«Малые дозы крепкого алкоголя бодрят», вспомнил Макс любимый постулат приютивших его летом студентов-медиков и, улыбаясь сбывающимся предчувствиям, зашагал вслед за Васильевым в уютно подсвеченный фонарями питерский осенний туман.
4По возвращении выяснилось, что поездка в качестве грузчика-экспедитора не оплачивается. Заработать можно будет на продаже трикотажа в розницу (Марат собирался продавать его на местных предприятиях во время обеденных перерывов). Это была первая плохая новость. Вторая неприятность заключалось в том, что к Марату переехала девушка, ради которой, собственно, квартира и снималась. Так что работа в кафе, обеспечивающая Макса едой и ночлегом, пришлась более чем кстати. «Так кстати, что и сказать нельзя, поэтому и говорить об этом не буду», цитировал он себе в утешение Карлсона, когда ему приходилось часами отскабливать пол, на который сначала декалитрами проливали тёмное пиво, а потом роняли в эти липкие лужи полные вонючих окурков пепельницы. Увы, но в обязанности бармена входило не только обслуживание клиентов за стойкой, но и подготовка кафе к следующей смене, что подразумевало мытьё посуды и полов, поэтому каждый будний вечер Макс независимо от степени опьянения заканчивал большой уборкой. Только в субботу вечером он позволял себе расслабиться и откладывал уборку на завтра, из-за чего каждое воскресенье для него начиналось с весёлого приветствия Васильева: «Бл. дь, здесь разве что не насрано!». По воскресеньям Васильев приводил в закрытое на санитарный день кафе семью, и за полтора часа до её прибытия инспектировал помещение. Обычно после этой фразы Макс молча пожимал работодателю руку и принимался драить полы, но однажды описанный ритуал был нарушен. Накануне вечером рутинная субботняя пьянка для своих неожиданно перешла в секс-вечеринку формата «Все со всеми». Там работавший в утро бармен и его партнёрша попытались сделать то, что в УК РСФСР называлось «удовлетворение половой страсти в извращенных формах». Попытка оказалась крайне неудачной, и, в результате эксперимента, джинсы сменщика и репутация партнёрши погибли безвозвратно, а место удовлетворения страсти было изрядно загажено. Утром Васильев, с удивлением глядя на сменщика, сбрызгивающего одеколоном диван из кожзаменителя, по инерции произнёс привычное «разве что не насрано!», и свежеиспечённый студент-филолог Максим не смог пройти мимо прямо-таки просящейся на язык материализации метафоры. Сделав скорбное лицо, он подал венчающую анекдот ответную реплику: «Саш, ты ошибаешься. И насрано тоже».
5Марат тем временем начал продавать трикотаж. Каждое утро продавцы в большинстве те же ребята, которые осенью искали масло разбивались на пары и подбирали ассортимент, исходя из профиля предприятия, где планировалось организовать точку. На вагоностроительный или экскаваторный брали яркие безразмерные кардиганы; в проектные институты изящные жилеты и водолазки 46-го размера. По слухам, Марат добавил к себестоимости товара около пятисот процентов, так что цена на трикотаж получалась заоблачной. Очень скоро продавцы распрощались с мечтой быстро приподняться, либо немного накинув сверху, либо заработав на выплачиваемых Маратом процентах от выручки. Народ толпами валил подивиться на свободно продающийся дефицит, но, приценившись, принимался собачиться с продавцами, после чего торговля превращалась в митинг, который длился до самого окончания обеденного перерыва. Обычно за день на точке продавались две-три вещи, что приносило продавцам рублей по пятьдесят. В кафе, где работал Макс, этого не хватило бы и бутылку пива. Максим считал, что несколько часов заискивания перед не самой воспитанной публикой стоят больше, и решил по-дружески посоветовать Марату снизить цены, ну, или поднять процент с продаж. Однако после попытки мысленно смоделировать будущий диалог, Макс вдруг понял, что теперь такой разговор между ним и его другом совершенно невозможен. В достоверности своего вывода он убедился, когда Марат как бы в шуточной форме обязал тех, кому повезло заработать за день хотя бы сотню-другую комиссионных, приглашать всех остальных продавцов в ресторан. Конечно, общий счёт за такие посиделки составлял несколько тысяч, и Марат доплачивал недостающую сумму из своего кармана, но введённая работодателем принудиловка злила Максима невероятно. «Неужели он не понимает, что ему-то это семечки, а вот люди весь заработок вынуждены оставлять, чтоб шефу-благодетелю не перечить и работу не потерять?», злился он.
Два приведённых кем-то продавца решили проблему низких заработков весьма радикально: они просто исчезли вместе с полученной утром на складе партией трикотажа. Недостачу, десять тысяч рублей, Марат повесил на того, кто рекомендовал сбежавших с товаром продавцов. Узнав, что Марат рассчитал штраф по розничной цене, Максим перестал приходить на склад.
Наличных денег не стало совсем, и единственное, за счёт чего он держался возможность питаться в кафе. В ассортимент входили отличного качества беляши, изготавливаемые по спецзаказу через знакомых Васильева в какой-то ведомственной столовой, дефицитное тёмное пиво, соки из порошковых концентратов, кофе (растворимый для всех и натуральный для особых клиентов), импортные сигареты пяти-шести марок, шоколадный триумвират «Марс-Сникерс-Баунти» и продаваемые поштучно, по цене трёх бутылок тёмного, фрукты киви. Их если и покупали, то исключительно ради шика: есть киви никто не умел.
Перед тем, как приступить к работе в кафе, Макс уточнил, сколько именно он может съесть, выпить и выкурить за день, на что Васильев попросил его не страдать фигнёй. «Главное халявщиков не угощай, а сам просто держись в разумных пределах», ответил он. Киви и шоколадные батончики Макс не ел, подчиняясь критерию разумности, а всё остальное употреблял умеренно в силу причин чисто физиологических: через неделю его мутило от запаха сделанных по спецзаказу беляшей и дорогущего тёмного пива, которое он теперь пил огромными глотками, чтобы не чувствовать набившего оскомину вкуса.
С чаевыми, которые вроде как должны были заменить зарплату бармена и прислуги за всё, дела обстояли неважно. Лишь однажды местные бандиты наградили его пятихаткой[50]за то, что он при полном аншлаге два часа удерживал для них свободный столик (сделать это было несложно особо настойчивым претендентам он просто сообщал, с кем им в случае чего придётся иметь дело). И только ближе к новому году Максу повезло.
По субботам кафе официально закрывалось для посетителей в пять вечера, но продолжало работать в режиме «для своих». Сначала заходил компаньон Васильева с пятью-шестью приятелями (когда дело доходило до расчёта, компаньон небрежно бросал Максу подсмотренную в американском кино реплику: «запиши на меня»). После их ухода в кафе подтягивались свои. Пропуском в этот закрытый клуб служили бутылка чего-нибудь покрепче пива и хотя бы шапочное знакомство с кем-либо из персонала кафе. Как-то во время очередной субботней попойки к заднему крыльцу, куда Макс вышел покурить, подъехали две иномарки с московскими номерами, и самый представительный пассажир спросил, где в этом городе в это время можно выпить по чашке кофе. Манеры гостя произвели на Макса впечатление настолько благоприятное, что он решил не обращать внимания на мелькавшую под пиджаком наплечную кобуру, и предложил гостям зайти, пояснив: «Здесь пока не Москва, так что ночью вообще ничего не работает, то есть даже мы сейчас не работаем, в общем-то».
Прослушав меню, главный попросил принести каждому кофе с «Марсом» и по сто пятьдесят водки. На семерых вышло три с половиной тысячи.
Так, сказал главный, три с полтиной на семь получается 24 500, четвертак с нас, короче.
Достав из заднего кармана джинсов перетянутую чёрной резинкой котлету пятитысячных, гость начал отсчитывать купюры. Макс, впервые видевший такое количество денег так близко, обрёл дар речи только на четвёртой бумажке.
Это со всех три с половиной, хрипло уточнил он, повинуясь какому-то инстинкту, после чего в голове у него заплясали панические мысли о только что упущенном, единственном и неповторимом шансе раз и навсегда разбогатеть.
Да? удивился главный. Недорого у вас. Держи вот пять за заказ считай, что по ночному тарифу, и пять за честность. Заслужил.
6Макс знал, что Станислава уже месяц учится на подготовительном отделении. Занятия проходили в двух шагах от кафе, где он работал, но Максим всячески избегал даже случайных встреч с ней. В письмах, которыми они продолжили обмениваться после его признания и её отказа, Станислава либо рассказывала, как она каждый день интеллектуально и духовно растёт над собой, либо писала о бытовых вопросах вроде поисков жилья или расписания занятий. Отвечая, Максим с преувеличенным энтузиазмом реагировал на все затронутые темы, хотя на самом деле её многословные рассуждения и бытовые подробности были ему до фонаря Макса волновало лишь то, что она уклоняется от разговора о его чувствах и об их будущих отношениях. Каждый раз он восхищался ей и описывал симптомы своей влюблённости, пытаясь делать это отстранённо, как бы подшучивая над поразившим его недугом, и каждый раз неизбежно срывался в извинения, сожаления и прочий плач по утраченному. Эти фрагменты в его письмах Станислава оставляла без ответа, но вряд ли без внимания.