Он спал в крошечной спальне, примыкающей к спальне его матери, чтобы его можно было вызвать в любое время ночи. Днем он парил около большой кровати, на которой она лежала.
При болезни, подобной той, от которой страдает фрау Гитлер, обычно бывает сильная боль. Она хорошо несла свое бремя; непоколебимый и безропотный. Но это, казалось, мучило ее сына. Мучительная гримаса охватила его, когда он увидел, как боль сжала ее лицо. Мало что можно было сделать. Время от времени инъекции морфина приносили временное облегчение; но ничего длительного. И все же Адольф казался чрезвычайно благодарным даже за эти короткие периоды освобождения.
Я никогда не забуду Клару Гитлер в те дни. Ей тогда было сорок восемь лет; высокий, стройный и довольно красивый, но истощенный болезнью. Она была тихой, терпеливой; больше беспокоилась о том, что случится с ее семьей, чем о приближающейся смерти. Она не скрывала своих опасений; или о том, что большинство ее мыслей было о сыне. «Адольф еще так молод», неоднократно повторяла она.
В день 20 декабря 1908 [или 1907] я сделал два звонка. Приближался конец, и я хотел, чтобы эта хорошая женщина чувствовала себя комфортно, насколько это возможно. Я не знал, проживет ли она еще неделю или еще месяц; или смерть наступит в считанные часы.
То, что Ангела Гитлер принесла мне на следующее утро, не стало неожиданностью. Ее мать тихо умерла ночью. Дети решили не беспокоить меня, зная, что их матери не оказывают никакой медицинской помощи. Но, спросила она, могу я прийти сейчас? Свидетельство о смерти должен был подписать кто-то на официальном посту. Я надел пальто и поехал с ней в убитый горем коттедж.
Вдова почтмейстера, их ближайшая подруга, была с детьми, более или менее взяв на себя все заботы. Адольф, лицо которого выражало усталость от бессонной ночи, сидел рядом с матерью. Чтобы сохранить последнее впечатление, он зарисовал ее лежащую на смертном одре.
Некоторое время я сидел с семьей, пытаясь облегчить их горе. Я объяснил, что в этом случае смерть была спасителем. Они поняли.
В моей профессиональной практике естественно, что я был свидетелем многих сцен, подобных этой, но ни одна из них не оставила у меня такого же впечатления. За всю свою карьеру я никогда не видел никого более падшего от горя, чем Адольф Гитлер.
Я не был на похоронах Клары Гитлер, которые проходили в канун Рождества. Тело было доставлено из Урфара в Леондинг, всего в нескольких милях от него. Клару Гитлер похоронили рядом с мужем на католическом кладбище, за маленькой желтой лепной церковью. После того, как остальные девушки и вдова почтмейстера ушли, Адольф остался; не в силах оторваться от только что засыпанной могилы.
И вот этот изможденный, бледный молодой человек стоял один на холоде. Наедине со своими мыслями в канун Рождества, в то время как остальной мир был весел и счастлив.
Через несколько дней после похорон семья пришла ко мне в офис. Они хотели поблагодарить меня за помощь, которую я им оказал. Там была Паула, хорошенькая и коренастая; Анжела, стройная, красивая, но анемичная; Клара и Адольф. Девочки говорили то, что было в их сердцах, а Адольф хранил молчание. Я вспоминаю эту конкретную сцену так же ярко, как могу вспомнить то, что произошло на прошлой неделе.
Адольф был одет в темный костюм и галстук со свободным узлом. Тогда, как и сейчас, прядь волос упала ему на лоб. Его глаза были устремлены в пол, пока его сестры разговаривали. Затем настала его очередь. Он шагнул вперед и взял меня за руку. Посмотрев мне в глаза, он сказал: «Я буду вечно вам благодарен». Это все. Затем он поклонился. Интересно, вспоминает ли он сегодня эту сцену? Я совершенно уверен, что да, поскольку в некотором смысле Адольф Гитлер сдержал свое обещание благодарности. Мне были оказаны милости, которые, я уверен, не оказывались ни одному еврею во всей Германии или Австрии.
Часть II
Почти сразу после похорон матери Гитлер уехал в Вену, чтобы попытаться снова сделать карьеру художника. Его взросление было болезненным опытом для мальчика, который жил внутри себя. Но приближались еще более тяжелые дни. Как бы ни была бедна семья, ему, по крайней мере, гарантировали еду и кров, пока он жил дома. Этого нельзя было сказать о днях в Вене. Гитлер был полностью поглощен делом по сохранению тела и души вместе.
Мы все кое-что знаем о его жизни там о том, как он работал носильщиком на строительных работах, пока рабочие не стали угрожать столкнуть его с эшафота. И мы знаем, что он разгребал снег и брался за любую другую работу, какую только мог найти. В течение этого периода, фактически в течение трех лет, Гитлер жил в мужском общежитии, эквивалентном ночлежке в любом большом американском городе. Именно здесь он начал мечтать о мире, переделанном по его образцу.
Мы все кое-что знаем о его жизни там о том, как он работал носильщиком на строительных работах, пока рабочие не стали угрожать столкнуть его с эшафота. И мы знаем, что он разгребал снег и брался за любую другую работу, какую только мог найти. В течение этого периода, фактически в течение трех лет, Гитлер жил в мужском общежитии, эквивалентном ночлежке в любом большом американском городе. Именно здесь он начал мечтать о мире, переделанном по его образцу.
Живя в общежитии в окружении человеческих отбросов большого города, Гитлер говорит: «Впервые в жизни я стал недоволен собой». За этим недовольством собой последовало недовольство всем в нем и желание изменить вещи по своему вкусу.
Купол ненависти начал ползать по его телу. Мрачные реалии его жизни побуждали его ненавидеть правительство, профсоюзы и тех самых людей, с которыми он жил. Но он еще не начал ненавидеть евреев.
В этот период он взял тайм-аут, чтобы отправить мне открытку за пенни. На обороте было сообщение: «Из Вены я передаю вам привет. С уважением, всегда искренне, Адольф Гитлер». Это была мелочь, но я это оценила. Я потратил много времени на лечение семьи Гитлера, и было приятно знать, что эти усилия с моей стороны не были забыты.
Официальные нацистские издания также сообщают, что я получил одну из картин Гитлера небольшой пейзаж. Если бы я знал, то я этого не осознавал. Но вполне возможно, что он прислал мне один, а я забыл об этом. В Австрии пациенты часто посылают своим врачам картины или другие подарки в знак благодарности. Даже сейчас у меня есть полдюжины этих масел и акварелей, которые я сохранил; но среди них не было ни одного нарисованного Гитлером.
Однако я сохранил одно произведение искусства Гитлера. Это произошло в то время, когда он в Вене рисовал открытки, плакаты и т. д., зарабатывая достаточно денег, чтобы содержать себя. Это был единственный раз в жизни, когда Гитлер смог успешно использовать свой талант.
Он раскрашивал эти открытки и сушил их перед горячим огнем, что придавало им довольно приятное старинное качество. Потом их продавали другие обитатели общежития. Сегодня в Германии немногие оставшиеся образцы этой работы ценятся и пользуются большим спросом, чем работы Пикассо, Гогена и Сезанна!
Гитлер прислал мне одну из этих карточек. На нем был изображен монах-капуцин в капюшоне, поднимающий бокал пузырящегося шампанского. Под картинкой была подпись: «Prosit Neujahr тост за Новый год». На обратной стороне он написал сообщение: «Семья Гитлера шлёт вам наилучшие пожелания счастливого Нового года. С вечной благодарностью, Адольф Гитлер».
Почему я откладываю эти карточки, чтобы спастись, я не знаю. Возможно, это было из-за того впечатления, которое произвел на меня тот несчастный мальчик. Даже сегодня я не могу не думать о нем с точки зрения его горя, а не с точки зрения того, что он сделал с миром.
У этих почтовых открыток любопытная история. Они показали, насколько Гитлер захватил воображение некоторых людей. Богатый венский промышленник я не знаю его имени, потому что он работал через посредника позже сделал мне удивительное предложение. Он хотел купить эти две карты и был готов заплатить за них 20 000 марок! Я отклонил предложение на том основании, что не могу совершить такую продажу с этической точки зрения.
В этих двух картах есть еще одна история. Через семнадцать дней после краха правительства Шушнигга и оккупации Австрии немецкими войсками ко мне домой зашел агент гестапо. В то время я делал профессиональный звонок, но моя жена приняла его.
«На хранении»
«Мне сообщили, сказал он, что у вас есть сувениры фюрера. Я хотел бы их увидеть». Моя жена поступила разумно, но не протестовала. Она не хотела, чтобы ее дом развалили на части, как это было во многих еврейских домах. Она нашла две карточки и передала их. Агент нацарапал квитанцию, которая гласила: «Свидетельство о хранении двух почтовых открыток (одна из них нарисована рукой Адольфа Гитлера), конфискованных в доме доктора Эдуарда Блоха». Его подписал неизвестный нам агент по имени Громер. Он сказал, что я должен приехать в штаб на следующее утро.
Почти сразу после того, как нацисты вошли в город, гестапо захватило небольшую гостиницу на Гезелленхаусштрассе, которой официально покровительствовали разъездные священнослужители. Я пошел в это место, и меня приняли почти сразу. Меня любезно встретил доктор Раш, глава местного бюро. Я спросил его, почему были отобраны эти клочки собственности.