Юровский пробыл здесь всего один день. Если бы он узнал, что мы прячем старые чары, он сказал бы что-нибудь еще несколько недель назад, когда находился в этом доме. Мы оказали бы сопротивление и понесли наказание.
Наверное, это Заш. Каким-то образом он был в курсе, что я взяла игрушку из библиотеки. Или, может, заметил, что она появилась в моей комнате. Я не знала, что произошло, но это точно был он.
Я должна вернуть матрешку.
Вопрос в том, как. Наступила ночь, и блуждание по дому в темноте могло вызвать подозрения. Но я хорошо умела прятаться. Лучшее время для поисков это утро, когда свет будет моим союзником. Хотя наш отъезд назначен на ранний час. Мне нужно выиграть время.
Задержаться.
Лучшая из усмешек появилась на моих губах та, что предшествовала особенно удачной шутке. Все, что мне потребуется корзина яиц.
Я поднялась до рассвета, оделась и отнесла вещи в прихожую. У Юровского не будет оснований обвинять меня в несоблюдении приказа.
Мое поведение было ангельским.
Несколько солдат, красноглазых и пошатывающихся от усталости, патрулировали коридоры. Они несли ночную вахту и казались гораздо менее отдохнувшими, чем обычно. Вероятно, потому что теперь, когда Юровский был здесь, они действительно стояли на страже всю ночь.
Комендант вышел в прихожую, когда я тяжело опустила чемодан у двери. Я вела себя так, словно его здесь не было, но чувствовала враждебный взгляд он обжигал мою кожу. К счастью, этот человек не будет сопровождать нас в Екатеринбург.
Я старалась выглядеть занятой, и когда первый испуганный крик нарушил утреннюю тишину, ахнула, как и остальные. Должна признаться, что сама почти поверила в искренность своего удивления.
Юровский слегка наклонил голову единственное проявление огорчения. Когда за вторым криком последовал третий, я придала лицу самое озабоченное выражение и зашагала на шум в сторону солдатского коридора.
Комендант шел следом.
Демонстрируя тревогу, я порой переходила на бег. Ровный шаг Юровского по коридору не ускорялся и не замедлялся. Механический, как и его часы. Я была признательна за то, что он не выдавал свою тревогу. Благодаря этому я ворвалась в солдатскую комнату за несколько секунд до него и первой увидела произошедшее.
Несколько солдат сидели на своих койках с сапогами в руках. Нити яичного желтка тянулись от их липких носков внутрь обуви.
Что здесь происходит? потребовал объяснений Юровский, останавливаясь позади меня.
Сырые яйца! воскликнул один из красноармейцев. В сапогах!
Солдаты, еще не успевшие сунуть ноги в обувь, перевернули их, и, конечно же, оттуда выкатились яйца. Некоторые тихонько посмеивались. Я ушла с пути Юровского, но не раньше, чем Заш встретился со мной вопросительным взглядом.
Он уже надел оба сапога, одетый по форме и готовый к выполнению долга. Никакого фиаско с яйцами. В его случае.
О, и это все? воскликнула я в адрес невезучих обитателей комнаты. Я думала, кто-то ранен! Развернулась на каблуках и ушла, оставив Юровского разбираться с происходящим.
Ты, допроси повара и выясни, кто это сделал. Комендант был поразительно сдержан, но меня это не удивило. Мне вовсе не хотелось оказаться на его пути, ведь самые тихие голоса порой произносят невероятно жестокие слова. Но шаги, раздававшиеся в коридоре за моей спиной, механическими не были. Стремительная поступь солдата, выполнявшего задание. И я точно знала, чья именно.
Заш подошел ко мне.
Интересно, почему меня пощадили?
Я пожала плечами и пошла дальше.
Почему бы и нет? Мне очень не хотелось бы, чтобы вы наследили в библиотеке. Или в моей спальне.
Это было крайне по-детски.
Я распахнула глаза.
Те, кто не умеет смеяться, не могут нормально жить.
Сплошное расточительство. Эти яйца могли бы достаться людям.
С меня было довольно. Мы завернули за угол, и я повернулась к нему лицом, остановившись перед кухонной дверью.
Почему я не получила никакого отчета о вещах, которые вы конфисковали, когда обыскивали мою комнату? Комендант Юровский мне ничего не сказал вы ему докладывали?
Походка Заша сбилась, и он выпрямился, официально, по-большевистски, демонстрируя оскорбление. Сказанное подразумевало, что он оставил мои вещи матрешку себе.
Я ничего не нашел, когда обыскивал ваши комнаты. Должен ли я проверить еще раз? Он говорил так серьезно, так уверенно. Разве что немного озадаченно.
Я ничего не нашел, когда обыскивал ваши комнаты. Должен ли я проверить еще раз? Он говорил так серьезно, так уверенно. Разве что немного озадаченно.
Этот крошечный проблеск замешательства заставил меня остановиться.
Н-нет. Я Ой, что тут скажешь. Наверное, я слишком рассеяна из-за нашего стремительного отъезда. Кажется, я несколько не в себе. Это прозвучало мило и по-девичьи. Возможно, на него подействует.
Если позволите, у меня есть кое-какие дела.
Я смотрела ему вслед, ошеломленная неудачей. Моя уверенность пошатнулась под ударом нового неприятного открытия. Заш утверждал, что не брал никаких моих вещей. Лжец. Обычно мне удавалось обнаружить неискренность. Но не в этот раз. Может быть, куклу нашел кто-то другой?
Холодок нехорошего предчувствия скользнул вниз по моей шее. Я взглянула в коридор, ведущий к солдатским комнатам. Комендант Юровский стоял в противоположном его конце. Наблюдая.
Внезапно я почувствовала себя беззащитной. И разоблаченной. Мне это совсем не понравилось.
Я выдержала его взгляд ради себя самой. Не из упрямства, скорее потому, что, если бы отвела глаза, игла страха пронзила бы мой разум, и в следующий раз, столкнувшись с Юровским, я могла не найти в себе мужества бросить ему вызов.
С каждым ударом сердца ко мне возвращалась уверенность. Я была великой княжной Анастасией. Я подложила яйца в сапоги его солдат, и никто не обнаружил ни меня, ни моей проделки, а теперь собираюсь тайком вывезти матрешку с заклинаниями из этого дома в Екатеринбург, прямо под бдительным оком Юровского или Заша.
Спасти свою семью.
Я присела в реверансе, затем зашагала по коридору. Безупречная осанка держалась благодаря корсету с драгоценными камнями. Улыбка вернулась ко мне, хотя дыхание по-прежнему оставалось учащенным. Завернув наконец за угол, я на цыпочках побежала в свою комнату.
В последний раз все обыскала. Матрешка определенно исчезла. Заш лгал это было отлично сыграно. Но он солгал бы только в том случае, если бы захотел присвоить вещь себе. Я вернулась в прихожую, где слуги носились взад и вперед, собирая свои вещи и все остальное, что, по их мнению, могло нам понадобиться.
Доктор Боткин помог Алексею влезть в двубортный офицерский китель с золотыми пуговицами. Одежда висела на нем как одеяло. Брат, одетый в мундир цесаревича, стоял во весь рост с папахой на голове. Он еще не мог ходить, только стоять. Темные круги очерчивали его большие глаза и усиливали бледность лица, как иллюминаторы на белом корпусе корабля.
Алексей не сможет долго стоять, но по крайней мере покажет свою силу солдатам, прежде чем мы попрощаемся с ними. Папа гордился бы им.
Мой желудок сжался. До отъезда оставалось всего несколько минут, а я все еще не отыскала игрушку. Нельзя проиграть это состязание!
Я собрала охапку полотенец и зашагала к солдатским казармам. Прошла мимо Ольги, которая укладывала в саквояж швейный набор.
Настя, что ты делаешь? Надень пальто!
Через минуту! Я вышла из прихожей и поспешила по коридору. Только два солдата оставались в своих комнатах, затягивая пояса и шевеля мокрыми от яиц ногами в липких сапогах.
Вот полотенца, прощебетала я.
Один из них закатил глаза и пронесся мимо меня. Другой схватил полотенце и вытер ногу, прежде чем сунуть ее в сапог. Даже не поблагодарил.
Уходя, он выдавил из себя одно-единственное слово.
Швыбзик.
Это прозвучало вовсе не как милое прозвище, которым называли меня родные. Но все равно заставило меня улыбнуться. Они знали, что это была я. Так им и надо. Если они даже не заметили подброшенные яйца в собственной обуви, как надеются защищать русский народ?
Я бросила полотенца на пол, едва комната опустела, и поспешила к кровати Заша. Его вещи аккуратно лежали на койке свернутая постель под опрятным, застегнутым на пряжки ранцем, рядом шинель.
Это был не просто организованный солдат. Скорее, солдат, готовый уйти. Он присоединится к нам в поезде. Тогда я смогу обыскать его вещи. Потребовалась невероятная сила воли, чтобы не разорвать его ранец, но лучшие чертенята терпеливы. Тем не менее я похлопала по нему, сдавливая все выпирающие участки, проверяя, не обнаружу ли твердых предметов. Ни одна из выпуклостей не казалась круглой. Но матрешка была настолько мала, что поместилась бы даже в носке.
Сжав ранец в очередной раз, я наткнулась на что-то твердое. Оглянулась на дверь. Все органы чувств работали на пределе. Рисковать потерей матрешки было нельзя.