Сквозь дождь, мимо болот и темных лесов мы едем под квартеты Бетховена. Сворачиваем с федеральной трассы и едем по узкой, петляющей между холмами дороге. За березками и елями, темнеют зеркальца озер. Низко висят облака. Навстречу, по обочине, идут неприбранные, расхристанные грибники. Тамковская и Извекович обсуждают работу, которой нам предстоит заняться. Извекович говорит о коллективном бессознательном, о том, что наши архетипы не допускают возможности того, что покойники встают из могил и покупают колбасу. Это нечто нам чуждое, наносное. Это чужие архетипы.
Я помалкиваю, вопрос о подлинном и наносном один из самых скользких, хотя и хочется сказать, что архетипы не могут быть ни чужими, ни своими, только позволяю себе вставить мол, покойник покупал не колбасу, а пирог с лимонной начинкой. Тамковская раскрывает лежащую у неё на коленях папку, и говорит, что именно колбасу, а не пирог, что покойник даже устроил скандал из-за того, что у колбасы был просрочен срок годности. У меня нет никакого желания спорить, и я говорю, что колбаса, пирог, сыр или замороженные котлеты «Богатырские» не суть важно, главное мы имеем дело со вспышкой галлюцинаторного бреда, который свойственен шизофрении, что такой случай, соединяющий зрительные, слуховые, тактильные галлюцинации уникален, а его эпидемиологическое распространение уникально вдвойне.
И бред этот распространился из-за того, что тот первый человек, который якобы увидел расхаживающего по улицам покойника, был значим для прочих заразившихся, кивает Извекович. То есть продуцент бреда не оживший покойник, которого, конечно же, не существует, а тот, кто его первым якобы увидел. Обладая высоким социальным статусом
Извекович любит объяснять очевидное.
Однако истоки бреда и даже личность продуцента для нас вопрос второстепенный, говорю я.
Вот как? Тамковская сегодня удивительно агрессивна. Мне всегда казалось, что найдя истоки можно представить себе и русло, по которому всё потечет.
Это далеко не так
Да что вы говорите!
Именно! Ведь тогда нам придется заняться интерпретациями. И даже если мы сможем выделить продуцента, нам придется выслушать его интерпретацию происходившего, на которую тем или иным образом, но с необходимостью будет наложена интерпретация наша собственная. И мы исказим изначальную реальность. Весь спектр её, от той, что существовала фактически, до той, которая имелась у продуцента как результат его
Как интересно! в голосе Тамковской плещется ирония. Ну и как же нам получить неискаженную реальность?
Нам не нужна реальность, я встречаюсь в зеркале со взглядом Извековича: он вообще смотрит на дорогу? так недалеко и до беды! Нам нужно понять механизм воспроизводства бреда. У продуцентов, а их, несомненно, несколько, он, скорее всего, одинаков. Затем вычленить способ его передачи от человека к человеку. И комплексно разрушить и то, и другое.
Это что-то новенькое! фыркает Тамковская.
Ольга Эдуардовна, сейчас дело не в наших теоретических разногласиях. Главное зачем этот Лебеженинов восстал из мертвых? Говорил ли он с теми, кто первый его увидел? Что они думают? Эти, пока скрытые пружины бреда, помогут понять как был запущен весь механизм?
Вы что, Тамковская так резко поворачивается ко мне, что ремень безопасности врезается ей в шею, вы хотите сказать мы должны отнестись к бреду не как к бреду, а как к яви? Ну, знаете, Антон Романович!
Я, глядя в мутное окно, размышляю о том, что вполне может быть и так, что прочие действительно заразились, но тот первый или первые, продуцент или продуценты, не бредил, что его собственный или их общий бред не был бредом, что покойник в самом деле ходил по улице, хотел купить пирог, колбасу, котлеты. И мне приходит в голову, что сам покойник запустил машину бреда. И нам надо найти не какого-то продуцента, жителя городка с высоким социальным статусом, а разрушить бред самого ожившего покойника. Да! Такой крутизны мы ещё не достигали. Это высшая точка. Апофеоз. Апогей. Зенит
И тут я ощутил легкое дуновение, словно кто-то наклонился и подул мне в лицо. Причем с нарастающей силой. Поток воздуха становился все холоднее и холоднее. Глаза начали слезиться. Я вздохнул полной грудью. Воздух был наполнен каким-то горьким ароматом. Пожухлые цветы, сухая плесень, нотки цитрусовых, немного табака, мелкая пыль, окалина.
Это что-то новенькое! фыркает Тамковская.
Ольга Эдуардовна, сейчас дело не в наших теоретических разногласиях. Главное зачем этот Лебеженинов восстал из мертвых? Говорил ли он с теми, кто первый его увидел? Что они думают? Эти, пока скрытые пружины бреда, помогут понять как был запущен весь механизм?
Вы что, Тамковская так резко поворачивается ко мне, что ремень безопасности врезается ей в шею, вы хотите сказать мы должны отнестись к бреду не как к бреду, а как к яви? Ну, знаете, Антон Романович!
Я, глядя в мутное окно, размышляю о том, что вполне может быть и так, что прочие действительно заразились, но тот первый или первые, продуцент или продуценты, не бредил, что его собственный или их общий бред не был бредом, что покойник в самом деле ходил по улице, хотел купить пирог, колбасу, котлеты. И мне приходит в голову, что сам покойник запустил машину бреда. И нам надо найти не какого-то продуцента, жителя городка с высоким социальным статусом, а разрушить бред самого ожившего покойника. Да! Такой крутизны мы ещё не достигали. Это высшая точка. Апофеоз. Апогей. Зенит
И тут я ощутил легкое дуновение, словно кто-то наклонился и подул мне в лицо. Причем с нарастающей силой. Поток воздуха становился все холоднее и холоднее. Глаза начали слезиться. Я вздохнул полной грудью. Воздух был наполнен каким-то горьким ароматом. Пожухлые цветы, сухая плесень, нотки цитрусовых, немного табака, мелкая пыль, окалина.
Закройте, пожалуйста, окно! громко попросил я.
Оно закрыто, ответил Извекович, они с Тамковской обменялись взглядом, Тамковская пожала плечами, мимо нас пролетела серебристая машина со знаком «такси» на крыше, и я посмотрел на часы, попросил остановиться.
Черпнув ботинком воды в кювете, по мокрой траве иду в кустики. Прокладка вся в крови. Смотрю на часы и достаю телефон. Врач начинает выговаривать за то, что я уехал, говорит, что если у меня такое наплевательское отношение к собственному здоровью, то ему очень жаль. Я вздыхаю. Он говорит, что мне необходим постельный режим. Я отвечаю, что был вызван на работу, что выполняю важное, очень важное поручение, что моя работа Врач перебивает, говорит, что я, в конце концов, взрослый человек. С этим нельзя не согласиться. Вокруг меня мятые пластиковые бутылки, обрывки бумаги, кучки полуразложившегося дерьма, надо мной блекло-голубое небо, верхушки тонких берез, с одной на другую перелетает маленькая птичка с розовой грудкой. Врач говорит, что результаты повторных анализов ещё не готовы, а вот взятые сразу после операции пробы плохие. Плохие в каком смысле? Во всех, Антон Романович, во всех. Но вы же говорили, что они внушают вам опасения, и не говорили, что они плохие. Вы говорили об опасениях. Опасность не означает, что А сейчас говорю, что ваши пробы плохие! И опасные. Понимаете? Да Позвоните мне через два дня. И поскорей возвращайтесь. Договорились? Договорились. Вам нужен постельный режим. Понимаете? Понимаю
Я пошел к шоссе, внимательно глядя под ноги. Через два дня. Значит в пятницу. Нет, пятница будет через день. Значит в субботу. В субботу утром мой врач обычно долго спит, значит где-то около часа. Главное не забыть. Не забыть.
Извекович стоял возле открытой правой передней двери, Тамковская сидела положив ногу на ногу. У неё красивые ноги. И красивое тело. Ноги длинные, тело короткое. Модельные пропорции. Высокая шея. Тамковская сказала что-то смешное Извекович рассмеялся, повернулся и посмотрел на меня.
Звонил наш начальник, говорит Тамковская когда я сажусь в машину и мы отъезжаем. Спрашивал ознакомили вы нас с содержимым папок, которые забрали из его кабинета.
И что вы ответили?
Что ещё нет, но ознакомите обязательно.
Первая часть вашего ответа верная, вторая нет.
То есть?
Ящик с папками остался на лестничной площадке, возле лифта. Я вышел из квартиры, потом мне понадобилось вернуться, а когда я вновь вызвал лифт, то про ящик забыл.
Вы понимаете, старина, что это бумаги для служебного пользования? спрашивает Извекович. Вы понимаете, что если они попадут к
Они попадут к нашей уборщице. Она отнесет его в подвал, где живет со своим мужем, водопроводчиком, и тремя детьми. Никто из них ничего не поймет они и говорят-то по-русски еле-еле
Какая легкомысленность! Извекович даже краснеет от негодования.