Но улыбки озадаченные, скучающие и снисходительные стали застывать на лицах, когда американский президент продемонстрировал у себя в твитах верность своим убеждениям. Во имя свободной торговли, процветания и величия Америки и поддержки бедных, разворотизм был «хорош». Премьер-министр Самс был велик. И хотя согласно принципу децентрализации Евросоюза это было чисто внутренним делом, кое-кто в Брюсселе был обеспокоен тем, что президент Таппер предлагал одному генералу в отставке и миллиардеру, владевшему сетью казино, стать новым «царем» Британской государственной службы здравоохранения. В силу этих причин премьер-министра Самса слушали с необычайной учтивостью, когда, в начале декабря, он выступил с лекцией в штаб-квартире НАТО.
Самс выступал вместо разжалованного министра иностранных дел. В его речи не было, по существу, ничего нового, кроме акцента на срочности. Премьер сразу перешел к делу. Как всем известно, Соединенное Королевство собирается разворачивать свои финансы, а значит, и свои благосостояния, двадцать пятого числа текущего месяца. «Не пропустите!» добавил он зазывно. В ответ возникли любезные улыбки. Премьер-министр пробежался по списку требований, давно знакомых публике, собравшейся в главном лекционном зале. Первый из новых ежегодных взносов Евросоюза в пользу Соединенного Королевства в размере 11,5 миллиарда фунтов стерлингов подлежал оплате первого января. Первый взнос НАТО ожидался не ранее июня. Средства, сопровождающие весь экспорт Евросоюза в Соединенное Королевство, должны учитывать индекс инфляции, составляющий два процента. И, как уже было сказано, здесь Джим раскинул руки, как бы обнимая всю аудиторию, в качестве жеста доброй воли средства, сопровождающие экспорт Соединенного Королевства в Евросоюз, будут также учитывать этот индекс. К этому были добавлены некоторые формальности и заверения относительно «направления движения» Соединенных Штатов. В заключительных замечаниях Джим выразил надежду, что уже в скором времени «чешуя отпадет от глаз ваших» [26], каковое изречение ввергло в ступор болгарскую переводчицу, сидевшую в своей кабинке, в задней части зала. «Чувство меры вас оставит, перевела она слова премьер-министра, и все слепо последуют за нами в будущее» [27].
После лекции молодой французский дипломат говорил коллеге, по пути к шведскому столу:
Не понимаю, чему они аплодировали стоя. Да еще так громко и долго.
Так они выражали возмущение услышанным, объяснил ему старший коллега.
Британская пресса не без причины назвала речь Джима триумфальной.
На следующий день, в Берлине, произошел неприятный случай. Премьер-министр прибыл туда для частной встречи с канцлером. У нее выдался трудный день в Рейхстаге, и она, рассыпавшись в извинениях, приняла его в крохотной комнате отдыха рядом с ее кабинетом. Не считая двух переводчиков, двух стенографистов, трех телохранителей, немецкого министра иностранных дел, британского посла и второго секретаря, они были одни. Два лидера сели друг напротив друга за древний дубовый стол. Остальные должны были стоять. Премьеру открывался за спиной канцлера вид на реку Шпрее и музей за ней. Сквозь зеркальные окна он видел наглядную историю Берлинской стены. Джим знал по-немецки два слова: Auf и Wiedersehen [28]. Посреди встречи он принялся гнуть пальцы. Он хотел дополнительного финансирования для сопровождения немецкого экспорта автомобилей в Соединенное Королевство в обмен на дополнительное финансирование в поддержку британского экспорта рислинга из Глазго, который, как Джим объяснил, намного превосходил рейнскую версию.
В этот момент канцлер его перебила. Поставив локоть на стол, она прижала ладонь ко лбу и закрыла глаза.
Warum? [29] сказала она с закрытыми глазами и затараторила что-то, а потом повторила: Warum, и опять затараторила дольше прежнего, и так повторялось несколько раз, и последним словом, которое она произнесла, не открывая глаз и чуть опустив голову к столу, было все то же, простое и печальное: Warum?
Переводчик произнес бесцветным голосом:
Почему вы это делаете? Почему, с какой целью, вы разрываете на части вашу нацию? Почему вы налагаете эти требования на ваших лучших друзей и притворяетесь, что мы ваши враги? Почему?
У Джима стало пусто в голове. Да, сказывалось утомление после стольких путешествий. В комнате повисла тишина. За рекой, перед входом в музей, шеренга школьников выстраивалась за учительницей. Британский посол, стоявший за спиной премьера, прочистил горло. Было душно. Надо бы открыть окно. В уме премьера проплыл ряд убедительных ответов, но он не стал их озвучивать. Потому что. Потому что это то, что мы делаем. Потому что это то, во что мы верим. Потому что мы сказали, что сделаем это. Потому что люди сказали, что хотят этого. Потому что я пришел всех спасти. Потому что. Это и был в конечном счете единственный ответ: потому.
У Джима стало пусто в голове. Да, сказывалось утомление после стольких путешествий. В комнате повисла тишина. За рекой, перед входом в музей, шеренга школьников выстраивалась за учительницей. Британский посол, стоявший за спиной премьера, прочистил горло. Было душно. Надо бы открыть окно. В уме премьера проплыл ряд убедительных ответов, но он не стал их озвучивать. Потому что. Потому что это то, что мы делаем. Потому что это то, во что мы верим. Потому что мы сказали, что сделаем это. Потому что люди сказали, что хотят этого. Потому что я пришел всех спасти. Потому что. Это и был в конечном счете единственный ответ: потому.
Мысли его понемногу прояснились, и он с облегчением вспомнил слово из своей речи, произнесенной прошлым вечером.
Обновление, сказал он ей. И электрификация авиации, после напряженной паузы его прорвало, слава богу. Потому, мадам канцлер, что мы намерены стать чистыми, экологичными, процветающими, едиными, уверенными и амбициозными!
Тем вечером, когда он дремал на заднем сиденье посольского лимузина, направляясь назад, в аэропорт «Тегель», зазвонил его телефон.
Боюсь, плохие новости, сказал парторг. Я припугнул всех, кого мог. Они знают, что лишатся своих мест. Но не меньше десятка переметнулись к Бенедикту. Увольнение сделало его популярной фигурой. И они не верят Фиш. Или просто ненавидят ее. На данный момент мы потеряли больше двадцати голосов Джим, ты там?
Я здесь, сказал он после паузы.
И?
Я думаю.
Объявить перерыв pour mieux sauter ?[30]
Я думаю.
Он рассеянно смотрел в пуленепробиваемое окно. Лимузин в сопровождении полицейского эскорта скользил кружным маршрутом по узким зеленым дорогам, мимо добротных домов с садовыми участками, тоже весьма ухоженными. «Летние домики», подумал Джим. Берлину свойственна определенная серость. Мягкая и приятная. Она ощущается в воздухе, в светлой песчаной почве, в крапчатой каменной облицовке. Даже в деревьях и травах, и в зеленых границах пригородов. Такой прохладный и привольный серый, необходимый для связного мышления. Размышляя об этом, пока парторг ждал его ответа, Джим почувствовал, как его пульс замедляется, а мысли складываются в четкие самодовлеющие конструкции, вроде тех немецких домиков. Он словно бы ощутил в своем распоряжении древний мозг, который мог решить любую современную задачу. Даже без помощи глубокого феромонного бессознательного. Или тривиального интернета. Без ручки и бумаги. Без советников.
Он поднял взгляд. Процессия автомобилей и мотоциклов, доставлявшая премьер-министра к ожидавшему его реактивному самолету Королевских ВВС, остановилась перед въездом на магистраль. И в тот момент Джима посетил вопрос, словно поднявшись со дна колодца глубиной тысячу миль. Джим поразился его простоте и красоте. До чего же легким был этот вопрос: кого он любил больше всех в мире? И в тот же миг он дал себе ответ и понял, что надо делать.
Никто не удивился, когда Арчи Таппер попросил знакомого бизнесмена организовать импровизированную конференцию конгрессменов-республиканцев с участием представителей различных учреждений и исследовательских институтов, к которым они относились. Такие конференции проводились довольно регулярно и отличались благочестием, хорошим финансированием, патриотизмом и сытным столом. Основными темами традиционно были неприкосновенность жизни, непогрешимость второй поправки [31] и, разумеется, свободная торговля. Хорошо освещались горная промышленность, строительство, нефтедобыча, оборонный сектор, табачная и фармацевтическая индустрия. Джим вспомнил, что и сам присутствовал на паре таких конференций еще до того, как стал лидером партии. У него остались самые теплые воспоминания о любезных дородных людях средних лет, с ароматными, гладко выбритыми розовыми лицами, настоящих джентльменах, непринужденно чувствовавших себя в смокингах. (Женщин там было немного, и ни одного цветного лица.) Один добрый малый настоятельно приглашал его на огромное ранчо в Айдахо. Через пять минут кто-то еще пообещал ему радушный прием в духе старого доброго Юга в Луизиане. Щедрые и дружелюбные, они воспринимали в штыки любое упоминание климатических изменений и таких международных организаций, как ООН, НАТО и Евросоюз. Среди них Джим чувствовал себя как дома. Он не сомневался, что они проявят искренний интерес к его предложению и помогут профинансировать британский разворотческий проект, пусть даже многие считали, что он не слишком подходит для такой большой страны, как США. Но, возможно, Таппер сумеет каким-то образом убедить их. Вот уже пару лет британские премьеры правильных убеждений были желанными гостями. Но эта наспех созванная конференция должна будет задать тон противоточному финансированию. Президент произнесет краткую вступительную речь. Среди иностранных гостей числились сорок проправительственных консервативных парламентариев. Местом проведения был выбран один отель в Вашингтоне, владельцем которого оказался Арчи Таппер, что должно было придать мероприятию определенную интимность.