Окопы окопы Тогда, когда мы их рыли, то недоумевали зачем нам окопы да ещё в полный профиль? За нами стоит батальон, эксадрилья. Если немцы нападут, то через несколько минут подойдёт подмога и от нападавших, только полетят клочки по закоулочкам. Однако всё пошло совершенно не так.
Мы ещё не знаем, что немецкой военщиной атакованы сразу все заставы нашего отряда и не знаем, что в Скродске на нашей 17-й заставе идёт бой, что порваны линии связи и что здесь идёт не просто разведка боем, а самое настоящее глобальное наступление немецких батальонов. Так началась Великая Отечественная война на вверенном мне участке границы моей Родины.
Нас отцы командиры научили хорошо стрелять и это сказывается. «Каждая пуля в цель», говорили они. И наши пули летят в цель. Мы видим, как падают немецкие солдаты; ими уже усеян весь берег, но они, не взирая на потери, лезут и лезут. Немцы уже совсем рядом. Мы начинаем закидывать их гранатами.
Наступление противника выдыхается, некоторые фрицы прячутся за трупы, другие лежат среди убитых и не шевелятся, выдавая себя за мёртвых. Обнаруживаю такого фрица и тут же всаживаю мнимому трупу в голову пулю. Вижу, как после выстрела немец дёргается и затихает.
Мы уже выдержали несколько атак, патроны и гранаты на исходе. У меня осталось несколько винтовочных патрон, две гранаты я бросил в атакующих, одна осталась. С одной гранатой много не повоюешь.
У немцев автоматы. Противник буквально засыпает нас свинцом. У нас появились раненые и убитые. Младшего политрука не видно. Нами никто не командует, мы воюем сами. Понимаем, что одними винтовками нам немцев не остановить, нужен пулемёт.
Пулемёт и патроны на заставе. Мы отступаем к заставе. Она не близко. Немцы идут за нами по пятам. Вот и застава, входим и видим пустые, избитые пулями помещения. Полы устланы битым оконным стеклом и пулемётными гильзами. Ясно, что на заставе шёл бой.
На столе стоит пулемёт «максим», но без затвора. Ствол его ещё тёплый. Значит бой был совсем недавно. Почему бойцы бросили пулемёт непонятно; возможно в него попал осколок от гранаты или мины; возможно, пулемётчик с оставшимися патронами остался прикрывать отход товарищей, а как только стрелять стало нечем вывел пулемёт из строя.
Ясно одно пограничники с заставы отступили, но в каком направлении они пошли, неизвестно. Атаковавшие здание заставы, подразделения немцев, по всей видимости, их преследуют. Надо срочно принимать решение. Пулемёта у нас нет, и теперь не будет, патронов тоже. Главное сейчас, это оторваться от немцев.
Ржаное поле
Мы, человек десять, не более, отступаем по ржаному полю, рассеявшись и огрызаясь редкими выстрелами из винтовок. Офицеров среди нас нет.
Поле, шириною с километр, увешано тяжёлыми колосьями ржи. Она по грудь, стебли мешают идти, вяжут ноги. За полосой, на взгорке, виднеется кустарник. Мы все, оставшиеся в живых, норовим как можно быстрее перебежать полосу ржи и укрыться в этом кустарнике за бугром.
Нашему отступлению мешают белополяки. Рядом стоит деревня, и они с чердаков ведут по нам прицельный огонь из винтовок. Стреляют неважно. Но вот с крыши забил и пулемёт. Откопали где-то и его. Пулемёт это плохо. Надо снять пулемётчика. Я умею отлично стрелять. Это никуда не денешь, рос в семье охотников и этому меня учил ещё дед Илларион, а застава приучила к трёхлинейке. Из неё я могу стрелять быстро и из любого положения.
По пулемётчику бью с колена. Тщательно выцеливаю изрыгающий пламя ствол и нажимаю курок. Выстрел, пулемёт смолк и больше уже не начинает стрелять. Понятно, это был пулемётчик-одиночка. У него не было замены, но белопольские винтовки продолжают бить. Опаснее их всё же немцы; обученные и натренированные они наступают нам на пятки.
И вот, неожиданно сзади заговорил уже не польский, а немецкий пулемёт. Это самое опасное. Своей прицельной дальнобойностью он не оставляет нам шансов выйти из этой ржи живыми. Я бегу, оглядываюсь назад, и вижу, что нас, бегущих, становится всё меньше и меньше. И тут очередь скашивает передо мной полоску ржи. Колосья не падают на землю, а виснут на соседних растениях. «Это конец» мелькнуло в голове. Я знаю, что сейчас пулемётчик возьмёт чуть ниже и всё. «Падай!» буквально завопил весь мой организм. Но упасть я не успел.
Везение первое
Пламенем ожгло ноги выше колен. Я упал, но не потерял сознания. Это меня спасло. Несколько пуль вонзились в толстые места ног выше колен. Если б я потерял сознание, то наверняка бы истёк кровью. Кровь ушла бы быстрее, чем я успел бы очнуться и принять меры. Везением было и то, что я во время нападения фашистов на границу был в наряде, а стало быть, находился в полном боевом снаряжении. Это очень важно. У меня есть и винтовка, и граната, и медицинский пакет. Я разрываю пакет и начинаю перебинтовывать ноги. Бинтов для такого ранения не хватает, тогда я снимаю нательное бельё, разрываю его на полосы и наматываю полосы выше бинтов, кровь останавливается.
Везение первое
Пламенем ожгло ноги выше колен. Я упал, но не потерял сознания. Это меня спасло. Несколько пуль вонзились в толстые места ног выше колен. Если б я потерял сознание, то наверняка бы истёк кровью. Кровь ушла бы быстрее, чем я успел бы очнуться и принять меры. Везением было и то, что я во время нападения фашистов на границу был в наряде, а стало быть, находился в полном боевом снаряжении. Это очень важно. У меня есть и винтовка, и граната, и медицинский пакет. Я разрываю пакет и начинаю перебинтовывать ноги. Бинтов для такого ранения не хватает, тогда я снимаю нательное бельё, разрываю его на полосы и наматываю полосы выше бинтов, кровь останавливается.
От потери крови, теряю силы, падаю в рожь, понимая своё безвыходное положение. В голове мелькает: «Выползу ли я с этого поля на одних руках? Если не смогу ползти, то сумею ли перекатываться?» вопросы и вопросы, а немцы после пулемётного обстрела пойдут в атаку, и будут добивать нас раненых. Пробую ползти. Тело от пояса и ниже, как мешок набитый ватой и песком. Руки устали и перестали слушаться. Пытаюсь перекатываться. Неимоверная боль в ногах, а до заветного бугра ещё далеко. Хотя, что меня ждёт за этим бугром, я тоже не знаю.
Вдруг немецкий пулемёт смолк. Я приподнимаюсь на локтях и смотрю на поле. По нему идут вразрядку немцы и короткими очередями достреливают раненых пограничников. Я опускаюсь на землю и ползу, цепляясь за растения.
Немецкие автоматчики подходят всё ближе и ближе. Я понимаю, что они подойдут ко мне быстрее, чем я доползу до этого бугра. Проверяю винтовку и обнаруживаю в ней один единственный патрон. Мелькнула мысль: «Как будто специально для себя оставил. Но нет. Так не пойдёт. Это называется застрелиться за свой счёт. Такого не будет. Одного автоматчика я заберу с собой на тот свет, а вот другой меня обязательно добьёт, только уже своим патроном и за счёт своего рейха».
Глаза заливает пот, в прогал полёгшей ржи, где я только что прополз, вижу, как немецкий автоматчик стреляет в спину пограничнику. Передёргиваю затвор винтовки и, стреляю в автоматчика, почти не целясь, тот падает.
Второй автоматчик, после моего выстрела, приседает и двигается ко мне перебежками. Нащупываю в подсумке гранату и тянусь к ней рукой.
Везение второе
Мысль о том, как лучше использовать оставшийся боеприпас прерывается из-за заработавшего русского пулемёта «максим» на взгорке, куда я и полз. Очередями он прижимает немцев к земле и заставляет замолчать немецкий пулемёт. От радости у меня на глазах наворачиваются слёзы. Этот пулемёт дарит мне надежду на спасение. И вот оно, это спасение. Два солдата от пулемёта «максим», ползут мне навстречу, я их вижу. Это не пограничники. Солдаты уже рядом. Они подхватывают меня под руки и ползком тащат в направлении своего пулемёта.
Боль в ногах неимоверная. Наконец, вот он этот бугор, вот пулемёт, около которого хлопочут два бойца, и рядом тот кустарник, о котором я мечтал на поле. Только радоваться было рано.
Вытащившие меня бойцы и пулемётчик вдруг стали сниматься с позиции. «Ты вот что, говорит старший пулемётного расчёта, Мы тебе помогли, а дальше ты уж сам, как можешь. Нам надо задание выполнять. У нас приказ». После этих слов солдаты подхватывают пулемёт и исчезают за кустами.
Везение третье
«Вот тебе на, думаю я, кому я здесь нужен? Немецкие автоматчики скоро поймут, что русский пулемёт сменил позицию и ринутся сюда. Надо что-то делать?». Оглядываю местность. На ржаном поле уже не видно пограничников, только блестят каски немецких солдат.
В первую очередь отмечаю, что где-то совсем рядом, ревут двигатели проезжающих автомашин. Это дорога. Приглядываюсь. Вижу средь кустов и редких деревьев проезжающие на большой скорости ЗИСы, полуторки, эмки. До них метров сто, не больше. От меня к дороге идёт, поросший травой, склон.
Ползу по склону. Вниз по траве ползти гораздо легче, чем по ржаному полю. В некоторых местах я скольжу по траве. Подползаю к самой кромке асфальта. Вижу, что впереди, метрах в пятидесяти, дорога делает крутой поворот и уходит от границы. Начинаю лёжа голосовать. Машины не останавливаются. Они, как закусившие удила скакуны летят и на всём скаку, не тормозя, поворачивают влево, отчего их колёса визжат и пищат.
Думаю: «Кажется, меня здесь никто подбирать не собирается». Оцениваю дорожную обстановку: справа откос, слева крутой кювет, а дальше овраг, объехать препятствие будет нельзя. Я достаю гранату из подсумка и голосую гранатой, показываю её водителю приближающегося грузовика и выкатываюсь с гранатой на дорогу.