Лео тогда вновь стал работать с Dodgers. Конечно, обо мне он ничего не знал. И когда я позвонил, его поблизости не оказалось. Поэтому я оставил ему сообщение, что звонил Ларри Кинг, и пошел вести передачу. Когда я закончил эфир, меня ждало ответное сообщение о звонке Лео Дюроше. Мой герой перезвонил мне! Я долгие годы хранил бумажку с этим сообщением. Я снова позвонил Лео и вновь его не застал. Потом он перезвонил и тоже не застал меня. Так мы перезванивались все утро, но никак не могли состыковаться. У меня было целых пять бумажек с сообщениями о звонках Лео Дюроше.
В конце концов я отправился на стадион с огромным переносным магнитофоном, которыми все пользовались в те дни. Он был тяжеленный, и его нужно было носить на ремне через плечо. Хотя я храню тот образ в памяти, я не отказался бы посмотреть на себя в видеозаписи. На стадионе в тот момент находились тысячи людей, пришедших посмотреть на разминку спортсменов. Я вышел на поле, и там был он, мой герой со вторым номером, отрабатывающий удары по земле.
Я подошел к нему и произнес:
«Мистер Дюроше?»
«Чего тебе, пацан?»
«Меня зовут Ларри Кинг».
Он поднял на меня глаза и заорал так громко, что его, наверное, было слышно на самой верхней трибуне:
«Какого черта тебе тут надо?»
Я отлетел, кажется, футов на десять, вместе со своим магнитофоном и прочей техникой.
«Ларри Кинг! возмущенно орал он. Да кто ты вообще такой?! И зачем ты мне названивал?»
Не забывайте, что я был еще очень молод и это было мое первое интервью, так что я волновался. Но если бы Лео обратился ко мне со словами: «Чем могу быть вам полезен, сэр?», это бы было более странно. И я наверняка удивился бы не меньше. Но никому не нравится, когда на него кричат перед глазами у кучи народу.
Я не сказал ему: «Простите, до свидания». Я умудрился как-то его успокоить, и мы пошли поговорить на скамейку запасных. Это была первая из многих бесед, которые были у нас впоследствии. У Лео всегда приятно брать интервью, потому что он очень эмоционален и прекрасно выражает свои мысли. Спустя годы после того первого разговора он вел репортаж об игре недели на NBC и был настолько искренен, что руководство телекомпании не знало, что с ним делать. Он, например, мог заявить: «Видите того питчера? Я и сейчас легко с ним справлюсь, а мне уже шестьдесят».
Нельзя было и представить себе лучшего героя первого интервью. Некоторые люди испытывают разочарование, встречаясь со своими кумирами, поскольку те не соответствуют их ожиданиям. Но тот Лео, с которым я познакомился, оказался тем самым Лео, которого я обожал. В конце интервью я сказал: «Лео, я только одного не понимаю. Вы меня не знали. Если вы не хотели со мной разговаривать, зачем вы мне перезванивали?»
И Лео ответил: «Ваше имя звучало так, будто это кто-то важный». Нет смысла рассуждать о том, стал бы я тем, кто я есть, если бы остался Зайгером. Стал бы Тони Кертис[15] столь широко известен, если бы остался Бернардом Шварцем? Висели бы всюду афиши с Фредериком Аустерлицем и Вирджинией Макмасс, если бы они не стали Фредом Астером[16] и Джинджер Роджерс[17]? Нам никогда этого не узнать. Только одно могу вам сказать. Если бы я был афроамериканцем или выходцем из Латинской Америки, вряд ли я смог в то время сделать карьеру.
И еще кое о чем стоит сказать, хотя объяснить я этого не могу. Я всегда умудрялся каким-то образом оказываться рядом со знаменитыми людьми или сталкиваться с чем-то интересным. Так было всегда, даже если это не имело ни малейшего отношения к моей работе. Вот вам пример. Вскоре после того, как я переехал в Майами, мы с тремя диджеями нашей станции отправились посмотреть на Палм-Бич. У нас была старая тачка с откидным верхом. Я сидел за рулем. Мы ехали по дороге А1А вдоль побережья, мимо прекрасных вилл, замечательным воскресным утром. Воздух был прозрачен, как хрусталь. Машин почти не было; мы повернули на Уортавеню и ехали очень медленно, разглядывая витрины. Когда мы подъехали к светофору, я не успел вовремя затормозить, засмотревшись на что-то. И врезался в другой автомобиль, тоже с откидным верхом, остановившийся перед нами. Удар был не сильным, но водителя той машины все же тряхнуло. Он вышел из машины, и тут я узнал Джона Кеннеди[18].
Это точно был он. Всего два года назад Эдлай Стивенсон[19] оставил на съезде демократов открытую вакансию на пост вице-президента, за которую боролись Кеннеди и Эстес Кефовер[20]. Кефовер победил, что, как потом оказалось, стало для Кеннеди большой удачей. Потому что он не вытащил проигрышный билет и оказался в лучшем положении, и это позволило ему выставить свою кандидатуру на президентских выборах 1960 года.
Это точно был он. Всего два года назад Эдлай Стивенсон[19] оставил на съезде демократов открытую вакансию на пост вице-президента, за которую боролись Кеннеди и Эстес Кефовер[20]. Кефовер победил, что, как потом оказалось, стало для Кеннеди большой удачей. Потому что он не вытащил проигрышный билет и оказался в лучшем положении, и это позволило ему выставить свою кандидатуру на президентских выборах 1960 года.
Я никогда не забуду того дня. Кеннеди подошел к нам и спросил:
«Ну и как вы умудрились в меня врезаться? Сейчас десять утра. Дорога свободна! Видимость прекрасная! Машин вообще нет, кроме моей. И вы в меня врезались!»
Я ответил:
«Простите, сенатор, может быть, хотите взглянуть на наши права?» А он ответил:
«Вот что я вам скажу. Давайте-ка поднимите правую руку и скажите: Обещаю два следующих года голосовать за Джона Кеннеди».
Мы подчинились, и он с улыбкой уехал прочь. Но прежде, чем уехать, сказал:
«Только держитесь от меня подальше».
Не могу сказать, догадался ли владелец одного местного ресторанчика о моей способности привлекать знаменитостей, или ему просто нравилась моя программа, но у Чарли Букбайндера родилась мысль, которая резко изменила мою жизнь. Чарли держал еврейский ресторанчик под называнием Pumperniks. Он был открыт круглосуточно. Но после завтрака, приблизительно между десятью и одиннадцатью, посетителей, как правило, не было. И Чарли придумал устроить прямой эфир из ресторана. Я заканчивал свою утреннюю программу на студии WKAT в девять часов и во время передачи рекламировал живое шоу в Pumperniks, которое шло там с десяти до одиннадцати.
Не знаю, насколько смена радиостанции улучшила мой стиль. Меня лично в тот момент привлекала лишь разница в зарплате. WKAT предложила мне сотню долларов в неделю!
Когда я в первый день появился в Pumperniks, то увидел в витрине афишу: «Шоу Ларри Кинга», а в зале сцену. Это было нечто! Никаких продюсеров. Только я один. Как оказалось, задумка была плодотворной. Но кто тогда мог это знать? Я никогда толком не брал ни одного интервью, кроме как у Лео Дюроше. А теперь я беседовал с любым, кто подходил ко мне, с официантками, с праздными посетителями, с участниками различных съездов, проходивших в Майами. Беседовал обо всем. Могло случиться все что угодно, и не было никакой возможности хоть как-то подготовиться заранее, потому что я понятия не имел, кто будет моим следующим собеседником. Это заставляло соображать на ходу.
Ну сами посудите, когда вы последний раз слышали интервью с сантехником? А я до сих пор помню, как расспрашивал одного из них в течение сорока пяти минут. Он сказал мне буквально следующее: «Люди обычно об этом не думают, но главное в доме это сантехника. Без нее ваш дом не будет функционировать. Если у вас сломается кровать, вы сможете спать на полу. Но если у вас что-то не в порядке с трубами, вы тут же броситесь звонить мне. Это благодаря мне ваш дом становится пригодным для жилья».
«Есть ли в сантехнических работах элемент высокого искусства?» спросил я.
«Конечно. Почему один хомут лучше другого? Все должно четко подходить одно к другому. Знаете, почему в Нью-Йорке лучшая в мире вода? Потому что давным-давно, проводя водопровод, здесь использовали медные трубы. Медь лучший материал для труб. Она не ржавеет. Вода всегда остается чистой. Если у вас в ванной медь, то проблем будет значительно меньше»
Главная хитрость такого интервью именно в отсутствии конкретности задачи. Это вообще смысл всей моей работы. Я обычный человек, и мои интервью должны привлекать обычных людей. Но, кроме того, они привлекают часть души и тех людей, которые чем-то отличаются от прочих.
Примерно через две недели, после того как я начал работать в Pumperniks, туда зашел певец Бобби Дарин[21]. Он плохо спал этой ночью, и с шести утра слушал мою программу, где я рекламировал свое «ресторанное» шоу. Мне нравилась «Mack the Knife» («Мекки Нож») и другие песни Бобби, но у меня, как всегда, не было никакой возможности подготовиться. Я разговаривал с ним четыре часа, и все прошло просто великолепно. Он сказал, что ему стыдно за то, что он написал «Splish Splash» («Шлеп-шлеп»)[22]. После программы мы долго бродили с ним по Коллинз-авеню. Для меня это был действительно ценный опыт. Ларри Зайгер из Бруклина гулял по Коллинз-авеню с певцом, занимавшим первые места в хитпарадах, и он поверял мне свои сердечные тайны! Бобби родился с пороком сердца. Он сказал, что всегда знал, что должен умереть молодым. Поэтому он так упорно работает и старается успеть сделать в жизни как можно больше. Он знал, что его срок скоро наступит. И хотел все сделать, как говорится, вчера.