Потом экзаменатор спросил:
- Может ли кандидат доказать нам, почему жизнь на Земле невозможна?
Слегка поклонившись, юноша приступил к исчерпывающим, логично обоснованным доказательствам, в которых бесспорно установил, что большая часть Земли покрыта холодными, очень глубокими морями, температура которых близка к нулю вследствие множества плавающих там ледяных гор; что не только на полюсах, но и в окружающих областях царят страшные вечные морозы и по полугоду стоит беспросветная ночь; что, как хорошо видно в астрономические приборы, большие области даже в более теплых поясах покрываются замерзшим водяным паром, так называемым снегом, который толстым слоем одевает горы и долины; что крупный спутник Земли вызывает на ней волны приливов и отливов, оказывающие сильное эрозионное действие; что с помощью сильнейших телескопов можно увидеть, как обширные участки планеты нередко бывают затенены слоями облаков; что в атмосфере бушуют страшные циклоны, тайфуны и бури; что все это, вместе взятое, исключает возможность существования жизни в какой бы то ни было форме. А если бы, закончил звучным голосом юный Андригон, какие-нибудь существа и попытались высадиться на Земле, они неизбежно погибли бы, раздавленные огромным давлением атмосферы, достигающим на уровне моря одного килограмма на квадратный сантиметр, или семисот шестидесяти миллиметров ртутного столба.
Такое исчерпывающее объяснение было единогласно одобрено комиссией. Оцепенев от изумления, я долго сидел неподвижно, и только когда экзаменатор хотел перейти к следующему вопросу, я вскричал:
- Простите меня, достойные Андригоны, но но я сам прибыл с Земли; разве вы не видите, что я жив, и не слышали, как я был вам представлен?
Воцарилось неловкое молчание. Профессора, глубоко задетые моим бестактным выступлением, еле сдерживались; молодежь, не умеющая скрывать своих чувств, смотрела на меня с явной неприязнью. Наконец экзаменатор холодно произнес:
- Прости, чужестранец, но не слишком ли многого ты требуешь от нашего гостеприимства? Разве тебе мало торжественной встречи и всех оказанных тебе знаков уважения? Разве ты не удовлетворен тем, что тебя допустили к высокой экзаменационной жертве? Или тебе всего этого мало? Или ты требуешь, чтобы мы ради тебя изменили школьные программы?
- Но Земля действительно обитаема, - смущенно пробормотал я.
- Если бы это было так, - произнес экзаменатор, глядя на меня так, словно я был прозрачным, - то это было бы нарушением законов природы!
Увидев в этих словах оскорбление для моей родной планеты, я тотчас же вышел, ни с кем не прощаясь, сел на первого попавшегося пидлака, поехал в космопорт и, отряхнув от ног своих прах Андригоны, пустился на дальнейшие поиски ножика.
Так я опускался поочередно на пяти планетах группы Линденблада, на планетах Стереопропов и Мелациан, на семи великих небесных телах планетного семейства Кассиопеи, посетил Остерилию, Аверенцию, Мельтонию, Латерниду, все ветви огромной спиральной туманности в Андромеде, системы Плезиомаха, Гастрокланциуса, Эвтремы, Оменофора и Паральбиды; на следующий год я систематически обыскивал окрестности всех звезд Саппоны и Меленваги, а также планеты: Эритродонию, Арреноиду, Эодокию, Артенурию и Строглон со всеми его восьмьюдесятью лунами, нередко такими маленькими, что едва было где посадить ракету; на Малой Медведице я не мог высадиться, так как там происходил переучет; потом настал черед Цефеид и Арденид; и руки у меня опустились, когда я по ошибке снова высадился на Линденбладе. Однако я не сдался и, как подобает подлинному исследователю, кинулся дальше. Через три недели я заметил планету, во всех подробностях сходную с Сателлиной; сердце у меня забилось быстрее, когда я спускался к ней по спирали, но напрасно искал я на ней знакомый космодром. Я уже хотел снова повернуть в бесконечное пространство, когда увидел, что какое-то крохотное существо делает мне знаки спуститься. Выключив двигатели, я быстро спланировал и приземлился близ группы живописных скал, на которых красовалось большое здание из тесаного камня. Навстречу мне по лугу бежал высокий старик в белой рясе доминиканцев. Оказалось, что это отец Лацимон, руководитель всех миссий, действующих на звездных системах в радиусе шестидесяти световых лет. В этот район входит около пяти миллионов планет, из них два миллиона четыреста тысяч обитаемых. Узнав о причине, приведшей меня в эти края, отец Лацимон выразил сочувствие и вместе радость по поводу моего прибытия: по его словам, я был первым человеком, которого он видит за семь месяцев.
- Я так привык, - сказал он, - к повадкам Меодрацитов, населяющих эту планету, что часто ловлю себя на одном жесте: когда хочу получше прислушаться, то поднимаю руки, как они.
Уши у Меодрацитов находятся, как известно, под мышками.
Отец Лацимон оказался очень гостеприимным: я разделил с ним обед, приготовленный из местных продуктов (я давно уже не едал ничего вкуснее), а потом мы сидели на веранде миссионерского дома. Пригревало лиловое солнце, в кустах пели птеродактили, которыми кишит планета, и в предвечерней тишине седой доминиканский приор начал поверять мне свои огорчения и жаловаться на трудности миссионерской работы в этих областях. Например, Пятеричники, обитатели горячей Антилены, мерзнущие уже при шестистах градусах, даже слышать не хотят о рае, зато описания ада живо интересуют их, по причине упоминаемых там благоприятных условий (кипящая смола, пламя). Кроме того, неизвестно, кто из них может принимать духовный сан, так как у них различается пять полов; это нелегкая проблема для теологов.
Я выразил сочувствие, отец Лацимон пожал плечами.
- Это еще ничего! Бжуты, например, считают воскресение из мертвых такой же будничной вещью, как одевание, и никак не хотят смотреть на него как на чудо. У Дартридов на Эгидии нет ни рук, ни ног, они могли бы креститься только хвостом, но я не могу решиться на это сам, я жду ответа из апостолической столицы, но что же делать, если Ватикан молчит уже второй год? А слышали вы о жестокой судьбе, постигшей бедного отца Орибазия из нашей миссии?
Я ответил отрицательно.
- Тогда послушайте. Уже первооткрыватели Уртамы не могли нахвалиться ее жителями, могучими Мемногами. Существует мнение, что эти разумные создания относятся к самым отзывчивым, ласковым, добрым и альтруистическим во всем космосе. Полагая, что на этом основании они хорошо воспримут семена веры, мы послали к Мемногам отца Орибазия, назначив его епископом язычников. Когда он прибыл на Уртаму, Мемноги приняли его как нельзя лучше, окружили материнской заботой, уважали его, вслушивались в каждое его слово, смотрели ему в глаза, выполняя тотчас же каждое его желание, прямо-таки впивали его поучения - словом, предались ему всей душой. В письмах ко мне он, бедняжка, не мог ими нахвалиться
Отец доминиканец смахнул рукавом рясы слезу и продолжал:
- В такой приязненной атмосфере отец Орибазий не уставал проповедовать основы веры ни днем, ни ночью. Рассказав Мемногам весь Ветхий и Новый завет, Апокалипсис и Послания Апостолов, он перешел к житиям святых и особенно много пыла вложил в прославление святых мучеников. Бедный это всегда было его слабостью
Преодолев волнение, отец Лацимон продолжал другим тоном:
- Он говорил им о святом Иоанне, заслужившем венец, когда его живьем сварили в масле; о святой Агнесе, давшей ради веры отрубить себе голову; о святом Себастиане, пронзенном сотнями стрел и претерпевшем жестокие мучения, за что в раю его встретили ангельским славословием; о святых девственницах, четвертованных, повешенных, колесованных, сожженных на малом огне. Они принимали все эти муки с восторгом, зная, что заслуживают этим место одесную господа бога. Когда он рассказал Мемногам обо всех этих достойных подражания жизнях, они начали переглядываться, и самый старший из них сказал несмело:
- Преславный наш капеллан, проповедник и отче достойный, скажи нам, если только соизволишь снизойти к смиренным твоим слугам, попадает ли в рай душа каждого, кто готов на мученичество?
- Непременно, сын мой, - ответил отец Орибазий.
- Да? Это очень хорошо, - произнес медленно Мемног. - А ты, отче духовный, желаешь ли попасть на небо?
- Это мое пламеннейшее желание, сын мой.
- И святым ты хотел бы стать?
- Сын мой, кто бы не хотел этого? Но куда мне, грешному, до столь высокого чина; чтобы вступить на этот путь, нужно напрячь все силы и стремиться неустанно, со всею покорностью сердца
- Так ты хотел бы стать святым? - снова переспросил Мемног и поощрительно оглянулся на своих товарищей, которые тем временем поднялись с мест.
- Конечно, сын мой.
- Ну, так мы тебе поможем!
- Каким же образом, милые мои овечки? - спросил, улыбаясь, отец Орибазий, радуясь наивной горячности своей верной паствы.
В ответ Мемноги осторожно, но крепко взяли его под руки и сказали:
- Таким, отче, какому ты сам нас научил.
Затем они сперва содрали ему кожу со спины й намазали это место горячей смолой, как сделал в Ирландии палач со святым Иакинфом, потом отрубили ему левую ногу, как язычники святому Пафнутию, потом распороли ему живот и всунули туда охапку соломы, как блаженной Елизавете Венгерской, после чего посадили его на кол, как святого Гугона, переломали ему все ребра, как сиракузяне святому Генриху Падуанскому, и сожгли медленно, на малом огне, как бургундцы Орлеанскую Деву. После этого отдышались, умылись и начали горько оплакивать своего утраченного пастыря. На этом я их и застал, когда, объезжая все звезды епархии, попал в этот приход. Когда я услышал о происшедшем, волосы у меня встали дыбом, и, ломая руки, я вскричал: