
Не беспокойся,сказал он.Станет лучше.
Она ненавидит меня,послышался звук треска древесины, и короткий, резкий звук разочарования.Я хочу пойти домой.
Она ничего не сможет сделать тебе. Не тогда, когда я с тобой. Первое положение, Элизабет.
Укол бессердечности пронзил меня.
Это была наполовину разрушенная часовня, виноградные лозы росли на каменных стенах. Мне казалось это место смутно знакомым, и я поняла, почему. Я рисовала его уже несколько недель. В середине росла трава, там стоял каменный алтарь, и она появилась в завесе тумана. Ее болезненно красивое, в форме сердца, лицо, несколько длинных локонов спадали на щеки. На ней были черные капри и белая рубашка с воротником, ее волосы разделены пробором посередине и отброшены назад. Покрой одежды говорил, что она была «старой». По ней можно было бы сказать, что она хотела выпрямить волосы и сделать макраме.
Она держала малайку, немного изгибающийся, деревянный меч, с милой, естественной грацией. Один клинок очертил такой резкий полукруг, что вы могли бы услышать, как рассекается воздух. Расположенные на вершине алтаря, ее Кедсы шаркали, когда она ступила назад и меч прочертил сложный трюк, она была смертельно красивой птицей, скрывающей свои крылья.
Выпрями ногу,сказал Кристоф, находясь справа в тени от стены. Солнечный свет ощущался физически, золотой, как старый мед. Его глаза горели голубым, и он смотрел на нее критически, его брови сошлись вместе.
Каждый раз, когда я его видела, я забывала, как хорошо выглядит его лицо, каждый угол и линия соответствовали друг другу. Он был в джинсах и черной футболке, его волосычисто ливерпульский модниксияли золотом.
Запястье,сказал он мягко, и моя мама остановилась. Она повернулась и бросила ему тот самый Взгляд.
О, я узнала этот Взгляд; она также смотрела на папу, когда он опаздывал к ужину, или когда говорил что-то смешное насчет того, как она мыла посуду. Это был притворный взгляд красивой женщины, смотрящей на мужчину, которого она хорошо знает. Наполовину дразнящий, почти сердитый, и знающий о том, что он смотрит на нее.
Хлопанье крыльев моего пульса сделало паузу. Булавки и иголки пронзили напряжение в картине, но я сфокусировалась, это как держать маятник над столом в бабушкиной кухне и искать внутреннее ощущение, которое заставило бы его ответить на вопросы.
Я не могла достаточно насмотреться на нее. Она легко дышала и убрала выбившийся завиток тыльной стороной руки, она держала малайку так легко, как нож для масла. Она была такой грациозной. Я видела, как через бинокль, что ее ногти были обгрызены.
Как мои.
Она выглядела такой молодой. На картинке, которую папа носил в бумажнике, тени в ее глазах были темнее, и она казалась старше. Прямо сейчас она выглядела, ну, подростком.
Каждая маленькая девочка думает, что ее мамасамая красивая женщина на свете. Моя мама была самой красивой. Она действительно была самой красивой.
Ее насмешливый взгляд превратился в твердое выражение, рот и брови немного сморщились.
Я чувствую себя идиоткой, застрявшей здесь. Почему мы не можем тренироваться внутри?
Лицо Кристофа было непроницаемым, но он был напряжен. То, как напряглись его плечи, в какой позе находились его ногивсе это сказало мне о напряжении.
Солнечный свет делает тебя хорошенькой. Опять первое положение. Сконцентрируйся, Элизабет.
Она закатила глаза и отвернулась.
Хочу, чтобы ты называл меня Лиз.
Даже не мечтай об этом.
Он казался все таким женаполовину насмешливым, легким и саркастичным. Но что-то в его тоне заставило меня посмотреть на него, и только на мгновение его лицо было обнаженным. Он трансформировался, клыки касались губы, а его волосы стали темными и как будто были зачесаны назад .
Кристоф смотрел на мою маму так, будто хотел съесть ее.
Но моя мама посмотрела вверх на разрушенную крышу часовни. Ее тон стал мягким и отдаленным, как будто она даже не помнила, что он был здесь с ней.
Я имею в виду именно это. Я хочу пойти домой.
Ты уже дома,он отклонил ее этими тремя словами, и почему он смотрел так на нее? Это было почти неприлично.
Она ненавидит меня,она быстро сгримасничала в сторону.Ты не получишь это, Крис.
Он выпрямился. Ступил на самый край тени от стены. Гнев потрескивал вокруг него. Но его лицо не изменилось, и его тон был таким же.
Ее ненависть ничего не означает.
Ты тренируешь меня здесь, чтобы она не смогла ничего увидеть. Потому что ты ее возлюбленный.
Я не ее возлюбленный. Хотя для нее очень полезно так думать. Первое положение, Элизабет.
Если он хотел заполучить ее внимание, он этого добился. Она неодобрительно посмотрела на него, и я вспомнила, как она обычно выглядела, когда что-то шло не так. Когда она улыбалась, мир освещался, но когда она выглядела серьезной, почти мрачной, ее красота была более суровой. Она беспокойно переместила свой вес.
Как ты можешь быть таким равнодушным?
Кристоф сложил руки.
Первое положение, Элизабет.
Девчонки сходят с ума по тебе, молодняк.
На этот раз Кристоф выглядел озадаченным.
Молодняк?
Боже, ты такой болван. Она думает, что ты лиса,моя мама засмеялась, и солнечный свет стал ярче.И это правда, не так ли? Рейнард.
Последовала длинная пауза, пока он смотрел на неё. Она взмахнула малайкой, но без энтузиазма.
Наконец он отступил в тень.
Это серьезное дело. У тебя есть дар для этого, и...
Забудь,она опустила оба деревянных меча с грохотом и спрыгнула с каменного блока одним скоординированным движением.Каждый день одно и то же. Почему вместо этого ты просто не уйдешь играть с Анной? Я устала от всех этих игр.
Это не игра. Это смертельно серьезно, и чем скорее ты...
Пока,она махнула рукой через плечо, когда последовала дальше от меня. Мое сердце внутри ребер раздулось до размера баскетбольного меча, и взрыв того напряжения прошел через всю картину.
НЕТ! Я хотела кричать, но не смогла заставить губы раскрыться. Гудение прошло сквозь меня. Я оттолкнула его. Я хочу увидеть!
Напряжение пролетело, как снег. Расчистилось достаточно для меня, чтобы увидеть Кристофа, его рука обвилась вокруг маминого запястья, когда она отстранилась от него. Она скрутила его большой палец, чтобы разорвать хватку; он поймал ее плечи второй рукой. Она снова вырвалась, ее волосы летали, и когда ее рот открылся, стала видна пара изящных клыков, она что-то кричала.
Она ударила его. Звук был похож на винтовочную затрещину, гудя и размываясь. Они стояли друг против друга, мамина грудь с трудом опускалась и ее глаза наполнились слезами, как если бы он ударил ее.
Кристоф улыбался. Это была широкая, яркая, солнечная усмешка, как если бы его только что поцеловали. На его бледной щеке, ярко вспыхивая, появился отпечаток руки.
Сделай это снова,сказал он тихо.Вперед, Бет. Я позволю тебе.
Ее губы двигались, но я не слышала, что она говорила. Потому что напряжение усилилось, выливаясь, как река белых перьев, и гудение превратилось в рев, грохочущий сквозь меня, булавки и иголки превратились в ножи и мечи. Шнур, туго удерживавший меня на месте, лопнул, и я...
* * *
... упала со стуком, когда Пепел выл и царапал у двери. Он издавал шум, похожий на трущиеся друг о друга камни, рычание усилилось и стихло, когда замерцали его узкие ребра. Он отошел назад, скребя когтями, и бросился к двери.
Я села, зажимая синяк на плече, на кровать. Потерла его.
Ау. Ой,я яростно моргнула.
Пепел обернулся. Рычание постепенно усилилось, и я замерла.
Он смотрел на меня, его глазаоранжевые лампочки. Затем он сознательно сделал два шага назад, заполняя собой угол позади двери. Он поднял лапу.
Во рту у меня пересохло, в глазахпесок, и внезапно я очень сильно захотела в туалет. Я не подумала об этом, когда мне в голову пришла эта замечательная идея, и я ни за что в жизни не пошла бы в металлический туалет, расположенный в углу.
Плюс, я ненавидела спать в одежде. Она всегда везде жмет, когда вы просыпаетесь.
Лапа Пепла ткнула вперед, и он указал своими когтями на меня. Затем, очень медленно, он указал на дверь. Все еще рыча, он поднял губу, и свет упал на зубы цвета слоновой кости.
Я почти подавилась, схватилась за полку-кровать и поднялась на ноги. Я напряглась. Сработали мои внутренние часы, но я думала, что рассвет еще не наступил.
Пепел указал на меня, на дверь. Под ревом послышался любознательный, умоляющий звук, который в конце повысился. Это было вне моего понимания, как он мог издавать два звука одновременно.
Заткнись!сказала я резко.
Он заткнулся.
Мы смотрели друг на друга. Он сгорбился, его голова поднялась, и я почувствовала вкус гнилых, восковых апельсинов. Они затопили мой язык, щекоча заднюю часть горла, и я знала, что происходило что-то плохое.
Из глубин горла Пепла исходил мягкий звук. Он сгорбился даже еще больше, так, как собака горбиться, когда ей нужно выйти на улицу ночью, но думает, что вы будете кричать на нее, если она будет слишком громко просить. Я хотела избавиться от вкуса плевками, но это мало чем помогло бы.
Хорошо,прошептала я,хорошо,я достала ключ неуклюжими пальцами. Опять застыла, когда он двинулся.
Сломленный оборотень пошел совершенно тихо и присел лицом к двери.
Шаги, которые я не должна была слышать, исходили сверху тихой Главной Школы. Дар дрожал внутри головы, в ясной ночи отчетливо слышалась каждая поступь.
Они ошибались, приземляясь слишком тяжело или слишком легко. Я зналадар положил информацию в мой мозгчто это были вампиры.
И если они были здесь, то намеревались сделать что-то плохое.
Глава 21
Я тихонько пересекла каменный пол на онемевших ногах. Если они доберутся до двери прежде, чем я смогу открыть ее, меня поймают здесь, я не смогу убежать. И Пепел...
Я потела так сильно, что ключ почти выскользнул из пальцев. Я всунула его в замок со скрипучим, металлическим звуком, и шаги остановились. Я не могла сказать, как далеко они были, но сознание опасности заставило мои ладони потеть, а глухой стук сердцебиения слился, как крылья колибри.
О, дерьмо!
Пепел бесшумно скользнул вперед и напрягся. Его мех терся о джинсы. Совершенно неуместный смешок подполз к горлу, погружаясь в ужасный, резкий, цитрусовый привкус. Я собиралась выпустить на ночь оборотня. Это как выпустить кота, только без царапин.
Я повернула ключ, когда впереди послышались шаги. Звуки отозвались эхом, и яростное копье прозрачной ненависти ударило меня в череп. Я издала искаженный крик и попыталась открыть дверь каждой унцией сил, которую могла наскрести в себе. Моя спина согнулась, но Пепел уже двигался. Он ударил дверь, как грузовой поезд, так сильно, что помялась сталь. Дверь ударилась о стену и послышался гонг! который мог бы быть забавным, если бы высокий, безжизненный крик не расколол воздух сразу же после этого. Я ступила за ним, отчаянно пытаясь выбраться из этой комнаты.
Головная боль погрузила в мой череп костлявые когти. Я выдохнула, сдерживая дар, как сжатый кулак. Только так я могла отстраниться, только так я могла отключить ненависть, жужжащую вокруг меня.
Дело в том, что кровососы полны ненависти. Иногда мне интересно, заменяют ли они свою кровь чистым, жидким отвращением. Шаги слышались в коридоре Главной Школы, приближаясь быстрее и быстрее. Их так много! И все же не было никакого предупреждающего звонка, никакой тревоги, как в другой Школе.
Пепел издал пыхтящий звук, разворачиваясь так быстро, что его мех издал шепчущий шум. Он почти пританцовывал на месте, и я нервно отошла в коридор.
Он сделал выпад в мою сторону, и я, дрожа, вернулась в коридор. Он резко остановился, посмотрел на меня, и снова сделал выпад. Я отошла назад, и он остановился.
Ох.
У меня была идея, но для этого потребовалось бы все мое мужество, которое я могла собрать воедино, чтобы встать вполоборота и двигаться, касаясь одной рукой стены, потому что я не могла устоять на ногах. Он растянулся позади меня, иногда почти танцуя на месте, когда я замедлялась, нетерпение улавливалось в каждой плавно скользящей линии. Кровь ревела в ушах, почти заглушая ужасные шаги, и мою голову затопила самая отвратительная в мире мысль.
Он пытается доставить меня в безопасное место или ведет прямо к ним?
Страшная мысль! Я спала вместе с ним в одной комнате, и я доверяла ему все это время. Но, Боже, неприятная, подозрительная мысль не могла покинуть меня.
В этом конце коридор переходил в Т-образную форму. Я нервно оглянулась назад, волосы падали на глаза, и я сглотнула неустойчивое дыхание.
Пепел?прошептала я.Я, я не знаю...
Он врезался в меня. Я прыгнула и почти налетела на стену. Он скользнул рядом, его плечи, а затем грудь и бок коснулись моего бедра. Его узкая, изящная голова повернулась налево и направо, и я снова услышала шаги. Как ватная палочка, постукивающая по барабанной перепонке, каждый звук отличался от предыдущего, но был нечетким.
Они были даже ближе. Не спрашивайте, как я узнала это.
Его голова все еще была склонена. Затем он посмотрел назад на меня, и ужасное, человеческое безумие немного потускнело в его глазах. Он отошел назад и подтолкнул меня вправо.
Я не знала, куда вел этот коридор. Если я спускалась сюда, значит полностью доверяла ему.
«Ты же спала с ним, Дрю. Уже слишком поздно»,голос бабушки, практичный и язвительный. Мои щеки были влажными и горячими.
Не буду лгать. Я действительно сплевывала. Я не могла терпеть вкус во рту, но он не уходил. Голова болела, в висках давило. Мой мочевой пузырь был невероятно полон, и мне было холодно. Мамин медальон, касающийся груди, превратился в кусок льда. Пальцы одеревенели.
Ближе. Они были ближе. Дыхание затуманилось, мне было очень холодно.
Я скользнула к правому углу. В конце была дверь, большая, массивная, дубовая дверь. В этой Школе она вела наружу.
Я выдохнула мягкое рыдание облегчения. Но холод вздымался, лился по мне волной льда, как будто я вернулась обратно в снежную Дакоту. Позади меня послышалось шипение.
...Сссссссветоччччча...
Я чуть не налетела на стену. Рычание Пепла росло из дозвуковой скорости, пугая все вокруг нас.
И если вы никогда не слышали вой разозлившегося оборотня, бросившегося на четырех вампиров в отзывающем эхом каменном коридоре, то вы действительно много упустили.
Не много.
«Двигайся! Они поймают тебя здесь, и ты умрешь!»кричал папа, его голос всегда звучал в моей голове, когда происходило что-нибудь плохое. Я оттолкнулась от стеныколени взмоклии почти упала. Это как находиться в действительно плохом сне, в том, где вы не можете бежать, потому что все ваше тело слишком тяжелое, чтобы двигаться, а твари позади вас дышат вам в шеюгорячее мясистое дыхание или очень, очень холодное, острое, как нож, дыхание.
Мне надо было посмотреть назад. Я не могла не посмотреть назад. Шум был невероятным.
В коридоре корчилась побитая, визжащая, рычащая масса, я слышала, как кости хрустели и ломались. Глаза, как лампочки, и теперь здесь находилось только трое из них, так как черная кровь вампира взорвалась, разрисовывая стены своей кислотной вонью. Я снова вскрикнула, но получился только хриплый шепот: я выдохлась.
Пепел присел, рыча. Вампир, которого он убил, безвольно плюхнулся на пол, под ним образовалась широкая лужа противной, черной крови. Яркий, металлический вкус адреналина пробился на язык сквозь восковые апельсины, когда я дала задний ход. Каменный пол счесал кожу на ладони, повязка на запястье ослабла, ноги оцарапались. Я пыталась уйти, поскольку их ненависть лилась через мою незащищенную голову, пытаясь воспламенить меня. Холодный, подобно драгоценному камню огонь, чистое замороженное зло горели, когда царапали каждый дюйм моей дрожащей кожи.
Я закричала, Пепел издал низкий шум, похожий на шум грузового поезда, вампиры шипели, когда, съежившись, отступили назад. И в довершении ко всему прочему, клаксон разорвал воздух своим диким ревом. Главная Школа сделала глубокий вдох и проснулась, но было слишком поздно. Потому что худые бледные вампиры, все в черных одеяниях с кожаными петлями и профессионально выглядящими застежками, ринулись вперед, и я знала, что Пепел не сможет удерживать их вечно.
Глава 22
Я ударилась спиной в дверь. Я дергала ручку неуклюжими пальцами. Пепел сделал два быстрых шага назад, сгорбился еще больше и продолжал рычать. Напряжение прошло сквозь него, но оставшиеся три вампираодна небольшая бледная женщина с длинными, темными волосами, другие двасоответствующая набору компания блондинов, все в черном, с черными глазамисмотрели на меня. Их узкие, белые руки свисали по бокам, как задушенные птицы, и в течение адского момента я вернулась в тот пустой, роскошный, поддельный саман в Дакоте с тонной снега снаружи и с более жестоким холодом внутри.
Дом, в котором Сергей пытался убить меня. Его глаза были такими же: бездонные дыры с вкраплениями, заполненные черной смолой. Ни у одного из троих не было во взгляде настоящего груза, чтобы раздавить независимую мысль, но когда они открыли рты и зашипели на меня, все стало очень плохо. Женщина отошла, двигаясь с вкрадчивой грацией.
Самое худшее то, что они выглядели на пятнадцать лет. Сам Сергей выглядел не старше Кристофа, кроме глаз. И о, Боже, но клыки свободно скользнули по верхней губе, изгибаясь вниз и касаясь подбородка. Не то что маленькие клыки дампиров, которые касаются только нижней губынет, зубы полностью прошедших становление вампиров говорят о чем-то серьезном. Их челюсти раздулись, когда они зашипели. Как змея, пытающаяся проглотить большое яйцо.
Женщина медленно присела. Ее суставы двигались странным, нечеловеческим образом. Они просто неправильно двигались, это хуже, чем видеть одновременно толпу дампиров и оборотней. Предупреждающий рев Пепла углубился на один тон или два. Мои потные, скользкие пальцы нашли ручку от двери, повернули и соскользнули.
Черт! Конечно. Дверь была закрыта. Она вела наружу, и конечно же была закрыта. Два вампира двинулись вперед. Все еще слышался клаксон, звук криков и бегущих ног почти погрузился в него.
Думай, проклятье! Думай!
Но мой мыслительный аппарат был сломан. В голове произошла ослепительная вспышка боли, и передо мной закатилась сцена. Мужчины пытались помешать Пеплу, если они не дадут вырваться ему, то женщина припадет к земле, будет готова перепрыгнуть через них и столкнется со мной. Я знаю, что вампирские когти делают с плотьювидела картину. У меня даже не было складного ножатолько ключ в кармане. Глупая, глупая, глупая!
Мне надо было уйти или с Грейвсом или без него. Но я обещала не оставлять его одного.
Снова крики. Завывание отчаянияможет, кровососы устраивали хаос по всей Школе. А я думала, что здесь было безопасно!
Будь честной, Дрю. Ты знала, что здесь было небезопасно. Но ты устала, не так ли. Устала от всего этого.
Я с трудом сглотнула. Убрала пальцы от скользкой дверной ручки и встряхнула их, потом выпрямилась.
Если я проиграю, то я проиграю сражаясь.
Я не знала, выяснил ли Пепел их план, но его задние лапы сбились в кучу, мех покрылся рябью, и он бросился вперед, сталкиваясь с двумя мужчинами. Я подняла рукиоба кулакаи почти задохнулась от вкуса гнилых, восковых цитрусов.
И все... остановилось.
Рев заполнил мои уши. Медальон моей матери вспыхнул расплавленным теплом; отметки клыков на левом запястье дергались, как рыболовный крючок в плоти. У меня было время рассмотреть каждый камень в стене, каждую волосинку, поскольку зрачки расширились и тусклый коридор стал обжигающе ярким. Вампирша зависла в воздухе; она очистила запутанную, замороженную массу парней, ведя битву, и растягиваясь, как супермен; ее ногти превратились в десять янтарных, полированных когтей, каждый около четырех дюймов в длину, и указывали на меня. Ее кожа была идеальной, матовой, ее волосыпарящее знамя, корчащееся от ужасной жизни.
Все искрилось, заключенное в твердую, прозрачную пластмассу. Было некуда идтиесли бы я могла нырнуть в сторону, у меня был бы путь к отступлению. Треск, как резинка, которая привела бы мир к своей обычной скорости, колебался на краю моего сознания, удерживался умственными мышцами, укрепленными бабушкиной практикой, которую она по-своему вбивала в меня, когда я была малышкой.
Она знала, для чего меня тренировала?
Что-то во мне, что я прежде не замечала, расширилось. Теплота расцветала на макушке головы, растекалась по моей коже вниз к окоченевшим, покалывающим пальцам ног. Зубы немного болели, клыки свободно скользнули, и комфорт превращения боролся с нелегким отвращением.
Потому что у них тоже были клыки. Конечно, большено все же такие же клыки.
Мои коленки с толчком ударились о каменный пол и я рухнула вперед, катясь.
Щелк!
Послышался неприятный звук хруста костей, завывание, и снова брызнула кислая, черная кровь. Меня забрызгала влага. Я издала короткий, несчастный крик паники и отвращения, продолжая катиться. Запахкаждая гниющая вещь в мире, завернутая и припудренная тухлыми яйцами,душил все в ограниченном пространстве. Женщина ударила дверь, и снова послышался массивный звук гонга, Пепел находился внизу, сражаясь на полу с последним выжившим мужчиной. Он больше не рычал. Никто из них не издал ни звука.
Вампирша скользнула вниз, приземлилась на ноги и побежала назад с неестественной, изменчивой скоростью. Я сильно ударилась в стену, ошеломленно останавливаясь и вытряхивая шум из головы, меня все еще окутывало утешительное тепло трансформации. Пульс гремел в ушах, как крылья.
Она опять посмотрела на меня; и ненависти, танцующей в тех черных глазах, было достаточно, чтобы почувствовать слабость. Я выбросила вперед руки, как если бы играла в вышибалы, огромная, безболезненная капля силы покинула меня. Это как когда я наслала порчу на учителя истории Америки в том классе, где я встретила Грейвсачувство энергии, кровоточащей через край, расслабление, как покалывающая рана.
Только в этот раз я не буду чувствовать вину и оттягивать порчу, как полотенце. Нет, в этот раз все было по-настоящему, и я хотела убить это существо в женском теле, которое собиралось убить меня.
Порча пролетела и я ударила вампиршу, когда та готовилась к прыжку. Это отбросило ее опять в дверь с еще одним хрустом, и из меня вырвался высокий, сумасшедший смех. Потому что сила опять возрастала...
... и бабушкина сова спикировала в коридор, вытягивая когти. В этот раз она тоже не промахнулась. Когти птицы погрузились глубже, последовал взрыв черной крови, и женщина издала настолько ужасный крик, что он встряхнул коридор и откинул назад волосы зловонным, горячим порывом. Я скользнула дальше вдоль стены, поскольку Пепел боролся со сломанным телом последнего мужчины. Он рухнул, потом поднялся на скользких лапах.
Мои руки скользили в горячей, жирной крови вампира. Я снова задохнулась, приостановилась возле стены, ноги дико болели.
Вампирша покачнулась вперед, когда бабушкина сова махала крыльями, каждый удар был приглушен и почти касался ее волос. Когти все еще были погружены в ее лицо, и сила, струящаяся во мне, снова вздымалась, когда когти погрузились еще глубже.
Свет ворвался в зал. По Пеплу проходила красная полоса, он осел на мои ноги. Я только видела маленькое, собакоподобное существо красно-рыжего цвета и с черным наконечником на хвосте, когда животное прыгнуло на женщину, кусая и царапая. Она снова закричала, но это был звук несчастного животного, загнанного в ловушку.
Я схватилась за шкуру Пепла. Он очень сильно истекал кровью, красная жидкость пачкала черное, гниющее озеро, мы оба сидели, еле сдерживая гнев. Повязка, которую Дибс повязал мне на запястье, теперь свободно свисала.
Свет был слишком ярким. Кто-то щелкнул включателем, и над головой засверкали лампы накаливания. В одну из тех доли секунд, когда все становится сумасшедшим, мне стало интересно, какими средствами они платят каждый год за свет.
Он мчался по коридору, мертвенно тихий, и я сильнее потянула, пытаясь подтянуть Пепла ближе. Кристофего волосы гладкие и темные, и второе обличье сияло, как ореолвырвал горло у вампирши. Полилась черная кровь. Ее тело резко упало в сторону, и он ткнул вниз, полированный деревянный кол в его кровоточащих руках засвистел, когда рассек воздух и пронзил ее грудь с больным, мясистым стуком.
Он повернулся на пятке. Его узкий, черный свитер с V-образным вырезом был порван, полоса красной крови пересекла высокую скулу, глаза сверкали злобным голубым. Его клыки были выставлены наружу, все лицомаска свирепости и усилия. Джинсы разорваны, и он до бедер был перепачкан черной кровью.
Я не думаю, что когда-либо была так счастлива и испугана одновременно.