Элнер его не удерживала, не умоляла остаться, однако, вернувшись в тот вечер домой, Мэкки как следует все обдумал. Благодаря Элнер он понял: хоть и велик соблазн начать все заново, он не готов перечеркнуть годы, прожитые с Нормой, причинить горе Линде и, может статься, разрушить им жизнь. И жизнь Лу тоже. Когда он рассказал Элнер о своем решении, та улыбнулась: «Я так рада, Мэкки! Что бы я делала без такого дружка, как ты?» Больше они к этому разговору не возвращались.
Норма ни о чем не догадывалась, однако Мэкки именно из-за Лу продал магазин скобяных товаров и потащил семью во Флориду подальше от Лу, которую не мог забыть. Даже когда она вышла замуж и уехала из штата, жгучая боль пронзала Мэкки, стоило ему вспомнить ее лицо или уловить в толпе запах тех же духов. Но, как поется в песне, «время лечит все раны». Время и расстояние заглушили боль, изгладили память о Лу, и Мэкки почти перестал о ней думать.
Тетя Элнер не только сохранила его семью если бы не она, Мэкки и Норма просто-напросто не поженились бы. Обоим было по восемнадцать, и они любили друг друга без памяти, но мать Нормы, Ида, и слышать ни о чем не хотела. «Замуж за Мэкки? Только через мой труп!» Сын жестянщика не лучшая партия для ее единственной дочери. Уже было решено через неделю отправить Норму в колледж, а после телефонного разговора со старшей сестрой Ида вдруг смягчилась и дала согласие на их брак. Никто так и не узнал, что сказала Элнер, но в итоге Мэкки женился на Норме и не мыслил жизни без нее, дочки Линды и внучки Эппл. Он представлял, как тяжело ему будет без тети Элнер. Он тосковал по ней уже сейчас и знал, что вместе с нею уходит безвозвратно и вся его прежняя жизнь.
Молоденькая медсестра провела Мэкки в конец коридора, бесшумно открыла дверь палаты, зажгла свет, и Мэкки увидел тетю Элнер, все в том же старом коричневом халате, который Норма терпеть не могла. Мэкки подошел ближе, опустился на стул возле кровати, взял тетю Элнер за руку. Кто-то пригладил ей волосы, убрал со лба седую прядь, и лежала она так безмятежно, будто просто уснула.
Побудьте здесь сколько захочется, мистер Уоррен, шепнула медсестра. А если понадоблюсь я рядом, в коридоре.
Медсестра вышла, прикрыв дверь, а Мэкки, не выпуская руки тети Элнер, упал головой на кровать и зарыдал, как ребенок. «Куда она ушла? думал он. Где теперь эта чудесная женщина?»
Куда она ушла
Когда Ида распахнула двери в конце коридора, глазам Элнер предстало дивное, ослепительное зрелище, и от восторга у нее перехватило дыхание. Сверкающая хрустальная лестница вела прямо в небеса, к большой круглой луне.
Элнер повернулась к Иде со слезами на глазах:
Я и вообразить не могла такой красоты!
Так и думала, что тебе понравится, отозвалась Ида.
Уже на лестнице Элнер заметила в руках у сестры сумочку. «Только Иде придет в голову взять с собой в рай сумочку», подумала она и от души расхохоталась.
Ида спросила:
Что смеешься?
Да так, увильнула от ответа Элнер. Вспомнилось кое-что.
Сумочку в гроб матери положила Норма, поскольку Ида считала, что показаться на людях без сумочки для женщины все равно что выйти из дому голышом. Элнер чуть было не рассказала сестре, что сумочкой она обязана Норме, но вовремя одумалась: стоит заговорить про похороны Ида тут же опять припомнит Тотт Вутен.
Пока сестры шли по лестнице, небо вдруг стало темнеть, окрасилось полночной синевой; всюду: и над головой, и даже под ногами замерцали крохотные звездочки. Элнер обомлела от восторга. Она всегда мечтала прогуляться по небу, среди звезд, и вот мечта сбылась.
Элнер и Ида поднимались все выше, и луна у них над головами будто выросла, окрасилась теплой желтизной и золотом, засияла во тьме, как мириады светлячков. Долгий подъем оказался на удивление легким, и Элнер заметила:
Я-то думала, что устану карабкаться, а на деле ничуть не запыхалась.
Луна тем временем вновь сменила цвет, из золотой сделалась ослепительно белой, а как только Элнер и Ида взошли на верхнюю ступеньку, на их глазах луна превратилась в гигантскую круглую перламутровую пуговицу.
Ну и ну! изумилась Элнер, и в эту самую минуту в центре пуговицы открылась арка. Элнер с Идой шагнули внутрь.
Вновь ярко засияло солнце, и стало светло как днем. Элнер застыла на миг, глядя вокруг: так вот каков рай! Ни белых облаков, ни порхающих ангелов, но тоже красиво. Похоже на ботанический сад в Канзас-Сити, куда ее не раз водила Ида. Трава сочная, зеленая, повсюду цветы.
Вновь ярко засияло солнце, и стало светло как днем. Элнер застыла на миг, глядя вокруг: так вот каков рай! Ни белых облаков, ни порхающих ангелов, но тоже красиво. Похоже на ботанический сад в Канзас-Сити, куда ее не раз водила Ида. Трава сочная, зеленая, повсюду цветы.
Ну как? поинтересовалась Ида.
Чудесно! улыбнулась Элнер. Подняв глаза, она отметила, что небо здесь не привычно голубое, а переливается всеми цветами радуги. Элнер протянула руку, и цветные блики розовые, голубые, нежно-зеленые заиграли на ее ладони. Будто идешь по радуге, правда, Ида? Помнишь письмо той женщины на радио, в программу Соседки Дороти, о том, как она оказалась внутри радуги? Вот и мне выпало такое счастье.
Они продолжили путь, и вдруг Элнер вспомнила кое-что еще:
Послушай-ка, Ида А мне теперь откроются все тайны бытия? Ведь недаром говорят, что после смерти будешь знать все?
Ничего не могу тебе сказать, Элнер, я всего лишь твоя провожатая. Что тебе положено, узнаешь сама.
Мне не терпится узнать, как мир устроен! Умираю от любопытства! Может, хотя бы намекнешь?
Извини, вздохнула Ида. Не могу.
Ладно, раз уж тайны и откровения под запретом, расскажи хотя бы, как выглядит Бог.
Ида молча шагала дальше.
Элнер с трудом поспевала за ней.
Скажи мне тогда вот что: он и в жизни такой, как на картинках? Я не испугаюсь, когда его увижу?
Ида не ответила, лишь отрицательно покачала головой: бояться, мол, нечего.
Честно признаюсь, Ида, страшновато мне. Ему есть за что на меня злиться. Кое о чем я точно жалею: зачем я подсунула маленькому Лютеру Григзу слабительную конфету? Должно быть, вообще себя не помнила. Могу я сослаться на временное помрачение ума? Как по-твоему?
По-моему, тебя ждет самый главный в жизни сюрприз.
Хм призадумалась Элнер. Что за сюрприз большой или маленький? Приятный или не очень?
Одно только скажу (а дальше молчок): сюрприз тебя ждет очень приятный.
У Элнер чуть-чуть отлегло от сердца.
Это хорошо, произнесла она вслух, а про себя подумала: «Если он о конфете не вспомнит, я и не заикнусь». Не успели они сделать и нескольких шагов, как Элнер опять принялась выпытывать: Можно ему задавать вопросы или надо стоять по стойке «смирно» и слушать?
Молчание.
Надо сделать реверанс? Или опуститься на колени? Или что? Элнер хотела все сделать правильно, но от Иды толку было мало. Ну скажи хоть, будет он на меня сердиться, как по-твоему?
Ида, верная слову, упорно не желала больше ничего говорить, и Элнер это злило до крайности. «Знает ведь все, думала Элнер. Знает и молчит. Как всегда».
Пока сестры не спеша шли по тропинке, Элнер вспомнила кое о чем еще.
А куда запропастилась наша семейная Библия, Ида? В последний раз я ее видела у Герты, а после твоей смерти она подевалась куда-то.
Я ее закопала.
Где?
Не помню.
Зачем?
Думала, так лучше.
Почему?
Потому, Элнер, что в ней записаны наши семейные тайны, и их не должен знать кто попало. Надеюсь, ты тоже не хочешь, чтоб чужие совали нос в наши дела? А почему ты спросила?
Хотелось бы знать точно, сколько мне лет. Под девяносто?
Фу, Элнер, скорчила гримаску Ида. Я о годах никогда не задумывалась. Велика важность возраст! Человеку столько лет, на сколько он себя чувствует.
Элнер не сомневалась, что сестра что-то скрывает. «Ей-богу, кипела про себя Элнер, прекрасно она помнит, где зарыла Библию и сколько лет им обеим. И вообще если она умерла в пятьдесят девять, то коровы летают, а после смерти продолжать молодиться глупость несусветная».
Тропинка вилась дальше. По пути Ида вспомнила об их средней сестре Герте. В день ее похорон было очень морозно, хмуро. Ида укуталась в толстую меховую шубу, и ей ничего не стоило спрятать увесистую Библию за пазуху и вынести из дома. Сжечь Священное Писание, бросить в реку, вырвать злополучные страницы или совершить иное богохульство у нее не хватило духу, и Ида припрятала Библию до весны, а когда потеплело, обернула куском фланели, положила в большую пластмассовую коробку и зарыла в цветнике. Без малейшего зазрения совести. Ида всю жизнь врала о своем возрасте почему бы и не продолжить? К тому же убавить себе годик-другой и не ложь вовсе, без этого не прожить на свете.
Знай Дженкинсы, что их сын Герберт надумал жениться на женщине восемью годами старше, они бы воспротивились браку. Иде с трудом удалось отхватить приличного жениха. Отец Герберта владел несколькими банками в разных концах штата и был местной знаменитостью. Герберт звезд с неба не хватал, но для Иды он был последней надеждой выбиться в люди, она уцепилась за эту возможность и вовсю пользовалась своим положением, став женой главы банка. Пусть банк малюсенький, в захолустном городишке Элмвуд-Спрингс, но Иду так и распирало от гордости. Однако постоянное притворство давалось ей нелегко. Однажды Ида чуть не попалась: какая-то завистница подбросила Герберту ее школьный дневник. Не моргнув глазом, Ида насочиняла, что это чужой: была, мол, еще одна Ида Мэй Шимфизл, дальняя родственница, которая давным-давно уехала. И простодушный Герберт принял все за чистую монету.