Запад, по многочисленным каналам ворвавшись во внутреннюю жизнь советского общества, нанес ему такой психологический и идеологический ущерб, с каким советскому обществу пришлось столкнуться впервые. Запад нанес удар по фундаментальным принципам идеологии насчет преимуществ советского строя и образа жизни перед западным. Запад способствовал смещению интересов людей в сторону чисто материальных потребностей и соблазнов. Запад в огромной степени способствовал расцвету коррупции в правящих слоях общества, вплоть до самых высших.
Негативные явления реального коммунизма стали объектом грандиозной антикоммунистической пропаганды на Западе и в Советском Союзе со стороны Запада. Капитализм не сошел со сцены истории, как предрекали Маркс и Ленин, а укрепился и на данном отрезке истории вроде бы выиграл соревнование с коммунизмом. В Советском Союзе наметился экономический спад, тогда как на капиталистическом Западе наступило неслыханное процветание. Советские люди стали видеть там обещанный коммунистами земной рай. Система высших духовных и моральных ценностей, которую советская идеология стремилась привить советским людям, оказалась неадекватной реальным качествам людей и условиям их бытия. Система западных ценностей, подкрепляемая соблазнами западного образа жизни, обрушилась с неслыханной силой на человечество, включив в сферу своего воздействия и советских людей. И они из одной крайности бросились в другую, став самым податливым объектом идеологически-психологической атаки со стороны Запада.
Запад в воображении советских людей стремительно превращался в величайший соблазн. Склонность к критическому отношению ко всему своему, зависть ко всему чужому, а также ненаказуемость бесчисленных поступков, так или иначе наносивших ущерб советскому обществу, довершили комплекс причин, сделавших идеологический кризис советского общества неотвратимым.
В результате антикоммунистического переворота в горбачевско-ельцинские годы были разгромлены все основные опоры советского социального строя. Советская государственная идеология была просто отброшена. Гигантская армия советских идеологов без боя капитулировала. Она просто испарилась, как будто её не было вообще. Но вместо обещанного реформаторами и их западными манипуляторами освобождения от тирании марксизма-ленинизма-сталинизма наступило состояние, в отношении которого слово «беспредел» является уместным с гораздо большими основаниями, чем в отношении прочих аспектов социальной организации страны.
В Россию хлынул мощный, ничем не сдерживаемый поток западной идеологии. Он с поразительной быстротой овладел большей частью средств массовой информации, ставших, как на Западе, своего рода «ватиканами» западнизма. Западнистская система ценностей нашла в России на редкость благоприятную почву. Западная массовая культура, являющаяся орудием идеологии западнизма, стала покорять души россиян, особенно новых поколений. Началось безудержное возрождение религий, и прежде всего православия, которое стало вести себя почти как государственная религия. Оно заручилось поддержкой высших властей и настойчиво вступило в борьбу за души россиян. Бывшие убежденные атеисты из партийного аппарата и из высокообразованной интеллигенции молниеносно превратились в столь же убежденных верующих и внесли свою лепту в церквостроительство с таким же энтузиазмом, с каким их предшественники в двадцатые и тридцатые годы делали это в церкворазрушительство.
Хотя советская идеология была отменена как государственная и общеобязательная, она оставила глубокий след в сознании многих миллионов россиян, в культуре, в образовании, в политических партиях и т. д. Она дает знать о себе в потребности в идеологии, объединяющей население в единое общество и обслуживающей его систему власти и управления, а также в потребности в едином государственном идеологическом механизме. Попытки удовлетворения этой потребности можно усмотреть в поисках «национальной идеи», в сочинении всякого рода доктрин, в программных заявлениях, в стремлении создания «партии власти».
Еще жив марксизм-ленинизм как идеология коммунистических партий. Но он вряд ли снова станет таким значительным социальным феноменом, каким был ещё не так давно. Конечно, если произойдут какие-то потрясения в мире, и человечество окажется в состоянии, сходном с тем, какое имело место в годы рождения и взлета марксизма, то возможно будет возрождение марксизма в качестве идеологии прежнего масштаба. Но вероятность этого ничтожна. Эволюция человечества пошла в таком направлении, что рассчитывать на это бессмысленно. К тому же и с точки зрения интеллектуального состояния марксизм не может рассчитывать в двадцать первом веке на успех, какой он имел в прошлом.
Еще жив марксизм-ленинизм как идеология коммунистических партий. Но он вряд ли снова станет таким значительным социальным феноменом, каким был ещё не так давно. Конечно, если произойдут какие-то потрясения в мире, и человечество окажется в состоянии, сходном с тем, какое имело место в годы рождения и взлета марксизма, то возможно будет возрождение марксизма в качестве идеологии прежнего масштаба. Но вероятность этого ничтожна. Эволюция человечества пошла в таком направлении, что рассчитывать на это бессмысленно. К тому же и с точки зрения интеллектуального состояния марксизм не может рассчитывать в двадцать первом веке на успех, какой он имел в прошлом.
Интеллектуальное состояние марксизма
Марксизм имел высокий интеллектуальный уровень в качестве массовой и государственной идеологии. Но он претендовал на большее на статус науки. И он идеологами марксистами превозносился именно как наука. А в этом качестве его следует оценивать уже другими критериями, а именно логическими. Я педантичным образом проанализировал марксистское учение именно в этом аспекте и установил, что все его основные понятия и утверждения не соответствуют критериям логики и методологии науки. Проиллюстрирую это мое заявление несколькими примерами.
Основное содержание философской части марксизма образуют диалектика и материализм. Первая была заимствована из работ Гегеля, второй из работ Фейербаха. Скажу здесь лишь о судьбе диалектики. Она сложилась драматично. Гегель, который сделал самый значительный вклад в диалектику, мистифицировал её также в большей мере, чем кто-либо другой. Он ограничил число законов диалектики несколькими, перечисление которых и стало основным содержанием текстов на эту тему. Маркс взял диалектику на вооружение в своих сочинениях и несколько рационализировал её. Но он не дал её систематического построения, ограничившись отдельными разрозненными замечаниями. Энгельс придал диалектике вид учения о всеобщих законах бытия, распространив её на сферы, где она была лишена смысла (даже на математику), и оторвав её от сферы социальных явлений, где она была бы на своем месте. Обычным примером закона единства и борьбы противоположностей стали отношения плюса и минуса в математике и отношения пролетариата и буржуазии в социологии. В таком понимании из этого закона (как и из прочих) испарился всякий научный смысл. Преодолев гегелевскую идеалистическую мистификацию законов диалектики, марксизм принес с собой материалистическую вульгаризацию их. Последователи Маркса и Энгельса связали диалектику с идеологией и политикой, изобразив её как оружие пролетариата, как «алгебру революции». В странах победившего коммунизма диалектика в предельно опошленном виде стала составной частью государственной идеологии. Нет ничего удивительного в том, что диалектика стала предметом всеобщего презрения и насмешек.
Марксистская диалектика обычно определялась как наука о всеобщих законах развития природы, общества, человека и мышления, короче говоря, общие законы всего на свете. Во все времена, во всей вселенной. А откуда взялась такая уверенность, что нигде и никогда не было, нет и не будет случая, когда тот или иной всеобщий закон не будет действовать? Да и что такое закон? Я просмотрел сотни определений закона и не встретил ни одного, которое хотя бы мало-мальски терпимо придерживалось логической ясности. Все без исключения могут служить примерами логической безграмотности. И ведь все претендуют на высшую научность!
Слово «закон» неоднозначно. В конкретных эмпирических науках и в методологии этих наук говорят о законах науки (или о научных законах). При этом имеют в виду определенного типа суждения об исследуемых объектах. То, о чем говорится в таких суждениях, называют законами объектов. Речь идет об одном и том же, только в одном случае имеют в виду языковые выражения, а в другом то, что в них фиксируется. При этом законами науки (законами объектов) называют суждения самого различного логического типа. Их число включают обобщения результатов наблюдений и экспериментов, которым приписывают какую-то особо важную роль в науке, утверждения о причинно-следственных связях, о строении объектов и т. д. Тем самым смешиваются различные с логической точки зрения языковые выражения и, соответственно, явления изучаемой реальности. Феномен закона науки (и закона объектов) остается непонятым в его отличии от других от общего, причины, отношения, связи и т. п.