Ребят спасли сообразительность их персонального таксиста и японская магнитола «Пионер». Магнитолой они премировали водителя за сверхурочную работу: вот уже полгода он сутками напролёт возил их на новой бежевой «Волге», которую товарищество «Три коня» арендовало в таксопарке. Премиальную магнитолу таксист поставил в личный автомобиль и в день сделки припарковал его около гостиницы, под окнами офиса. В багажнике «шестёрки»[61] лежали коробки с деньгами нести всю сумму в офис ребята не рискнули. Они планировали показать лишь часть денег, причём, только после того, как увидят под окнами офиса грузовики с сахаром. Для подстраховки Васильев пригласил на заключение сделки друга, лихого опера из местного РОВД, который не расставался с табельным «макаровым» ни днём, ни ночью.
Диски-то лазерные для магнитолы денег стоят нереально много, так что один пока купил всего, Шадэ взял, ну, и надоела она мне, рассказывал потом героический таксист. Решил, короче, радио какое-нибудь разговорное поймать. Кручу настройку на коротких волнах, слышу постановку передают, типа театр у микрофона. Сижу, слушаю. А там то про сахар говорят, то про деньги. Думаю: вот ведь какое совпадение интересное, мои сегодня тоже сахар покупают. Потом слышу какая-то странная у них там постановка, матерятся через слово, не могут же такое по радио передавать. Прислушался и чуть, блин, не охренел: голоса-то знакомые! Оказывается, приёмник из нашего офиса трансляцию ловит! Я сразу про рацию подумал видел в магазине недавно такую, «Сони», уоки-токи, занятная вещица, кстати. У вас их нет, милицию тоже вроде персональными рациями пока не оснастили, значит, рации в офис продавцы эти хреновы притащили. А нафига, думаю, с включённой рацией на сделку приезжать? Явно дело нечисто, не зря, видать, думаю, ребята деньги-то у меня оставили.
Из автомата в фойе гостиницы таксист позвонил в офис, попросил к телефону опера и кратко описал проблему. Опер вышел в коридор и по переносной трубке от радиотелефона вызвал группу быстрого реагирования. Когда он вернулся в кабинет, главарь банды уже не пытался изображать бизнесмена и орал на Майкла:
Где деньги? Ты же должен был деньги в офис привезти! Кинуть нас решили? Показывай деньги, сука, пока вас на счётчик не поставили!
Васильев и Макс встали за спиной у Майкла, а тот, уткнувшись в столешницу, в очередной раз, правда, чуть тише обычного, произнёс:
Мы договаривались, что деньги после выгрузки товара. А мы пока даже машины с товаром не видели.
Ну всё, бля, начал заводиться переговорщик, и в этот момент опер распахнул куртку, засветив «макаров», торчавший под мышкой в импортной наплечной кобуре, и как бы случайно, вместе с пачкой сигарет, вытащил из внутреннего кармана милицейское удостоверение.
Атас, тут менты, валим отсюда! заорал бандит в спрятанную под кожанкой рацию и с двумя подельниками рванул к двери. Опер скользнул следом, и, прислонившись к стене, наблюдал, как вниз по гостиничной лестнице горным камнепадом грохочут крепкие бритые парни в окованных железом ботинках.
Не высовывайтесь, сейчас Брюханов с группой их внизу примет, сказал опер. Видно, остальные красавцы на лестничных площадках сидели, команды ждали. Ладно, сегодня пронесло, и слава богу. Лишь бы они внизу шмалять с перепугу не начали. А вы молитесь, чтоб у каждого из них ствол нашли и за незаконное хранение этих ребятишек закрыли. Иначе съезжать вам отсюда придётся.
17Неделю спустя Макс переехал из гостиницы на съёмную квартиру, надеясь, что переезд хотя бы на время гарантирует ему безопасность. Однако куда больше чем за себя он боялся за Таню и сходил с ума, если на его поздние звонки отвечала не она, а кто-то из родителей. Он и раньше слышал, что на улицах стало очень неспокойно, но это было некое отвлечённое знание последние полгода он почти не ходил пешком и совсем не пользовался общественным транспортом, перемещаясь по городу на «служебном» каблуке или в такси. Лишь столкнувшись с бандитами лицом к лицу, он осознал, людей какой породы может встретить Таня, возвращаясь вечером из кино или от подруги, и всплывающие в голове жуткие сцены, порождённые этим знанием, лишили его покоя. Вызывать такси в кредит, записывая долг на Макса, которого хорошо знали все диспетчеры таксопарка, или брать у него наличку Таня наотрез отказывалась, считая это чем-то неприличным. «А вот если бы мы жили вместе, она бы так не думала, и проблемы бы не было», думал Макс и ещё настойчивей уговаривал Таню переехать.
О своих страхах он рассказал ей от отчаяния, когда исчерпал все остальные доводы. До сих пор на вопрос, когда же она, наконец, переедет, Таня отвечала одинаково: «пока не знаю, когда буду готова, давай позже поговорим». Иногда Максима даже злила эта её замкнутость, герметичность, причин которой он не понимал и никак не мог у неё выведать. Лишь услышав о том, чего он боится, Таня немного раскрылась и объяснила, почему ей трудно решиться.
Если я родителей спрошу, они мне просто не разрешат с кем-то жить. А если я тайком уйду, им будет очень обидно.
Услышав слова «с кем-то жить», Макс догадался, что смущает Таню больше всего.
Так если проблема только в том, что им свадьба нужна, мы скоро поженимся, и всё, легкомысленно пообещал он, и через несколько дней Таня назвала дату переезда.
Пообещать было куда легче, чем жениться: формально Максим всё ещё был женат. После распада СССР его жена очутилась в другом государстве. Если она откажется разводиться добровольно, это затянет процедуру минимум на год. Макс помнил о мстительности бывшей жены, но верил, что деньги сделают её покладистой, и она согласится быстро оформить развод через российский ЗАГС. «Вроде мама говорила, что она всё лето в нашем городе жила, у своей бабушки. Застать бы её сейчас там, чтоб не по телефону говорить, сразу и денег дать. Должна согласиться с работой-то у них на Украине наверняка туго, и инфляция не меньше нашей», рассуждал он, но жестоко просчитался.
Тю-ю, а я и не знала, что тётки в бухгалтерии и пролетарии с завода теперь столько денег получают, что могут любимому дитятке моднявые одёжки покупать, такой стилизацией под украинскую простушку приветствовала Макса бывшая жена, среагировав на куртку из нубука, джинсы «Райфл» и высокие ботинки «Кэмел».
Когда они познакомились, ему было 17, ей 22. Она училась в политехе на престижном факультете, вокруг неё всегда вились богатые взрослые поклонники, поэтому во времена их совместной жизни самыми обидными для Макса были саркастические намёки жены на его слишком нежный возраст и финансовую несостоятельность. Услышав их снова, он привычно съёжился, но в следующее мгновение стряхнул этот кошмарный морок из прошлого и едва не выложил всё, что в подобных ситуациях мечтал сказать ей несколько лет назад. Успокоиться помогла очень вовремя мелькнувшая мысль: «Какой же я всё-таки был молодец, когда от неё сбежал».
Это не родители, это я сам купил. Я теперь хорошо зарабатываю, и, кстати, как раз про деньги пришёл поговорить, ответил он, стараясь держаться бесстрастно.
Однако возможность высказаться интересовала его бывшую жену куда больше денег. Макс и не заметил, как она вовлекла его в гнусную перепалку, в которой он быстро уступил более опытному противнику по всем статьям. Покидая поле битвы, Макс от души огрызнулся, похоронив так и не начавшиеся переговоры о разводе.
Какая же ты сволочь, просто сволочь, да ещё и тупая до невозможности! Хотел ведь ей денег предложить за быстрый развод! Ты, дура самовлюблённая, на своих понтах дешёвых зацикленная, для начала хоть бы спросила, сколько я сейчас зарабатываю! Ты же любишь деньги, тебе нужны деньги, ты вон тут даже на какую-то долю в квартире моих родителей претендуешь непонятно с какого перепугу. А теперь ты, гадина, ни хрена не получишь.
Это ты ни хрена не получишь, маменькин сынок, дитятко великовозрастное! Будешь этого развода до старости ждать, разведёшься, когда пигалицы твои, проститутки малолетние, ради которых ты сюда разводиться припёрся, тебя побросают все! Вали к своей мамочке сопли подолом вытирать! как это всегда и бывало, последнее слово его бывшая жена оставила за собой.
Сначала Максим хотел рассказать Тане, что обещанная свадьба дело очень нескорое, но не решился. Благодаря почти юношескому возрасту никто не подозревал в нём женатого, однако он жутко боялся рано или поздно нарваться на прямой вопрос о наличии штампа в паспорте. Поскольку умолчание для него немногим отличалось от откровенного обмана, он заранее чувствовал себя виноватым перед теми, в кого влюблялся. Вероятно, именно из-за этой неуверенности девушки, которых он боготворил, почти никогда не отвечали ему взаимностью. С Таней дело обстояло проще он никогда не был в неё влюблён, не возносил, что называется, на пьедестал, и, соответственно, не боялся презрения, а ждал понимания. «В конце концов, я же не предлагаю быть одной из многих и встречаться раз в неделю. Я же хочу по-настоящему жить вместе. Это ведь важнее штампа. Вон сколько народу со штампом от жён гуляет, а то и вообще их ненавидит. Когда она переедет, я с ней честно поговорю, скажу, что со свадьбой придётся немного подождать», думал он.