Стреляй! Заорал ламбриец, роняя копье.
Волков закрыл голову щитом и присел. И в ту же секунду болт пробил щит и вышел на полпальца с внутренней стороны.
«Чертовски хороший арбалет»подумал солдат.
И тут же сделав шаг к ламбрийцу, прямым уколом в грудь убил его. Быстро, коротко, прямо в сердце. А в это время здоровяк все-таки вырвал у стражника барона и руку с топором и с оттягом рубанул им бедолагу. Кровь брызнула на стену фонтаном. Стражник захрипел, обмяк и повалился на пол, а здоровяк рубанул еще раз, чтоб наверняка. И теперь они смотрели друг на друга. И оба все понимали. У человека с топором мало шансов победить человека с мечом и щитом, и почти нет шанса победить человека в доспехах. Но у человека с топором есть дружок с арбалетом, а у человека в доспехах дыра в ноге и полный сапог крови. А еще человек в доспехах должен повернуться к человеку с топором лицом, после чего его щит не сможет защитить его от арбалетчика. Все оставшиеся в живых в харчевни были опытными людьми. Все всё понимали. Секунды шли. Здоровяк восстанавливал дыхание. Арбалетчик снова натягивал тетиву, а кровь из раны в ноге текла в сапог Волкова, и ему надо было что-то делать.
В шлеме и подшлемнике плохо слышно, еще хуже слышно, если под шлем надеть горжет. Но щелчок замка арбалета Волков слышал прекрасно. Надо было что-то делать. И он сделал единственное, что мог. Перехватив меч в левую руку, он выхватил из-за спины из-за пояса топор. И, вложившись в бросок, швырнул его в арбалетчика. Тот не ожидал ничего такого и закрылся от топора арбалетом. Арбалет выстрелил, и болт впился в потолочную стропилу. И тут же солдат заметил краем глаза движение. Он машинально поднял щит и получил страшный удар в него. Дорогой рыцарский трехслойный, клееный, оббитый толстенной кожей и окантованный медью щит треснул пополам. Такого в принципе не могло быть, но теперь это было два щита, связанных между собой кусками кожи и медного канта. Сразу пришла старая боль в левой ключице. Старинная, родная и привычная, с которой он не расставался долгие годы.
А здоровяк замахивался топором опять, держа топор двумя руками. Вряд ли какой шлем выдержал бы такой удар. И уж точно никакая голова.
Отклонив голову в сторону, Волков поднял над головой обломки щита и поддержал их рукой с мечом. Это все, что он успел сделать, прежде чем топор опустился на него. Часть силы удара щит и меч погасили, но даже после этого тяжелая железяка с треском опустилась на левое плечо кирасы. Волков аж присел от тяжести удара. Меч улетел за спину и звякнул о пол. «Вот теперь точно мне конец»подумал он, приходя в себя и глядя, как верзила снова поднимает свой топор. Машинально, плохо слушающейся левой рукой, на которой все еще болтались обломки щита, он вцепился в правую руку ламбрийца, в которой тот зажимал топор, а правой рукой попытался схватить его за горло. С таким же успехом можно было попытаться схватить за горло быка-трехлетка. А ламбриец левой рукой взял его за горжет, чуть приподнял и впечатал в стену. Он прижал его к стене, но не мог рубить топором. Поэтому своими железными пальцами он полез Волкову под шлем и не то хотел выдавить глаза, не то просто раздавить череп или заткнуть нос и рот. Сила этого человека была огромна. Волков буквально задыхался, его шлем слетел вместе с подшлемником, но ему не хватало воздуха. И перед глазами уже поплыли черные круги, из последних сил он держал правую руку здоровяка, своей левой, которой тот держал топор, а в голове пульсировала только одна мысль:
«Надо дотянуться до сапога. Надо дотянуться до сапога. Надо дотянуться до сапога. Это последний шанс».
Он согнул ногу в колене и нащупал стилет. Рукоять оружия привычно легла в руку. Он вытащил его из сапога и сразу же ударил здоровяка под левое ребро, снизу вверх, к сердцу. Каленая, заточенная, четырехгранная сталь вошла в тело без сопротивления, но ничего не произошло. Ламбриец продолжал его душить. Волков ударил еще раз. И еще. И еще. Его рука была уже залита кровью по локоть, и только тут здоровяк отпустил его и, обмякнув, завалился на пол. Волков отлип от стены и повалился на него. И тут же в то место, где он стоял, впился арбалетный болт. Ламбриец умер без стонов и криков. Раз и все. А Волков пытался отдышаться, лежа в обнимку с трупом здоровяка. Пытался отдышаться и не мог. Он знал, что надо вставать, что уже возможно сейчас к нему идет арбалетчик. Он подойдет и просто выстрелит в лицо. Либо просто возьмет копье, топор или даже его собственный меч и зарежет его как ребенка. Но сил встать не было. Красное марево плыло перед глазами. Хотелось просто дышать, дышать, дышать. Но жить ему хотелось еще больше. С трудом перевернувшись на живот, он осмотрелся. Его меч лежал между лавкой и столом, и он не видел арбалетчика. Скорее всего, тот тоже его не видел. До меча тоже нужно было дотянуться. Вытащить топор из-под мертвого ламбрийца сейчас он не смог бы. И все, что у него былоэто обломки щита и стелет. Стелет, конечно, вещь нужная, но лучше дотянуться до меча. И ту он услышал женский крик.
Он тикает! Кричала баба, та, что во время драки лежала около очага и подвывала от страха. Волков видел ее. Вон он! Она указывала пальцем.
Солдат поднял голову и посмотрел в ту сторону, в которую указывала баба. Он увидел зад и ноги человека, который вылезал в окно. Собрал последние силы, Волков встал, поднял меч, хромая и шатаясь, пошел к окну, но не успел. Арбалетчик вылез на улицу. Солдат огляделся. В харчевне были две одуревших от страха бабы, храпящий ламбриец с разрубленной рукой, валявшийся в луже крови и он. Все остальные были мертвы. Волков скинул обломки щита, взял умирающего ламбрийца за ногу и потащил к выходу. Таким и увидели его крестьяне, стоявшие на улице. Шатающегося от усталости, залитого кровью с ног до головы и с болтом, торчащим из левой ноги. Он бросил убирающего ламбрийца около лужи и посмотрел на крестьян. Те смотрели на него с ужасом и осеняли себя святыми знаменьями.
Шел дождь.
И тут мальчишка, конопатый и грязный, стоявший у угла харчевни, звонко заорал:
Рыцарь, господин рыцарь, вон дезертир, к пруду побежал.
Тут же загалдели другие мальчишки, и весь народ потянулся к углу харчевни.
Бежит, собака, лови его!
Мужики кинулись за ним следом. Волков не побежал за ними, хромая он пошел к своему коню. Мужик, которому он приказал сторожить вещи, произнес:
Глаз не отводил, все в целостности.
Солдат молча снял с седла мокрый плащ, кинул его мужику через плечо, скинул мешок с доспехами на траву, морщась от боли, залез в седло.
Следи за вещами, сказал он мужику и дал коню шпоры.
Ламбриец бежал по размокшей дороге, он был бос, а за ним неслись мальчишки, словно гончие, поднявшие кабана. Приближаться к нему побаивались, но не отставали не на шаг. Мужики и бабы держались чуть поодаль. Волков обогнал их всех, догнал дезертира у пруда. Тот запыхался, устал, и остановился у воды, он улыбался.
А ты лют, брат солдат, произнес дезертир, улыбаясь. Ох и лют.
Это был настоящий арбалетчик. Не высокий, жилистый, лохматый.
Арбалетчиков ненавидели все, особенно рыцари, рейтары и жандармы, да и ландскнехнты и пикинеры тоже. Уж больно смертоносны были их подлые болты, прилетающие неизвестно откуда и иногда пробивающие любую броню.
Может, отпустишь меня? Спросил арбалетчик.
Пошли со мной, сухо ответил Волков.
Ага, чтобы твои мужики меня кольями забили? Усмехнулся ламбриец.
Тебя никто не тронет, я отведу тебя к барону, сказал солдат.
Ну да, хрен редьки то послаще будет, засмеялся арбалетчик. Твой барон меня повесит, а то и колесует за коннетабля. Не хочу ни висеть, ни на колесе кататься.
Ну, так надо было погибнуть в бою, ответил Волков.
Надо было доспехи надеть, я этим дуракам говорил, а они смеялись. Досмеялись теперь, все мертвые лежат.
Начали подходить люди. Бабы стояли подальше, мужики ближе, а мальчишки так и вовсе лезли под коня.
А ну-ка отошли все, рявкнул Волков.
Мальчишки как воробьи разлетелись в стороны.
Ну, так что, сдаешься? Спросил солдат.
Да нет, конечно, улыбаясь, ответил арбалетчик. А ты лют, брат-солдат, ну, прощай
Он выхватил из рукава рубахи нож и кинулся на Волкова. Бабы завизжали. Волков просто выставил вперед меч, меч вошел в правую часть груди и вышел чуть ниже лопатки. Арбалетчик откинулся, выронил нож, попятился и плашмя упал рядом с водой на спину. Волков повернул коня и поехал к харчевне. Он не хотел смотреть, как умирает ламбриец, не было у него к нему никакой злости. Меч он в ножны не прятал, держал в руке и смотрел, как капли дождя смывают кровь со стали.
А тем временем на площади, возле харчевни, уже стояла большая телега. Мужики складывали на нее стражников барона и коннетабля. Волков подъехал ближе, чтобы взглянуть на мальчишку, и к своему удивлению увидел в телеге синий тулуп ламбрийца, секиру, копье. Какой-то мужик тащил к телеге другое снаряжение ламбрийцев.
А ну стой, зарычал Волков.
Мужик испуганно остановился.
Ты куда все это тащишь?
Барону, испуганно пробормотал мужик.
Что?
Барону отвезти приказано.
Кем? спросил Волков.
Так старостой, ответил мужик.
Где этот староста? Заорал солдат, оглядываясь.
От телеги отошел седенький мужичок и произнес:
Тут я.
Воруешь, крыса ты амбарная?
Ничего я не ворую.
А куда мое добро тащишь?
А нет тут вашего добра, неробко отвечал староста. Все, что на земле барона найдено, все принадлежит барону. Такой закон.
Закон? Заорал Волков, выходя из себя. Он склонился к мужику и схватил его за волосы. А не юрист ли ты?
Я староста, предупредил тот, пытаясь отодрать от себя руку солдата.
Так вот, знай, вонючая амбарная крыса, заговорил Волков прямо ему в лицо. Все, что взято в бою, принадлежит взявшему, вне зависимости от того, на чьей земле это было. На земле барона или на земле графа, герцога, курфюста, епископа или даже папы. Я взял это в бою, все эти вещи мои!
И тут он увидел мужика, который из конюшни выводил прекрасных ламбрийских коней.
Эй ты, урод, заорал Волков, а ну верни моих коней в конюшню.
Мужик испугался и повел коней обратно.
Ты понял, крыса амбарная? Сказал солдат старосте. Верни все мое добро на место. Иначе Он даже привстал на стремена. Если я узнаю, что кто-то взял хоть одну мелочья отрублю вору руку.
Я доложу об этом барону, обиженно произнес староста, он-то вас не похвалит за такое.
Волков уже его не слушал. Он подъехал к мужику, который стерег его добро, слез с коня, кинул ему поводья.
Собери все мои вещи, потом почисть и покорми коня и смотри, чтобы ничего не украли.
Уж я расстараюсь, заверил его мужик.
Как тебя зовут? Яков, наверное.
Ёган.
Ну да, конечно, Ёган, и одежду мою потом вычистишь.
Вычищу! Обещал мужик.
Глава вторая
Во время схватки он почти не чувствовал боли, было не до того, а теперь боль пришла. Торчавший из ноги болт при каждом шаге будто бы вырывал кусок плоти. Аж зубами скрипеть хотелось. Около лужи все еще валялся ламбриец с почти отрубленной рукой. Он был весь в круглых мелких ранках. Его кололи вилами не менее десяти раз. Волкова это не удивилообычное дело. Мужики при первой возможности всегда отыграются на солдате. Стоит только упасть, как со всей округи сбегутся мужики, чтобы пырнуть тебя вилами. Чтобы ответить за все те непотребства, что солдаты вытворяют со смердами. Везде, где только не запретит офицер. Как говорил маршал Фон Бок: «Война должна кормить себя сама». Война и кормила. Солдаты грабили смердов, а Фон Бок и его капитаны набивали свои сундуки золотом, ну а крестьяне, где могли, мстили солдатам.
Волков вошел в харчевню, и к нему тут же подошел пузатый мужичёк в чистых штанах и рубахе. И даже в небольшой зеленой фетровой шапочке, такой, какие носят представители городских цехов, на шапке даже было небольшое перо. Мужичёк поклонился. Не очень низко, и шапку не снял. Произнес:
Я хозяин этого заведения и я благодарю вас, господин рыцарь.
Я не рыцарь, прервал его солдат.
Да? Хозяин харчевни чуть растерялся. Ну а
Мне нужна горячая вода, опять перебил его солдат, чистые тряпки, мне нужен кузнец и врач.
А у нас нет врача, только коновал, а воду и тряпки сейчас сделаем.
В беседу робко вмешался пацан, мальчишка лет шестнадцати:
Так в монастыре есть монах-лекарь.
А ну займись делом, болван, рыкнул на него хозяин, лезет еще. Кто тебя спрашивал?
Помолчи, остановил его солдат, где есть лекарь?
Да в монастыре же есть! Но до монастыря ехать долго. Засветло туда уже не попасть, а ночью они ворота не откроют, сколько не проси. В городе тоже есть врач, но до города еще больше ехать.
Волков с трудом дошел до скамьи и уселся под светильник. Поманил парня:
Эй, парень, подойди.
Тот сразу подошел.
Помоги снять доспех. Расстегивай ремни. Как тебя звать?
Меня? Ёган.
Ёган? Естественно, Ёган, а как же иначе? Усмехнулся солдат. Первым делом сними горжет.
У парня не сразу получилось.
Да не так это делается, криворукий, прокомментировал хозяин, глядя на работу парня, вот болван уродился.
Я просил горячую воду и тряпки, рыкнул на него Волков. Неси, а он без тебя разберется.
Сейчас распоряжусь, пообещал хозяин и ушел.
Ты у него работаешь? Спросил солдат, глядя на уходящего хозяина.
Ага, ответил Ёган, ковыряясь в пряжках. Это мой отец.
Наконец он смог расстегнуть горжет и принялся за наплечник. Парень пыхтел, дело не двигалось.
Ну? Нетерпеливо подгонял его солдат. Его начинало подташнивать, и от потери крови кружилась голова.
Пряжка замялась, погнулась, объяснял парень. Сильно же вас вдарили, все железки помялись.
Тогда режь ремень.
Всё, нет нужды, расстегнул.
Он стянул наплечник и положил его ряжом с бувигером. Снял правый наплечник, стал снимать панцирь. Волков морщился от боли. Плечо и ключицы болели, удар топора был страшный.
Ёган, тот Ёган, которому Волков приказал почистить коня и собрать все снаряжение ламбрийцев, вошел в харчевню с охапкой оружия и лат.
Господин, куда это? Спросил он.
Положи на стол. Сухо ответил солдат.
Слуга стал складывать на стол седла, роскошное ламбрийское оружие, великолепную ламбрийскую броню, сбрую. Солдат чувствовал себя нехорошо, но сразу в уме прикидывал, сколько это стоит. Сумма выходила немалая. На секунду он даже забыл о боли в ноге.
Господин Ёган замялся.
Ну?
Вот тот, что у стола лежит
Ну?
Сапоги у него хорошие.
И что?
Мне в пору.
Волков посмотрел на его коротковатые грязные штаны и босые ноги, а молодой Ёган снимал наголенник как раз с левой ноги. Любое прикосновение к которой вызывало боль. Чуть подумав, солдат сказал:
Бери.
Тот Ёган, молодой Ёган, отложил наголенник и удивленно посмотрел на солдата, спросил:
Вот те сапоги вот этому босяку? Да ему и онучи счастьем были.
Волкову захотелось двинуть парню кулаком в физиономию, еле сдержался. Только рыкнул:
Снимай дальше. И сапоги снимай, и поаккуратней.
Он чувствовал себя все хуже. Видимо, действительно потерял много крови. Ёган взялся за левый сапог. Волков уперся в лавку руками и сквозь зубы произнес:
Тяни.
Парень с трудом стянул сапог с ноги и сказал:
Бог ты мой, да он весь в кровище.
Волков тяжело дышал и молчал.
Кровь обмыть нужно, сказал Ёган, сейчас сестру позову.
А таверна тем временем наполнялся людьми. Пара теток смывала кровь с пола, еще одна шевелилась у очага. Ёган большой раздевал трупы, собирал вещи, складывал их на стол рядом с Волковым. Вскоре большой стол был завален, а сам Ёган уже ходил в красивых сапогах.
Господин, произнес он вкрадчиво, я у них деньги нашел. Два талера. И медь.
Что все, что ли?
Все, что нашел. И вот еще, что в сапоге было, отвечал Ёган, протягивая солдату бумажку.
Что там?
Не знаю, я не грамотный. Буквы какие-то.
Кинь на стол, сказал солдат. Ему было сейчас не до бумажек. Ты в конюшне был?
Был, господин. Кони кормлены и ваш, и ихние. Все седла и уздечки я сюда принес.
Хорошо. Теперь мне надо болт из ноги вытащить.
Глаза мужика округлились:
Ох, господин, не знаю, смогу ли. Руки у меня грубые.
Ты и не должен. Коновал мне нужен и кузнец, видишь? Солдат указал на черную, от крови, палку. Кузнец нужен, обрезать ее. А потом щипцы нужны, наконечник достать.
В Верхней Рютте есть и кузнец, и коновал.
Бери коня и скачи. Скажи, что бы инструменты брали.
Коня? Мне?
Верхом ездить умеешь?
Умею.
Ну, так давай.