И вот, наконец-то, вход в склеп непризнанного святого открыли!
Несколько минут спустя, Дображанская оказалась в не слишком большом помещении, где возлежал в своей раке покрытый легкой прозрачной тканью бородатый мужчина в архиерейском облачении. Катерина поспешно сняла свой цилиндр (женская привычка неприкосновенности шляпки едва не подвела ее), но монах-гробовой не заметил оплошности он как раз приподнял над мощами легкую ткань, чтобы накрыть ею голову коленопреклонённой молящейся дамы в черных шелках. Очевидно, ткани тоже приписывали дивные целительные свойства.
Но ни ткань, ни дама, ни услышанные в толпе истории исцелений не впечатлили Катерину Михайловну Поразило иное.
Опальный митрополит из Галичины лежал в раке почти как живой.
Почти в отличие от Варвары, встреченной в XVII веке, Павел не казался спящим, было видно, что человеческая жизнь отлетела от этого тела.
И все же оно было не просто нетленным, от умершего только вчера его отличал лишь особенный бледный, белый цвет лица. Так мог бы выглядеть Дракула, кабы принял решение для маскировки прикинуться праведником, чтобы раз и навсегда застолбить себе место в удобном гробу, охраняемом глупыми монахами.
И глаза Павла, и властный нос его, и суровые губы, и русые волосы бороды и бровей, и лоб под округлой архиерейской митрой были полны активности? Еще неосуществленных намерений? Энергии!
Катя ощутила ее.
Она не стала подходить к нему, касаться полупрозрачного покрова, просить песочек из-под гроба, как полуслепая старушка, немедленно бросившаяся с подобной смиренной просьбой к гробовому монаху.
Хмурясь, Дображанская отошла от непризнанного святого. Вышла на улицу, направила свои стопы в сторону центрального входа Великой Успенской церкви.
В юные годы, задолго до того как ей довелось стать Киевицей и заработать аллергию на пребывание в храмах, монастырях и церквях, Катя, конечно же, бывала в лаврских пещерах.
Слышала, что мощи от слова «мощь».
А само понятие «белая кость» якобы связано с особой белизной праведных костей.
Но в юности нетленные мощи ничуть не впечатлили ее. И в своих размышлениях она ушла не так уж далеко от атеистов советских времен, обвинявших лаврских «фабрикантов» в производстве мощей. Вполне логично, что в подземельях Лавры некоторые тела после смерти не разлагались, а ссыхались как какая-нибудь копченая сельдь. И глядя на открытые для лобызания ссохшиеся руки угодников, она при всем желании не могла увидеть в них чуда.
Но чудеса были!
Сто, двести, четыреста лет назад.
Святая Варвара!
Павел Нетленный!
И о них, понятно, не говорили большевики в лаврском Музее Атеизма.
Но о них не говорили теперь и церковники. Тоже по понятным причинам. Ведь стоит сравнить этого Павла с нынешними мощами, окажется, что чудеса были
Но их больше нет!
А ее ждет не дождется гулящая голова князя Владимира.
* * *В Успенском храме Катерина Михайловна тщетно попыталась рассмотреть легендарный собор, давно канувший в реку Лету. Но в этот зимний день неизвестно какого дореволюционного года в храме царил сумрак, и света немногих свечей не хватало, чтобы рассмотреть высокие потолки и пышные барочные росписи древнего Успенского, его массивных давящих стен.
Катя конспиративно перекрестилась, прошла мимо образа великомученицы Варвары с золотой чашей-кубком в руках, мимо висевшего прямо у входа портрета неизвестного бледного монаха.
Согласно Машиному путеводителю 1910-го Дображанской следовало идти прямиком к высокому золотому иконостасу, где у южной стены главного предела Великой церкви «почивает глава св. равноапостольного князя Владимира».
Остановившись у нарядной серебряной раки, Катерина Михайловна постояла, пытаясь прочувствовать энергию княжеской главы крестителя и христианского просветителя Руси.
Но в ее собственную голову упрямо лезли иные неуместные мысли, а перед глазами все стоял непонятный и мятежный митрополит, лежавшей в гробу почти как живой.
Но означает ли нетленность святость? Ведь тот же некстати вспомнившийся граф из Трансильвании тоже много столетий оставался нетленным, не так ли?
Странно, но, будучи Киевицей уже несколько лет, она никогда не задумывалась о существовании вампиров. Черти были, русалки, водяницы, некроманты и призраки, многих из них она знала лично. А вот вампиры не попадались на их пути.
Но, если они существуют, почему бы одному из вампиров с практическим умом и затейливым чувством юмора не удумать штуку прикинуться мощами для поклонения, дабы со всеми удобствами лежать в безопасной темноте подземных пещер, вдали от солнечного света, и, поглядывая из-под прикрытых век, выбирать себе среди паломников и монахов наилучшую самую сладкую жертву?
Но, если они существуют, почему бы одному из вампиров с практическим умом и затейливым чувством юмора не удумать штуку прикинуться мощами для поклонения, дабы со всеми удобствами лежать в безопасной темноте подземных пещер, вдали от солнечного света, и, поглядывая из-под прикрытых век, выбирать себе среди паломников и монахов наилучшую самую сладкую жертву?
Интересно, в Лавре никогда не бывало странных смертей?
Нужно будет спросить у Маши
Катерина Михайловна сосредоточилась и прикоснулась рукой в кожаной желтой перчатке к серебряной раке с главой князя Владимира.
Его энергия тоже была сильной, пожалуй, даже пьянящей, как крепкий, шестидесятиградусный алкоголь, но все же совершенно иной непохожей на ауру «бедного Йорика». И, говоря откровенно, совершенно не благостной. Первый из Великих правителей Руси (если в раке и впрямь лежал именно он), бывший ярый язычник и грешник, ставший крестителем, представлял собой весьма сложный энергококтейль.
А еще Катя почувствовала, как ее тело окутывает жар, Успенских храм не желал больше терпеть в гостях ведьму. Ей нужно уйти немедленно. Пусть Маша дальше сама разбирается со своим князем-любимчиком и его непоседливой буйной головушкой, неспособной угомониться и после смерти Катина миссия выполнена.
Но, посчитав так, Катерина Михайловна Дображанская в корне ошиблась.
* * *Согласно правилам путешественников в Прошлое, чтобы вернуться обратно, в свой XXI век, достаточно было без дополнительных заклятий выйти из древнего здания наружу.
Но Город имел иное представление о траектории Катиного движения и ее личной миссии. И, когда Дображанская шагнула за порог церкви и вышла на божий свет, увиденное мало соответствовало ее ожиданиям.
Судя по чрезмерно массивным турнюрам, она попала отнюдь не в XXI, а в конец XIX века, примерно в 1870-е годы, при том, в теплое время, в самый центр душной и жаркой толпы. И угодила прямо на чьи-то похороны.
Катя бестрепетно сбросила бесценную бобровую шубу на землю (пусть подбирает, кто хочет не жалко), и забыла о ней.
Огляделась
Похоронная процессия заняла все подворье перед Великой церковью Лавры. Судя по количеству кенотафов[9], покрытых красным вышитым золотом бархатом, по старинным знаменам-хоругвям и лошадям, облаченным в сияющие златом панцири, по верховым в одеждах казацких времен здесь провожали в последний путь важных членов общества.
Два массивных гроба из темного дерева уже поставили на землю для последнего прощания. В смиренных домовинах лежали два подобающе уготовленных к погребению тела крупный, широкоплечий и седоусый мужчина (которого Катя сразу нарекла про себя «старый козак») и молодая красивая женщина в темном платье синего бархата, черных митенках и головном уборе из дорогих серебристых кружев.
«Кто они друг другу? И почему умерли вместе? Какая-то трагедия?» равнодушно подумала Катя.
Впрочем, наибольшее недоумение вызывал Город. Почему Киев решил показать ей все это?
И тут началось бесовство.
Лежащий в гробу усопший с длинными, похожими на щупальца, седыми усами пошевелился.
Молодой человек в черной свитке, как раз подошедший к нему, вздрогнул, выронил из рук обвитую лентой восковую свечу. Ударившись о землю, свеча разломилась пополам и погасла.
Веки покойника задрожали, весь он затрясся в гробу. Не открывая глаз, старый козак приподнялся, как панночка Гоголя, сел и широко распахнул рот с желтыми зубами
Ужас рухнул на Лавру.
Вся окружавшая домовину толпа обзавелась общей грудью и издала единый слаженный звук невыносимого ужаса.
Толпа вздрогнула единым массивным телом и отхлынула, словно волна.
И Кате показалось, что под ними пошатнулась земля. Еще миг, и перестав быть единой, людская толпа кинулась врассыпную. Накренились и повалились на землю гордо реявшие на древках старые знамена. Заржали, затанцевали испуганно лошади, и кто-то, вмиг покалеченный в давке, издал сдушенный беспомощный крик.
И лишь один человечек бросился не прочь от ожившего покойника, а прямо к нему невысокий худенький мальчик:
Папенька папенька вы живы?!
Он коснулся отцовского плеча и отпрянул:
Помогите, у папеньки жар
Отойди от него, Петруша не прикасайся к нему! в ужасе крикнул кто-то. Бесы в нем, бесы
Покойного трясло, как осину, попавшую в бурю.
Демоны
Бесы