С. В. Васильев
Псковская судная грамота и I Литовский Статут
Предисловие
Изучение происхождения и развития правовых институтов одна из важнейших задач исторической науки. Для истории русского права особое значение имеет Псковская Судная грамота (ПСГ) памятник XIVXV вв., в котором отразились черты как раннесредневекового общинного строя, так и новации, связанные с развитием феодальных отношений. Прямая наследница Русской Правды, впитавшая в себя элементы обычного права, ПСГ благодарнейшее поле для исследования развития восточно-русского права в землях, не попавших под власть великих князей Литовских. Для изучения западнорусского права в землях под юрисдикцией Великого княжества Литовского не меньший интерес представляет I Литовский Статут 1529 г. (IЛС), отразивший эволюцию западнорусского права XIV начала XVI в. Понятно, что сравнительное изучение этих двух памятников представляет особый интерес для исследователя.
Попыткой такого изучения на уровне терминологии некоторых юридических категорий и является книга молодого российского ученого. Свою задачу он понимает достаточно широко, привлекая к рассмотрению не только ПСГ и IЛС, но и обширный комплекс основных памятников средневекового права южных и западных славян, что позволяет ему сделать ряд интересных и тонких наблюдений. К числу их можно отнести, например, защиту «старины» как средство борьбы с чуждыми влияниями зарубежной экспансии (с. 92).
Итоговый вывод автора «вывод о параллельном развитии правовых отношений и институтов в восточнославянских землях в XIVXVI вв.» (с. 94) представляется достаточно обоснованным. Но в то же время этот вывод ставит новые задачи. Требуется уточнить, в чем конкретные особенности восточнорусского и западнорусского права? Необходим всесторонний учет государственного политического фактора.
Выводы из проделанной работы побуждают автора «предпринять попытку более глубокого сравнительного исследования таких памятников, как ПСГ и IЛС, а также других источников и материалов, отражающих историю юридических отношений в русских землях XIV первой трети XVI вв.».
Работа молодого ученого представляет несомненный интерес и открывает путь к новым исследованиям.
ПрофессорЮ. Г. АлексеевВведение
В дореволюционной русской историографии значительное внимание уделялось истории русского права, развитию правовых отношений в Великом княжестве Литовском, Литовским Статутам и, прежде всего, первому Статуту 1529 г. основному своду законов Литовско-Русского государства. Глубоко и всесторонне эту проблему изучали представители киевской историко-юридической школы Ф. И. Леонтович, ученики М. Ф. Владимирского-Буданова Н. А. Максимейко, И. А. Малиновский, Г. В. Демченко и др.
Ф. И. Леонтович, а вслед за ним и Н. А. Максимейко построили ряд исследований на сопоставлении правовых институтов Русской Правды и I Литовского Статута, «литовско-русского права» достатутового периода, что позволило прийти к выводу об определенной преемственности между правовыми отношениями, сложившимися в Великом княжестве Литовском, и древнерусскими юридическими порядками, дальнейшем развитии норм и институтов древнерусского права. Сравнив нормы Русской Правды, с отраженной в «книгах судовых» Литовской метрики судебной практикой, Н. А. Максимейко показал «замечательное сходство между Русской Правдой и литовско-русским правом»[1], основным же источником Литовского Статута Ф. И. Леонтович, а затем и Н. А. Максимейко считали «стародавние русские обычаи»[2], «русское обычное право»[3].
Данная точка зрения нашла критиков в советской исторической науке. Ф. И. Леонтовичу и в меньшей степени Н. А. Максимейко был брошен упрек в предвзятом «русофильском» подходе к источникам и содержанию I Литокого Статута, неприятии влияния на Статут собственно литовского права и даже в «великодержавном шовинизме»[4].
Думается все же, что упрек в адрес Ф. И. Леонтовича несправедлив и вызван во многом гиперкритичным подходом к дореволюционной русской историографии, имевшим место в советской исторической науке.
Отчасти своим критикам отвечал сам Ф. И. Леонтович. Так, во введении к «Очеркам истории литовско-русского права», вышедшим в свет в 1894 г., он писал: «Право Литовской Руси стоит на рубеже русского и западноевропейского права, представляет, особенно в позднейшие эпохи своего развития, такую пеструю амальгаму начал права русского, литовского и немецкого, что необходимы долговременные усилия со стороны историков и юристов для того, чтобы путем кропотливой, детальной разработки отдельных начал можно было разобраться во всей пестроте и разнообразии начал, на почве которых развивалось литовско-русское право»[5].
В советской историографии была обозначена проблема «синтеза русских и литовских политических порядков»[6]. Современная исследовательница И. П. Старостина, признавая, что «древнерусское право, систематизированное в Русской Правде, конечно же, продолжало развиваться в восточнославянских землях, вошедших в состав Великого княжества Литовского», отмечает также, что «в современной историографии пока нет исследования, прослеживающего пути и формы этого развития в XIV-XV вв., а также явления русско-литовского правового синтеза»[7].
Итак, одна из проблем развитие норм древнерусского права в землях Великого княжества Литовского. С этой проблемой связан вопрос о месте и значении древнерусского права в той, по выражению Ф. И. Леонтовича, «пестрой амальгаме» правовых норм, послуживших источниками Статута[8].
I Литовский Статут можно охарактеризовать как кодекс законов государства, достигшего определенной зрелости, памятник права, хронологически принадлежащий рубежу двух эпох Средневековья и Нового времени[9]. Следующим после Русской Правды значительным памятником древнерусского законодательства является Псковская Судная грамота, относящаяся к XIVXV вв., принадлежащая другой эпохе, отражающая не только новые отношения, но и эволюцию правовых норм и институтов со времен Русской Правды. Псковская Судная грамота как бы отталкивается от Правды, принимает ее за основу, но видоизменяет, а главное дополняет ее[10].
Значение Псковской Судной грамоты как памятника русского права важно и в силу того, что она могла служить источником для Судебника 1497 г., составители которого, вероятно, имели на руках ее текст[11], хотя предположение это не бесспорно[12]. Грамота могла повлиять, таким образом, на последующее законодательство Московской Руси, Российского государства допетровской эпохи.
Определенный научный интерес представляет сопоставление Псковской Судной грамоты и I Литовского Статута; именно с помощью сравнительного анализа данных законодательств возможно предпринять попытку решить историографические проблемы, очерченные выше, проследить «пути» и «формы» развития русского права в восточнославянских землях XIV первой трети XVI в. Действительно, если сравнение правовых институтов даже разных государств и народов плодотворно[13], то и сопоставление таких определенно развившихся из общей основы памятников права, как Псковская Судная грамота и I Литовский Статут, несомненно, должно быть результативным.
По мысли Ф. И. Леонтовича, в Литовском Статуте «следует искать всего, что кажется для нас темным и загадочным в древних источниках восточнорусского права»[14].
Уже И. Б. Раковецкий в своем труде о Русской Правде впервые выявил множество «общих мест» между Правдой и Статутом[15].
Cравнительный метод взял за основу при создании шеститомного труда по истории славянских законодательств В. А. Мацейовский[16].
Суждения о необходимости сравнительного анализа при исследовании памятников права высказывались многими представителями русской исторической науки XIX в.
Так, А. Котлеровский полагал, что для восстановления юридического быта, сошедших с исторической арены балтийских славян, необходимо использовать не только сохранившиеся свидетельства, но и материалы сравнительно-исторического характера[17].
Сравнительный метод является незаменимым для исследователя русского права, по мнению Н. Загоскина. Ученый считал, что именно такой подход, «который уже во многих отраслях знания привел к самым плодотворным результатам, является положительно неоцененным для историка-юриста»[18], «дает возможность правильнее понимать различные явления юридического быта каждого отдельного народа, через сравнение их с подобными же явлениями юридического быта других народов, стоящих в сходных условиях физической и духовной жизни; подобное сравнение является особенно полезным в тех случаях, когда известное явление правового быта представляется не совсем ясным в жизни исследуемого народа»[19].
По мнению Н. А. Максимейко, «путем сравнений между разными народами мы можем узнать, кто из них дальше ушел в своем развитии, а кто отстал, у кого правовой прогресс совершался быстрее, а у кого медленнее»[20].