Моя личная жизнь так же плохо поддавалась контролю, как и мои финансы. Дэвид Леттерман[50] ехидничал, говоря, что я был женат семь раз на шести женщинах, но он не знал, что на самом деле я был женат восемь раз на семи. Почему так случилось, я не могу объяснить. Но могу сказать, во что я всегда верил. То, что нравится вам в двадцать, вряд ли понравится в тридцать. А то, что привлекает в тридцать, не вызовет интереса в сорок. И так далее. Если смотреть на мир в таком ракурсе, три брака вполне здравое решение. Но, конечно, восемь это перебор.
Я никому не рассказывал о своей первой женитьбе во Флориде. Даже своему брату. Тем более что свадьбы как таковой не было. Я был совсем юным, когда у меня завязались отношения с красавицей на десять лет старше меня. Аннет было тридцать четыре. Ни о чем подобном я в Бруклине и помыслить не мог. Крутить роман с женщиной на десять лет старше? Это что!!! Но она многому меня научила. Это было безумием само по себе, но еще большим безумием было то, что она была замужем в тот момент, когда я с ней познакомился.
У Аннет было трое детей. Ее брак совершенно очевидно не заладился. После развода она сказала, что сделала это ради меня, и настояла, чтобы я на ней женился. Она бывала порой очень властной, а у меня никогда не получалось сказать «нет». Мы поженились в Броуард-Сити-Холл. Но я был молод и не собирался жить тихой семейной жизнью. По-моему, мы с ней так и не жили толком. Не помню, чтобы мы проводили много времени вместе после нашей женитьбы. Может быть, еще пару раз мы и встречались, но не более. А потом как-то совершенно естественно развелись.
Все это научило меня одному невозможно запланировать любовь. Невозможно себе сказать: «Сегодня это случится. Сегодня я влюблюсь». Но когда вы встречаете кого-то и действительно влюбляетесь, то уже не можете взять и отбросить это чувство. Увлечению могут положить конец какие-то внешние обстоятельства. Но не вы сами. Никто и никогда не находил этому объяснения. Шекспир пытался. Я могу описать это чувство только так: влюбленность это когда вам говорят: «Позвоню в шесть», и вы уже сходите с ума, если в пять минут седьмого она не позвонила.
Так вышло у меня с Элин. Я познакомился с ней на шоу в Pumperniks, когда вел программу про Bunny[51] Playboy. Она пришла со своей кузиной. Элин была слишком молода, чтобы стать Bunny, брали тех, кому исполнилось 21[52], а ей было только 20. Но она имела все шансы стать Bunny в будущем, и меня сразу потянуло к ней.
Единственное, с чем я могу сравнить этот опыт, это то чувство, которое я когда-то испытывал по отношению к Dodgers. Если вы фанат какой-нибудь команды, ваша жизнь зависит от того, что делают другие. Dodgers могли сделать меня счастливым. Но они же могли заставить меня страдать, даже ничего не зная об этом. То же самое может сделать и юная девушка. Oй, я позвоню тебе попозже.
Процесс ухаживания был достаточно труден. Когда я познакомился с Элин, у нее был пятилетний сын. Но проблема была не в этом: Энди был прекрасным мальчишкой. Рядом с ним я чувствовал себя по-настоящему нужным. Никогда не забуду день официального усыновления. Судья спросил Энди, нравится ли ему его новая фамилия. И когда он ответил: «Да», я готов был прыгать от счастья. Теперь я с гордостью мог говорить, что у меня есть сын. Я всегда считал себя хорошим отцом. Просто я не был хорошим мужем. Я всегда жил своей жизнью. Даже когда я был женат, какая-то часть меня все равно ощущала себя свободной. Да и вообще наш брак с Элин ничуть не напоминал жизнь Оззи и Гарриет[53]. Я-то заходил в ванную и видел там сушащиеся костюмчики Bunny.
Playboy Club тогда был новинкой. Сексуальная революция шла своим чередом. В качестве Bunny Элин зарабатывала на чаевых в три раза больше, чем я. У нее был очень низкий голос, и она не слишком много болтала, так что создавалось впечатление загадочности. Хотя супружеская верность и не была моей сильной стороной, все же я был очень ревнив. Однажды Элин приехала домой и рассказала, что один мужчина каждый день приходит на ланч, садится за ее столик и оставляет ей 50 долларов вне зависимости от того, что заказывает. Bunny в Playboy не имели права носить обручальные кольца, так что клиенты думали, что все девушки одиноки. Тот парень, что ходил к Элин, был очень застенчив, но явно был от нее без ума. Она не знала толком, что ей с этим делать. На следующий день после того, как она мне об этом рассказала, я пришел туда с парой друзей и сел за соседний столик. «А, вот и моя женушка!» вскричал я как можно громче, чем окончательно разбил сердце бедняги.
Непонятно, куда уходят чувства с годами. Почему все исчезает? Мы с Элин развелись. После того как мы расстались, я познакомил ее с парнем, который вел на радио программу о джазе, что-то вроде Pied Piper[54] того времени свободная любовь и все такое. Он увез ее в Айову. Это ударило по моему самолюбию, и, видимо, именно поэтому я в отместку женился на одной из работниц нашей станции. Брак был недолгим, и эта женщина до сих пор не желает, чтобы я открывал ее имя. Я уважаю ее желание. Но я не могу не сказать об одном обстоятельстве, говорить о котором мне, однако, нелегко. У нас родилась дочь. Когда та женщина полюбила другого, она попросила, чтобы я позволил ему удочерить девочку. В то время, когда я был не в эфире, моя жизнь шла наперекосяк, я ничего не мог контролировать, потому и согласился на ее просьбу. Мне показалось, что так будет лучше. Когда Элин вернулась из Айовы, между нами снова что-то проскочило, как будто пламя еще не совсем погасло, и мы расписались с ней еще раз.
Порой мне кажется, что все эти жизненные перипетии, неумение обращаться с деньгами и прочие стрессы шли только на пользу моей работе в эфире. Может быть, я фантазирую, но точно знаю одно микрофон всегда был и остается моим сокровенным убежищем. Я не мог предать его, и он никогда не мог нанести мне удар в спину. Меня преследовали кредиторы. Отношения с женщинами рушились на глазах. Бобби Кеннеди и Мартин Лютер Кинг-младший покинули нас в мгновение ока. Но когда я был на студии с микрофоном, я чувствовал себя царем и богом.
Мой брак с Элин и во второй раз закончился крахом. Но жизнь это всегда инь и янь. Иногда в самые трудные времена все оборачивается к лучшему. Элин ждала ребенка. Я ехал по бульвару Бискейн, направляясь в Центральную больницу Майами, был 1967 год, когда услышал сообщение WIOD самое лучшее, которое мне довелось услышать в жизни: «Нам только что сообщили. У Ларри Кинга родилась дочь весом семь фунтов три унции». Я думал, что от счастья вылечу через крышу.
Я въехал на парковку больницы, вбежал в палату и увидел на руках у врача крохотную девочку. Мы назвали ее Хая. Элин очень любила книгу «Избранный» Хаима Потока. И мою бабушку по матери звали Хая. Это имя как тост на иврите «За жизнь!»[55] Потеря отца в раннем возрасте всегда жила болью во мне. И поэтому даже когда мы с Элин развелись во второй раз, я старался быть хорошим «приходящим папой» для своих детей. Я и сейчас вспоминаю, как водил Хаю на открытие Disney World, как улыбался ее братишка Энди, стоя у кромки поля во время игр Miami Dolphins.
Может быть, это всего лишь мое видение мира. Но от конца того бурного десятилетия в моей памяти ярче всего сохранились два воспоминания. Они свидетельствуют о веселье и новых возможностях. Возможно, все дело в моем еврейском происхождении. Неважно, насколько сложны времена, верх все равно одерживает смех.
Когда наш космический аппарат сел на Луну, в моей программе гостил Мел Брукс[56]. Он, может быть, самый смешной человек, которого я встречал в жизни. Нет ничего лучше, чем его «Двухтысячелетний человек»[57].
Я сказал ему: «Давайте сегодня поиграем в двухтысячелетнего человека. Пусть вам будет 2000 лет. Сегодня мы совершили посадку на Луну. Что вы об этом думаете?»
«Во всей Вселенной я больше всего люблю Луну, ответил он. Нет ничего лучше Луны. Я поклоняюсь ей. Луна моя подруга».
«Почему?» поинтересовался я.
«Потому что я четыреста лет думал, что у меня катаракта. А потом один приятель по имени Ирвинг сказал: Как прекрасна Луна сегодня вечером! А я переспросил: Что-что там прекрасно?!»
Другое воспоминание принадлежит началу 1970 года, когда Дон Шула был назначен главным тренером Dolphins. Я был распорядителем на приветственном обеде. Собрались все игроки команды.
Мы с Доном стояли на возвышении, когда он спросил меня:
«Кто из них Гриз?»
Он не знал квотербека[58] команды, Боба Гриза. Я показал ему, и Дон попросил меня позвать Боба подняться к нам.
Я пригласил того на помост.
И Шула сказал Гризу: «Я хотел бы обсудить с тобой тактику нападения».
Было межсезонье, игры должны были начаться лишь через несколько месяцев.
«Хорошо, давайте встретимся на следующей неделе», предложил Гриз.
«Давай завтра», не согласился Шула.
Тогда я понял, что Шула человек особенный. И он сделал из Dolphins команду, которая единственная провела сезон идеально. Об этом даже сейчас, спустя 37 лет, продолжают говорить в спортивном мире, а для всех, кто жил в то время в Майами, это осталось так же незабываемо, как и посадка на Луну.