Во втором случае фокус на явлении как таковом; есть готовность исследовать причины случившегося и брать ответственность за последствия, намерение позаботиться о себе и окружающих. Да, наверное, есть сожаление, что не удалось оставить себе желание и не спешить с реагированием, разыгрыванием вовне (acting out более точно подходит английское слово, чем перевод). Но есть и принятие самого себя в своей пока неспособности обойтись в таких ситуациях иным образом, готовность разбираться с последствиями, исследовать причины, а не просто прятаться от наказания или давать себе «зарок».
Как это ни странно, вероятность повторения подобного в первом варианте весьма высока, во втором значительно ниже (не статистически достоверно, но из практики). Если все же удастся понять самого себя, решившегося на этот шаг, собственные мотивы, то в следующей похожей ситуации все произойдет по-другому, так как появится опора на знание и растущую способность осознавать себя самого.
«Пограничник» не только значительно чаще прибегает к разыгрыванию, но из-за отсутствия метапозиции (способности посмотреть на ситуацию целиком) не способен увидеть, проанализировать, осознать, а, значит, изменить происходящее. Такой человек в разных ситуациях как будто находится в разных частях своего «я», думает, чувствует, поступает из одних, а потом уже из других частей ужасается, стыдится, чувствует себя виноватым. И каждый раз это сильнейшие чувства, мучительные переживания и яркие страсти.
Он существует в своем внутреннем мире, где будто нет кого-то разумного и взрослого, кто может остановить внутреннюю истерику и помочь разобраться. Но, если следовать логике объектных отношений, то такого реального взрослого чаще всего в действительности и не было в раннем опыте пограничных клиентов. Окружающие его взрослые попадали в свои аффекты, над его детской головой проносились эмоциональные бури и шквалы с неясным для ребенка содержанием, с непонятными последствиями, с такими же разыгрываниями и раскаяниями. Никто не приходил и не объяснял, что происходит, когда это закончится и как с этим быть.
У части «пограничников» формируется похожая аффективная структура, а у другой части наоборот, защита «от противного». Он вырастает с потребностью и даже способностью к структуризации всего и вся. Старается быть очень разумным, взвешенным, рациональным. Себе не позволяет «выходить из берегов» и не переносит, когда на его глазах это делают другие. Но его страх впадать в аффекты и явное нежелание допускать этого не спасают от внезапных сломов, вспышек, срывов, а его способ потом казнить себя за это может быть предельно садистическим.
Ощущение «не жизни», пустота, уход
Свободный человек никогда не думает о побеге.
Д. УинтерсонКто ты?
Я бездна. Бездна его печали, покинутости, одиночества, тоски, небытия.
Так зачем ты здесь?
Не зачем, а почему. Просто потому, что он человек. Любому положена бездна, и каждый вправе не смотреть в нее. Моя бездонность то, что помогает ему убегать от меня, но я то, что делает его живым. Я его шанс ощущать свою жизнь проживаемой.
Но ты же невыносима! Тебя нельзя постичь. Ты слишком пугаешь, особенно когда ты так близко.
Я возвращаю ему его малость, освобождаю от великого, даю шанс радоваться тому, что есть.
Но он не умеет, потому что все время бегает от тебя!
Ну что ж, у каждого свои задачи. Я не могу быть никем иным. Я бездна.
Эти ощущения может себе позволить либо уже «продвинутый» «пограничник», который понимает, насколько он отделен от своих чувств, желаний, ощущений. Либо, наоборот, очень нарушенный, погрузившийся в депрессию. Пустота как отсутствие отклика изнутри, разъединенность с самим собой тяжелое переживание, хотя внешне оно может не проявляться. Такой человек находится в постоянном унынии, в плохом настроении, его ничто не радует, никакая новизна и приятные события не задевают его и не позволяют оживиться, порадоваться.
Он никому не досаждает своими аффектами или нарушением границ, но рядом с ним тягостно, как будто любая искра жизни, эмоций, энергии пропадает в нем, как в черной дыре. Именно ему окружающие будут говорить: «Давай, встань, встряхнись, не ной, сделай хоть что-нибудь», но это не даст никакого эффекта, не потому, что такой человек ленив или как-то специально хочет вам досадить своим унылым видом он просто не может, не способен, вся его энергия уходит на неосознанное подавление чувств и желаний, потому что есть опыт и убежденность: желания и чувства окажутся разрушительными либо для окружающих, либо для него самого.
Он никому не досаждает своими аффектами или нарушением границ, но рядом с ним тягостно, как будто любая искра жизни, эмоций, энергии пропадает в нем, как в черной дыре. Именно ему окружающие будут говорить: «Давай, встань, встряхнись, не ной, сделай хоть что-нибудь», но это не даст никакого эффекта, не потому, что такой человек ленив или как-то специально хочет вам досадить своим унылым видом он просто не может, не способен, вся его энергия уходит на неосознанное подавление чувств и желаний, потому что есть опыт и убежденность: желания и чувства окажутся разрушительными либо для окружающих, либо для него самого.
Ощущение «не жизни» тоже не из приятных. Если в детстве «пограничник» сталкивался с непереносимыми чувствами и событиями, то для того, чтобы пережить эту тяжелую реальность, он был вынужден уходить в какую-то другую. Этому помогал уход глубоко в себя, в свой внутренний мир, замкнутость, отгороженность от мира. Уход в алкогольную, наркотическую или игровую зависимость как бегство в искусственно созданную реальность. Диссоциативность то есть способность отрезать чувства, переживания, желания, ощущения, способность уйти с головой в какую-то деятельность, в чью-то жизнь, чьи-то проблемы это тоже замечательный способ не включаться в свою жизнь, не ощущать ее себе принадлежащей. Не быть включенным, не ощущать, что жизнь протекает через тебя, а не мимо.
Уход может принимать любую форму. Невозможность с чем-то иметь дело, встречаться, переживать, перерабатывать какое-то событие или чувство приводит к тому, что человек убегает из точки своего бытия, не может присутствовать. Конечно, когда-то его способность к разного рода избеганиям сохранила ему жизнь, психику, здравый ум, но со временем эта модель уже не выполняет задачу спасать от гибели, но и не дает ощущать себя живым. «Пограничник» остается как бы законсервированным в той своей детской беспомощности, когда у него не было возможности изменить домашнюю ситуацию, в ней надо было как-то выживать. Но даже став взрослым, он продолжает ощущать все ту же беспомощность, несмотря на новые возможности что-то изменить, и потому оставляет себе все прежние модели избегания.
Поэтому еще одно возможное ощущение рядом с погранично-организованным человеком это ощущение неприсутствия. И ответить на вопрос: «Кого сейчас нет из нас двоих?» будет не так-то просто. Временами у вас будет ощущение, что рядом с вами «говорящая голова», а иногда вы будете ощущать себя куда-то пропавшим, как будто не очень востребованным. Когда находишься рядом с таким человеком, то временами хочется спать или уйти, несмотря на то, что он вроде как ведет с вами диалог.
Не удивительно, что человеку с погранично-организованной психикой сложно строить отношения, если рядом с ним у Другого рождаются такие труднопереносимые чувства. От Другого требуется большая устойчивость, мотивация, терпение и понимание, чтобы оставаться с таким человеком в отношениях.
Склонность к психосоматике
Из-за вышеописанного устройства, из-за малого контейнера, полярных эмоций, незрелых защит, сильных аффектов «пограничники» чаще, чем невротики, склонны к психосоматическим заболеваниям.
Если чувства отрезаны, притуплены, спроецированы, отщеплены, то это еще не значит, что их нет. Они есть и являются естественным следствием того, как мы реагируем на мир, близких и самих себя. Сильные переживания всегда отражаются на состоянии нашего организма: тело мгновенно реагирует на изменения. Пульс, давление, обменные и гормональные процессы, сжатие, расширение, расслабление, тонус. В нас, помимо нашего желания и воли, работают весьма древние части нашей психики. И потому как бы мы себе ни говорили, например, «не волнуйся», в сложной ситуации мы не можем перестать волноваться. «Отрезать» волнение да, возможно. Но потом, когда критическая ситуация пройдет, оно, конечно, вернется к нам. И если мы способны иметь дело с ним после того, как оно вернулось, хотя бы появляется шанс его прожить. Однако в большинстве случаев люди, вынужденные по роду занятий быть чувствительными и чувствующими, но при этом как-то справляться с волнением (например, артисты, врачи, военные и др.), мобилизуются в процессе работы, «отрезая» чувства. И потом им требуется какое-то, например, алкогольное утешение, чтобы пережить возвращающийся стресс.
Чувства, которые мы можем перерабатывать, плакать, когда переживаем горе, кричать и ругаться от злости, прыгать или смеяться от радости, вздыхать от расстройства, суетиться из-за тревоги, будучи осознанными и прожитыми, оставляют в нас ощущение жизни. Но непрожитые чувства, точнее, не проживаемые и не осознаваемые, непременно будут стремиться быть проявленными через сигналы тела. Наши телесные симптомы это способ тела рассказать нам о том, что в нас происходит, если уж мы перестали слушать самих себя иным способом.