Что нужно, то нашел. А вы, Катерина Львовна, застегнули бы халатик. Выставляете свое откормленное тело!
Да как ты смеешь говорить такое?! Глаза Блудилиной налились кровью. Не ты ли клялся мне в любви, не ты ли целовал мне ноги?!
Вы их сами подставляли. Пусть теперь их Казимир Васильевич целует.
Тут Сонетка голос подала:
Сережа, не груби. Она ведь втрое старше нас.
И тут Катерина Львововна бросилась на грудь Сергею и принялась страстно целовать его.
Ты мой и только мой! Никому я не отдам тебя. Слышишь? Никому и никогда! С тобой останусь до гробовой доски. А ты, Сонетка, убирайся вон! И чтобы больше я тебя не видела. Иначе, грех возьму на душу и вас убью обоих.
Сонетка попятилась к двери.
Не вздумай уходить! Остановил ее Сергей. Катерина Львовна, прошу еще раз: благословите нас!
Катерина Львововна зарыдала, бросилась к дивану, извлекла из-под него припасенный загодя топор.
Господи, прости мой грех И замахнулась на Сонетку.
Сергей отнял у нее топор.
Не бери новый грех на душу, Катерина Львовна! У тебя их, как на собаке блох. Благослови нас, и мы с миром разойдемся.
Со стены сорвав икону Божьей Матери, Блудилина распахнула секретер и достала пачку соли, на которой слово «СОЛЬ» было заклеено бумажкой с надписью «КРЫСИНЫЙ ЯД». Перед Сонеткой и Сергеем упала на колени:
Силком благословляю вас. Господи, прости мой грех и прими меня, блудницу. Не смогу я больше жить. Я лучше отравлюсь.
Сергей выхватил из рук Блудилиной крысиный яд.
Не смей! И поклянись Божьей Матери, что отныне не будешь греховодить!
Не могу поклясться перед Божьей Матерью, потому как чёрт во мне сидит. А как изгнать его, не знаю.
Сходи к батюшке на исповедь. Он с Божьей помощью тебе поможет.
***
Катерина Львовна поехала в деревню к давней набожной подруге Василисе Тимофеевне расспросить ее в подробностях, как проходит исповедь и как вести себя на ней.
Полностью откройся батюшке, сказала Василиса Тимофеевна. Не таи свои грехи, а повинись чистосердечно.
Я стесняюсь
Не стесняйся, батюшка тебя поймет. Вашего отца Пафнутия я ой как знаю! Пока он рясу не надел, уж так грешил, что девки, как его завидят, разбегались без оглядки. Помню, как и меня он заарканил. Вломился в избу, когда одна в дому сидела. Мать с отцом в Коклюшкино уехали продавать курей. Ну, он и давай меня ломать. До него я девушкой была, а меня он бабой сделал. Вот тогда-то в первый раз я на исповедь-то и пошла. Тогдашний батюшка Лаврентий (храни его Господь на небесах!), облегчил мне душу. Ушла я от него просветленная и лёгкая, как после бани. Полетела, точно птица на крылах.
Василиса! Оборвала ее Блудилина. Да что ты о себе заладила? Как ты стала бабой, мне неинтересно. А то не знаю я, как бабами становятся! Ты расскажи, как исповедь проходит и как должна я к ней готовиться.
Катюша, я так тебе скажу. Три дня до исповеди и три дня после ты от сношений с мужиками воздержись. Хотя Апостол Павел в одном из своих посланий написал: «Брак во все дни честен и ложе непорочно». Но он имел ввиду законное супружеское ложе, а не ложе блудников или изменников. Так что, решай сама, согласно своей совести и долгу перед Богом. А уж Господь сам тебя рассудит.
***
7 ноября Красные Кресты, как всегда, отмечали Красную праздничную дату. Две колонны демонстрантов повстречались на мосту реки Болячки. Красные флаги, красные воздушные шары, красные лица мужиков, налитые портвейном.
Над Болячкой гремела медь оркестра. Надсадно фальшивила труба, невпопад дубасил барабан.
В сутолоке праздничного шествия целовались демонстранты:
С красным праздничком!
Воистину, с красным!
Одна колонна двигалась в сторону Красной площади. Другая, «отстрелявшись», шла ей навстречу. Во главе колонны, которой еще только предстояло «отстреляться», шагала Катерина Львовна Блудилина. Помолодевшая, голова повязяна яркокрасной шелковой косынкой, на груди, выпирающей из-под джинсовой модной куртки, такой же яркокрасный бант. Переполненная праздничными чувствами, Катерина Львовна запела: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!». Колонна дружно подхватила: «И сердцу тревожно в груди, И вновь продолжается бой!».
Вдруг в «отстрелявшейся» колонне она увидела Сонетку и Сергея. В обнимку, счастливых и смеющихся.
Катерина Львововна оцепенела и остановилась, сбиваемая с ног плотными рядами демонстрантов. Песня о Ленине застряла в горле.
Голову сверлил навязчивый припев: «И вновь продолжается бой!».
В Катерине Львововне нехорошо зашевелился тот самый черт, так до конца и не покинувший ее на исповеди у батюшки Пафнутия.
Блудилина бросилась в колонну, в которой шли Сонетка и Сергей. Что было дальше, Катерина Львовна не помнит. Да и впомнить никогда уже не сможет.
Блудилина вцепилась в горло насмерть перепуганной Сонетки, потащила девушку на край моста и вместе с ней бросилась в Болячку.
Мужчины, не поминайте лихом! Я вас любила и служила вам и телом и душой! Успела выкрикнуть Катерина Львовна и вслед за Сонеткой навсегда скрылась под водой
Клубника с хреном
Истории сантехника Николая Волобуева
Прихожу к Валюхе, бабе глубоко бальзаковского возраста. Ей за сорок с небольшим довеском.
Она полы на кухне драит. Юбку подоткнула выше некуда, ляжками сверкает.
Я к тебе.
Вижу, не слепая.
Как ты можешь видеть, дура, если ты ко мне кормой стоишь?
А у меня в ней третий глаз имеется, говорит Валюха.
Глазастая! Говорю Валюхе и выставляю коньячную бутылку.
Гляди-ка! То портвейновым меня травил, а тут коньяк
Халтура подвернулась, вот и раскошелился.
Озорничать пришел?
Ну.
Коля, да как-то не с руки сейчас озорничать. Дел по самый подбородок. Умотана я в стельку.
Раскочегаришься!
Валюха стягивает блузку.
Бюстгалтер снять?
Не надо! Зашибёшь своими выменями!
Оконьячили бутылку. Поозорничали.
Ну, я пошел, говорю Валюхе. У меня еще четыре вызова.
Зайди, как освободишься, у меня на кухне кран потёк.
Ну, зашел я вечером. Заменил прокладки в кране. Поозорничали. Эх, Валюха, до чего же кочегаристая баба!
Кореш хвалится:
Вчера девицу снял. Коса у ней до поясницы.
Потом подумал и руку опустил до самой задницы!
Валерка новую жену привез. То ли из Самары, то ли из Саратова. Худющая, как палка! А потом стала расползаться, как тесто из опары. Дрожжами, что ли, он её откармливал?..
У меня сосед был, Васька Квасов. Евреев называл жидами. Я говорю ему:
Ты, русский, дочь отдал в милицию работать, а жид свою в Москву послал учиться. В МГУ. Почувствуй разницу!
Зашел в кабак культурно отдохнуть. Угодил за столик с тремя «белыми воронами»: один «зашитый», второй инфарктник, третий язвенник. Сидят и глушат минералку. Гляжу на них, с души воротит. Засадил фужер водяры, рассчитался и ушел.
Говорю приятелю:
Вчера в кино зашел. И на самом интересном месте кто-то воздух опоганил. А вокруг меня сидят одни девицы. С виду вроде как студентки. Представляешь?!
А что, по-твоему, газы у студенток должны духами пахнуть?!
Мой товарищ сочинил рассказ. Называется «Аборт». Описал во всех подробностях. Дал почитать. Я прочитал.
Ну, что?
Ну как тебе сказать?.. Ты сам аборт-то делал?
Ты чё?!
Вот и я про то
У нас сосед был, старый фронтовик. Колотил жену, почём зря, когда надо и когда не надо.
Жена кричала на него:
Меня в войну Господь от бомбежки охранил, а от тебя, от ирода, и подавно охранит! Помоги мне, Господи!
И Господь её услышал. Дядя Федя вскоре взял да помер.
На нашей улице живет еврей Ефим Копейкис. Пацаны ему проходу не давали: «Дяденька, а дяденька, подай копеечку!». Ефиму это надоело. Пошел в паспортный отдел милиции и взял фамилию Рублёв. Теперь не рад. Пацаны кричат: «Дяденька, дай рубль!».
Мне Васёк хохму рассказал. Врёт, наверное.
Зашел вчера к одной мадамке. Разделся и стою на изготовке. А тут кто-то в дверь звонит. Я в шкаф рванулся. Открываю. А там еще двое дожидаются. Третьим будешь, говорят.
Лежим в койке, озорничаем. Звонит телефон. Она поднимает трубку. Муж звонит.
Ты чё так запыхалась?
Полы в спальне мою
Завалил её на койку.
Ты разделась бы!
Я стесняюсь.
Ну, хотя бы валенки сыми!
2016 г.
Пушкин в Яропольце
Справка: Село Ярополец, лежащее примерно в 15-ти километрах от Волоколамска, хорошо известно любителям истории благодаря двум великолепным усадьбам и первой в Подмосковье гидроэлектростанции.
В 1684-м году село Ярополец было пожаловано украинскому гетману П. Д. Дорошенко. В 1712-м году большое поместье было разделено между двумя сыновьями гетмана. Впоследствии одна часть имения перешла во владение рода Чернышёвых, а вторая стала собственностью Загряжских. В 1825-м году загряжскую усадьбу унаследовала Наталья Ивановна Гончарова, мать жены Пушкина. Поэт дважды приезжал в имение своей тёщи, и, видимо, по этой причине гончаровским владениям в новой истории повезло гораздо больше, чем чернышёвским.