Слово берет Тамковская. Она говорит, что перед нами стоит серьезная задача. С этим все соглашаются. Она говорит, что поставленную задачу мы успешно решим в кратчайшие сроки. Глава администрации одобрительно смотрит на Тамковскую. Тамковская говорит о том, что мы она смотрит сначала на меня, потом на Извековича, оснащены оригинальными методиками, прошедшими обкатку в самых экстремальных ситуациях, однако важно знать генеральную цель нашей работы, а её должна поставить перед нами местная власть. Глава администрации, убаюканный её предыдущими словами, начавший было перелистывать лежащие перед ним бумаги, с тревогой смотрит на Тамковскую.
Ольга Эдуардовна имеет в виду важность выбора общей стратегии, вступает Извекович. Нашей задачей как всегда является помощь людям. Снять острые состояния. Купировать тревогу. Но важно то направление, в котором
Голос Извековича звучит всё глуше. Листок с биографической справкой на этого несчастного, ставшего ожившим покойником общественного активиста, вдруг начинает дрожать, идет волнами, приподнимается и зависает над поверхностью стола. Невысоко. Не больше полутора-двух сантиметров. Мне надо хотя бы прочитать вкладыши к тем лекарствам, которые я купил чохом, по списку врача. Врач что-то говорил об опасности передозировки. Мне хочется петь, я даже прокашливаюсь. Главное не голос, не слух, главное репертуар. В памяти всплывает песня, которую пел двоюродный дядя после третьей, слова её, казавшиеся совершенно забытыми, теперь выстраиваются в нужном порядке, остается лишь задать ритм ладонью: «У подъезда, у трамвая, сидит Дуня чумовая», но листок плавно опускается поверх прочих, только чуть наискосок.
Вы согласны, Антон Романович? спрашивает глава.
Полностью, киваю я. Однако должен заметить, что судя по социальным сетям смерть вашего Лебеженинова не привела к я щелкаю пальцами, не вызвала ещё такого интереса, который она должна была
Нашего, говорит глава администрации.
Что?
Лебеженинов он наш, Антон Романович.
Ишь ты! Наш, значит
6
Тамковской с Извековичем выделили кабинеты в стоящем неподалеку от здания городской администрации флигеле. Мы с главой администрации остаемся одни. Глава вызывается проводить меня до кабинета. Городская администрация, как сообщает глава, расположена в здании бывшего дворянского собрания. Этот городок во все времена выращивал выдающихся деятелей. Великого княжества московского. Русского царства. Российской империи. Советской России. СССР. Новой России. Российской Федерации. Глава называет некоторые фамилии и имена. Как? И он тоже? изумляюсь я, и глава многозначительно прикрывает глаза. Список впечатляет. В здании дворянского собрания располагалось управление по строительству проходящего неподалеку канала. Канал строили заключенные. В подвале, за заваренной железной дверью, была тюрьма, карцер. Расстреливали тоже там? спрашиваю я. Глава качает головой: вокруг городка множество удобных для расстрелов мест, овраги, понимаете ли, и говорит, что на массовые захоронения натыкаются время от времени, случайно об их местоположении узнать нет никакой возможности, запросы остаются без ответа. Ну и как канал? спрашиваю я и узнаю, что канал получился плохоньким, зарастает, нужны вложения или новые заключенные. Это вставляю я. Главе моя вставка не нравится.
Давайте предположим, меняя тему, говорит глава, только предположим, что Лебеженинов жив. Разумеется, не воскрес, не стал ожившим мертвецом, а жив.
Как вы себе это представляете? спрашиваю я.
Никак. Никак не представляю, но могу предположить, что вместо него похоронили кого-то другого или Послушайте, сейчас не об этом. Я хочу спросить что, по вашему мнению, Лебеженинов может предпринять?
Почему вы меня об этом спрашиваете?
Вы были консультантом в этой партии, как её, неважно, вы с ним общались.
У вас тут живут люди, общавшиеся ним намного теснее, чем я. Например его вдова. Спросите её.
Спрошу, обязательно спрошу, глава вздыхает. Мне важно ваше мнение.
Я видел его несколько раз, пару раз мы пили чай с сушками, такая, знаете, у них была партийная традиция, один раз пили водку
Вот-вот!
Я быстро накачался и заснул. Я обычно пью, чтобы опьянеть, опьянев, засыпаю. Становлюсь совершенным бревном. У меня такой организм.
Глава смотрит на меня недоверчиво, я не оправдываю его ожиданий, это плохое начало, и дальше мы молча идем по коридорам, поднимаемся по скрипучим лестницам, спускаемся. В одном из коридоров нам встречается человек в хорошем костюме. Это, указывает на него глава, Поворотник, Семен Соломонович, инвестор, спонсор, владелец недвижимости, член попечительских советов, хозяин птицефабрики. Поворотник оставшийся до выделенного мне кабинета путь проделывает пятясь. Я собираюсь его спросить в самом ли деле Лебеженинов был вымогателем? но речевой поток инвестора и спонсора неостановим:
Начинать с себя! говорит Поворотник. Тут я с вами, Антон Романович, согласен. Совершенно согласен! Вы верно подметили, что случившееся у нас есть результат раскола души, раскола общества и только начав с себя можно найти то новое, что должно стать цементом для всех нас. Обретя это новое, можно свести к нулю непрерывное повторение смерти. Именно наши победы вершат работу Немезиды! Это так поэтично! Это так верно! Это так образно! И, быть может
Я поворачиваюсь к идущему рядом главе. Я это говорил? Когда? Но, даже если я нес эту чушь, как её услышал Поворотник? Мои слова транслировали по внутренней связи? Их слышали собравшиеся перед зданием бывшего благородного собрания горожане? Глава ободряюще улыбается. Видимо да, говорил, видимо транслировали.
На двери кабинета табличка с номером. Тридцать шесть. Три шестерки? Или получающаяся в сумме девятка, число тех, кто готов ко всему и ничего не боится? У двери, слева, три кресла. В одном из них большая, крепкая молодая женщина. Она с улыбкой смотрит на меня, постукивает указательным пальцем правой руки по стеклу часиков на левой мол, где вы были, люди не дождались, все ушли. Кабинет узкий, письменный стол у самого забранного решеткой окна, напротив стола два стула, шкаф, вешалка. Когда-то здесь сидел один из руководителей строительства канала. Потерпи, говорю я себе, потерпи!
Крепкая и румяная женщина входит в кабинет решительно, с грохотом двигает стул, шумно ставит на пол сумку. В сумке что-то тяжелое.
У меня там гантеля, поясняет женщина. Небольшая, на полтора кило. Для усиления удара.
У неё несмотря на то, что в кабинете прохладно, над верхней губой с намечающимися усиками мелкие капельки пота. Она садится, хрустит пальцами. Пальцы длинные, руки большие, изящные. От женщины идет волна силы, энергии. Голос у неё музыкальный, он играет, заставляет волноваться. Она красива.
Вы носите с собой гантелю чтобы отбиваться от живых покойников?
Покойники не бывают живыми. Вы что, поверили в эту сказку? Поверили, приехали нас спасать? Покойников не надо бояться.
А кого?
Бояться вообще не надо.
Женщина легко закидывает ногу на ногу. Предупреждает, что завтра у меня не будет отбоя от пришедших за консультацией, что я буду целый день выслушивать чушь и глупости, но людей с настоящими проблемами сюда, в здание городской администрации, не заманишь, принимай тут хоть сам Перлз или Райх. Я спрашиваю знакома ли она с работами тех, чьи фамилии упомянула?
Читали, отвечает она.
А зачем пришли вы?
Предупредить, отвечает она. Предупредить, а понадобится защитить. Для вас тут все может кончиться плохо.
Для меня лично или для всей нашей группы?
И так и так. Тут ведь какое дело Я встретила его на автобусной станции.
Кого «его»?
Лебеженинова. Живого. Совершенно живого, как мы с вами. И было это сразу после того, как его встретили те трое. Я ездила в область. Вышла из автобуса, она поправила кофточку, повела плечами и её большие груди упруго колыхнулись, и его увидела. Он стоял возле стенда с расписанием. В костюме, без галстука. Бледный такой. Вы поймите она перешла на шепот, это всё провокация. Никаких улик, подтверждающих, что Лебеженинов брал взятку, никаких доказательств того, что он приставал к детям, ничего, понимаете, ни-че-го нет!
Она шепчет жарко. Большой рот, розовые десны, налет на вертком языке.
Лебеженинова надо было как-то опорочить. Ведь никто не верит, что он педофил. Даже наши борцы с педофилами, геями и лесбиянками. А вот в то, что Лебеженинов стал живым трупом, что он зомби, да называйте как хотите в это все поверят.
Вы серьезно?
Что «серьезно»?
Что поверят в такую В такую
Именно, как вы говорите, в «такую» и поверят. К нему никто не придет в его художественную школу. Ты у кого учишься? А, у того, кого похоронили, а потом он вылез из могилы! Да ни одна мать не отдаст туда своего ребенка. Чтобы оживший покойник учил рисовать. Акварель. Темпера Нет, на его художественной школе крест. Жирный крест! и она удовлетворенно откинулась на спинку стула. И я знаю, как желавшие опорочить Лебеженинова, провернули эту операцию. Знаю из надежных источников. Знаю кто за этим стоит. И я разговаривала с Лебежениновым. Там, на автостанции. Я