Райские яблоки
Я когда-то умру мы когда-то всегда умираем,
Как бы так угадать, чтоб не сам
чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем,
Не скажу про живых, но покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом,
завалюсь покрасивее набок
И ударит душа на ворованных клячах в галоп,
В дивных райских садах
наберу бледно-розовых яблок
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали гляжу
пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто
беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап тысяч пять
на коленях сидел.
Как ржанет коренной!
Я смирил его ласковым словом,
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Седовласый старик
слишком долго возился с засовом
И кряхтел, и ворчал, и не смог отворить и ушел.
И измученный люд не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг
с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва,
нас встречают малиновым звоном!
Все вернулось на круг,
и распятый над кругом висел.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я
благ?!
Мне чтоб были друзья,
да жена чтобы пала на гроб,
Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Петр Святой он апостол, а я остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок
Но сады сторожат и убит я без промаха в лоб.
И погнал я коней
прочь от мест этих гнилых и зяблых,
Кони просят овсу, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом
по-над пропастью пазуху яблок
Для тебя я везу: ты меня и из рая ждала!
Владимир Семенович Высоцкий
Я дышу, и значит я люблю
Серебряные струны
Песни 19601966 годов
«Я был душой дурного общества»
Я был душой дурного общества,
И я могу сказать тебе:
Мою фамилью-имя-отчество
Прекрасно знали в КГБ.
В меня влюблялася вся улица
И весь Савеловский вокзал.
Я знал, что мной интересуются,
Но все равно пренебрегал.
Свой человек я был у скокарей,
Свой человек у щипачей,
И гражданин начальник Токарев
Из-за меня не спал ночей.
Ни разу в жизни я не мучился
И не скучал без крупных дел,
Но кто-то там однажды скурвился, ссучился
Шепнул, навел и я сгорел.
Начальник вел себя не въедливо,
Но на допросы вызывал,
А я всегда ему приветливо
И очень скромно отвечал:
«Не брал я на душу покойников
И не испытывал судьбу,
И я, начальник, спал спокойненько,
И весь ваш МУР видал в гробу!»
И дело не было отложено
И огласили приговор,
И дали все, что мне положено,
Плюс пять мне сделал прокурор.
Мой адвокат хотел по совести
За мой такой веселый нрав,
А прокурор просил всей строгости
И был, по-моему, неправ.
С тех пор заглохло мое творчество,
Я стал скучающий субъект,
Зачем же быть душою общества,
Когда души в нем вовсе нет!
Серебряные струны
У меня гитара есть расступитесь, стены!
Век свободы не видать из-за злой фортуны!
Перережьте горло мне, перережьте вены
Только не порвите серебряные струны!
Я зароюсь в землю, сгину в одночасье
Кто бы заступился за мой возраст юный!
Влезли ко мне в душу, рвут ее на части
Только б не порвали серебряные струны!
Но гитару унесли, с нею и свободу,
Упирался я, кричал: «Сволочи, паскуды!
Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду
Только не порвите серебряные струны!»
Что же это, братцы! Не видать мне, что ли,
Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?!
Загубили душу мне, отобрали волю,
А теперь порвали серебряные струны
Тот, кто раньше с нею был
В тот вечер я не пил, не пел
Я на нее вовсю глядел,
Как смотрят дети, как смотрят дети.
Но тот, кто раньше с нею был,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Что мне не светит.
И тот, кто раньше с нею был,
Он мне грубил, он мне грозил.
А я все помню я был не пьяный.
Когда ж я уходить решил,
Она сказала: «Не спеши!»
Она сказала: «Не спеши,
Ведь слишком рано!»
Но тот, кто раньше с нею был,
Меня, как видно, не забыл,
И как-то в осень, и как-то в осень
Иду с дружком, гляжу стоят,
Они стояли молча в ряд,
Они стояли молча в ряд
Их было восемь.
Со мною нож, решил я: что ж.
Меня так просто не возьмешь,
Держитесь, гады! Держитесь, гады!
К чему задаром пропадать,
Ударил первым я тогда,
Ударил первым я тогда
Так было надо.
Но тот, кто раньше с нею был,
Он эту кашу заварил
Вполне серьезно, вполне серьезно.
Мне кто-то на плечи повис,
Валюха крикнул: «Берегись!»
Валюха крикнул: «Берегись!»
Но было поздно.
За восемь бед один ответ.
В тюрьме есть тоже лазарет,
Я там валялся, я там валялся.
Врач резал вдоль и поперек.
Он мне сказал: «Держись, браток!»
Он мне сказал: «Держись, браток!»
И я держался.
Разлука мигом пронеслась,
Она меня не дождалась,
Но я прощаю, ее прощаю.
Ее, как водится, простил,
Того ж, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был,
Не извиняю.
Ее, конечно, я простил,
Того ж, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был,
Я повстречаю!