Все кричали «остановите их», пожала я плечами. Ну, я и остановила. Самым быстрым способом.
В полном замешательстве учителя принялись сконфуженно повторять, что насилие это не способ.
Но все же хотели, чтобы Аóки с Ямадзáки перестали драться! Вот я и решила, что так-то уж точно их разниму, объясняла я как можно вежливей, не понимая, за что на меня сердятся. Но в итоге маму вызвали на заседание педсовета.
Глядя, с каким серьёзным лицом мама кланяется каждому учителю «Извините! Простите!», я чувствовала, что мой поступок, наверно, и правда был чем-то непростительным, но почему для меня оставалось загадкой.
Нечто похожее случилось и на другом уроке, когда учительница в классе вдруг забилась в истерике и начала, истошно воя, колотить журналом по столу.
Сэнсэй, простите нас!
Не надо, сэнсэй!
Мы умоляли всем классом, но она не унималась. И тогда, надеясь заставить её умолкнуть, я подбежала к ней и решительно сдёрнула с неё юбку вместе с трусиками. Молоденькая учительница ахнула и разрыдалась, но уже очень скоро затихла.
Прибежавшему на её вопли учителю из соседнего класса я объяснила, что видела по телевизору фильм, где со взрослой тёти, которая громко кричала, сняли одежду, и она тут же утихла; но, как я и боялась, без разборок не обошлось и на этот раз.
Как же ты не понимаешь, Кэйко?! в отчаянии шептала мама, обнимая меня по пути с того педсовета домой. Похоже, я опять облажалась, но как именно снова не понимала, хоть тресни.
Родители хватались за голову, не зная, что со мной делать, но продолжали меня любить. Я же вовсе не хотела, чтобы они огорчались и извинялись за меня перед белым светом, и потому решила не высказывать ничего резкого за пределами родного дома. Начала подражать другим, делать то, что мне говорят, в общем, напрочь запретила себе проявлять какую-либо инициативу.
Заметив, что я перестала нести что в голову взбредёт и своевольничать, взрослые, похоже, вздохнули спокойно.
К старшим классам я превратилась в такую тихоню, что это уже стало проблемой само по себе. Для меня же молчание было спасением, идеальным ноу-хау, помогавшим пробираться по жизни. «Заводи больше друзей! Играй с ними чаще на улице!» советовала мне классная в дневнике, но я продолжала гнуть свою линию и раскрывала рот лишь по крайней необходимости.
Моя сестрица двумя годами младше была «обычным» ребёнком. Но почему-то не отдалилась от меня, а наоборот, здорово ко мне привязалась. Когда мать распекала её за те «обычные» провинности, которые мне прощались, я подходила и спрашивала: «Мама, почему ты злишься?» От этих вопросов мама переставала ругаться, а сестра, видно, думала, что я таким образом её покрываю, и всякий раз потом говорила «спасибо». А ещё я частенько отдавала ей свои конфеты или игрушки, поскольку была к ним равнодушна. Вот она и ходила повсюду за мной, как приклеенная.
Родители меня любили, берегли и потому переживали за мою психику с утра до вечера. Однажды я подслушала, как они совещались по мою душу:
Что же делать? Может, ещё поправится?
«Вот как? помню, подумала я тогда. То есть внутри меня нужно что-то поправить?»
А затем меня долго везли на папиной машине в другой город на консультацию. Доктор сперва заподозрил семейный разлад, но при виде спокойного, солидного папы служителя банка и робкой, но ласковой мамы, а также любящей младшей сестры проникся ко всем нам симпатией.
Ну что ж! Окружите её заботой и лаской, а там и понаблюдаем, что дальше, только и сказал он родителям на прощанье. Что звучало полной бессмыслицей: заботы и ласки дома мне и без его советов хватало.
В школе со мной никто не дружил, но никто меня и не обижал; так, не высовываясь и не болтая лишнего, я вполне успешно её закончила.
Да и в универе по большому счёту осталась такой же. Перемены обычно проводила одна, о личной жизни почти ни с кем не болтала. Мои рецидивы, которые всех так пугали, остались в детстве, но родители всё равно волновались, смогу ли я такая выжить в обществе самостоятельно.
«Я должна поправиться», думала я, взрослея.
Магазинчик «Смайл-Март» возле станции Хииромáти открылся 1 мая 1998-го, едва я стала студенткой.
Хорошо помню, как наткнулась на него ещё до открытия. В универе нам задали посмотреть пьесу театра Но. Друзей у меня не водилось, домой я возвращалась одна и, слегка заплутав, очутилась в деловом районе, где прежде никогда не бывала.
Внезапно я поняла, что вокруг ни души. Я очутилась в пейзаже из белых офисных многоэтажек опрятных и фальшивых, точно картонные макеты. В городе-призраке, состоящем из одних только зданий. Воскресный полдень а в целом квартале, кроме меня, ни души
Чувствуя, что меня уносит куда-то в иные миры, я ринулась на поиски метро. Наконец, заметив указатель «Подземка», я обрадовалась и побежала к нему. Но вдруг упёрлась взглядом в нечто вроде аквариума, под который переоборудовали весь первый этаж очередного белоснежного здания.
«Смайл-Март на Хииромати! Скоро откроемся! Требуются работники!» сообщал одинокий плакат на стеклянной стене. Больше ни вывесок, ни надписей, ничего. Я вгляделась внутрь никого; ремонт ещё не закончен, вдоль стен с обрывками полиэтилена тянутся голые белые полки. Просто не верилось, что этакая пустошь скоро превратится в магазин.
Денег, что мне присылали из дома, на жизнь хватало, но хотелось бы и самой подрабатывать. Я записала телефон с плаката, позвонила на следующий день. И после короткого собеседования меня тут же приняли на работу.
Обучение начиналось со следующей недели, и в назначенный час, когда я пришла сюда снова, аквариум уже чуть больше походил на магазин. Оформить успели только галантерейный стеллаж, на котором аккуратными рядами разложили носовые платки и всякую мелочовку.
Все, кого наняли на подработку, собрались в зале. Девчонка с виду студентка вроде меня, паренёк, явно сменивший уже с десяток подработок как минимум, женщина постарше как пить дать домохозяйка и ещё человек пятнадцать разного возраста и манеры одеваться слонялись по магазину, не зная, куда себя деть.
Наконец появился наставник, выдал всем униформу. Нацепив фирменные курточки, мы привели себя в порядок согласно «образцам внешнего вида» на учебных плакатах. Все сняли часы и украшения, девушки подобрали волосы и, как бы ни различались до этого, стали вдруг на одно лицо.
Лицо Человека-комбини.
Первым делом мы отработали улыбку и приветствие. Следуя образцам на учебных плакатах, приподнимали уголки губ, растягивали лицевые мышцы и, построившись в линейку, выкрикивали по очереди: «Ирассяимасэ-э-э!» Дотошный наставник внимательно слушал каждого и требовал повторить, если кто-нибудь говорил слишком тихо или улыбался не очень радостно.
Шире губы, Окамото-сан, не стесняйтесь! Громче, Айдзаки-кун!.. Итак, повторим ещё раз!.. Отлично, Фурукура-сан! Так держать!
Подражать чужой мимике актёров из видео, что нам крутили в подсобке, или того же наставника у меня получалось лучше всех. До этого мне ещё никто не объяснял, как следует улыбаться и каким голосом говорить.
Все две недели до открытия нас разбивали на пары и заставляли разыгрывать по ролям общение с покупателем. Оттачивали до автоматизма наше умение кланяться, глядя клиенту в глаза; заворачивать в бумажную упаковку гигиенические прокладки; раскладывать по разным пакетам горячие и холодные продукты; протирать руки спиртовым раствором перед подачей фастфуда. Обращаться с деньгами нас учили на реальных банкнотах, и только на кассовых чеках пропечатывались крупные буквы: «УЧЕБНЫЙ». Но поскольку «покупателями» были свои же сотрудники, это всё равно напоминало детскую игру «в магазин».
Забавно было наблюдать, как студентка-первокурсница, рок-музыкант, отвязный фрилансер, замужняя домохозяйка, ученик вечерней школы и прочие совершенно разные люди, надев магазинную форму, становились одинаковыми существами этакими homo kombini. А когда очередной день обучения заканчивался, снимали фирменные курточки и принимали своё прежнее обличье. Как если бы униформа превращала нас в иной биологический вид.
Наконец двухнедельная учёба закончилась, и настал день открытия. Я вышла на смену пораньше. На прежде пустых белых полках теперь не осталось свободного места. Плотно расставленные на них товары казались игрушечными.
Время открытия подошло, один из сотрудников отпер двери и в этот миг я подумала: вот теперь всё взаправду. Отныне покупатели будут не «учебные», а самые настоящие. И самые разные. Вокруг шумел деловой квартал, так что посетителей я воображала себе сплошь в костюмах с галстуками или униформе. Но раньше всех остальных к нам нагрянул целый отряд местных жителей со скидочными купонами, которые мы расклеивали на улицах накануне. А первым нашим клиентом стала пожилая дама. Я наблюдала, будто во сне, как эта старушка входит в зал, опираясь на трость, а следом затекает бурная волна посетителей с купонами на онигири и бэнто[8].