Пробуждение - Маргарет Этвуд 26 стр.

У них был звездный флаг, как у всех американцев, и миниатюрная переводная картинка на носу лодки. Они показывали нам, что мы на занятой ими территории.

 Ну, еще увидимся,  бросил второй, с кормы.

Их лодка проплыла мимо нас к следующему бобровому домику.

Удочки фирмы «Рэйган», непроницаемые лица, как космические шлемы, глаза снайперов это сделали они; их покрывал холодный блеск вины, словно фольга. У меня в памяти всплыли истории, которые я слышала про американцев: они набивают понтоны своих гидросамолетов нелегально выловленной рыбой, приделывают второе дно к своей машине с двумя сотнями форелей на сухом льду лесничий поймал их случайно.

«Это паршивая страна,  сказали они, когда он отказался от взятки,  ноги нашей здесь не будет».

Они напивались и развлекались, гоняясь за гагарами на своих моторках, не оставляя их в покое, когда те ныряли, и не давая возможности взлететь, пока несчастные не погибали от усталости или под винтом их лодки. Бессмысленное убийство это для них игра; после войны им скучно.

Солнце почти зашло, с другой стороны неба разливалась чернота. Мы принесли с собой четыре рыбы, и я обрезала ветки молодого деревца, чтобы получилась рогатка, и нацепила на нее рыб за жабры.

 Фу,  сказала нам Анна,  от вас несет, словно тут рыбный рынок.

 Сейчас бы пива,  сказал Дэвид.  Надо было спросить у янки, у них явно есть.

Я пошла к озеру с куском мыла, чтобы смыть с рук рыбью кровь. Анна направилась за мной.

 Господи,  вздохнула она,  что же мне делать? Я забыла косметику, он меня убьет.

Я рассмотрела ее: в сумерках лицо было серым.

 Может, не заметит,  сказала я.

 Заметит, не сомневайся. Если не сейчас пока еще не все стерлось,  так утром. Он хочет, чтобы я постоянно выглядела как молоденькая цыпочка, иначе бесится.

 Ты можешь хорошенько перепачкать лицо,  подала идею я.

На это она ничего не ответила. Села на камень и опустила голову на колени.

 Он мне это припомнит,  сказала она обреченно.  У него есть целый наборчик правил. Если я хоть одно нарушу, он меня наказывает, только он их постоянно меняет, так что никогда не знаешь. Он псих, у него чего-то не хватает понимаешь, о чем я? Ему нравится заставлять меня плакать, поскольку сам он не может.

 Но это не так уж страшно,  произнесла я,  забыть косметику.

Она издала горловой смешок, похожий на кашель.

 Дело не в макияже; ему лишь бы прицепиться. Он все время следит за мной, ждет оправданий. И тогда он или совсем мне не вставит, или будет так долбить, что больно станет. Наверное, ужасно, что я говорю все это.  Белки ее глаз сверкнули в полутьме.  Но если сказать ему что-то такое, он просто отшутится говорит, у меня голова как из мыльной оперы, говорит, я все выдумываю. Но это правда, ты же понимаешь.

Она обращалась ко мне как к судье, но при этом не доверяла, она боялась, что я начну говорить с ним у нее за спиной.

 Может, тебе надо уйти,  предложила свое решение я,  или получить развод.

 Иногда я думаю, он этого хочет, уж и не знаю. Когда-то нам было хорошо, потом я по-настоящему полюбила его, а он не выносит этого, не выносит моей любви. Разве не смешно?

Анна накинула на плечи кожаную куртку моей мамы, она взяла ее, поскольку у нее не было теплого свитера. Мамина куртка на ней смотрелась нелепо, несуразно. Я попробовала думать о маме, но ничего не получилось; единственное, что мне вспоминалось,  это история, которую она рассказала когда-то, о том, как в детстве они с сестрой сделали себе крылья из старого зонтика; они спрыгнули с крыши амбара, надеясь полететь, и она сломала обе лодыжки. Мама смеялась, вспоминая об этом, но мне история казалась жутковатой и грустной нестерпимая неудача.

 Иногда я думаю, он бы хотел, чтобы я умерла,  сказала Анна,  у меня бывают такие сны.

Мы вернулись назад, я разожгла костер и намешала немного какао с сухим молоком. Теперь вокруг было темно, только пламя костра плясало, искры взвивались спиралями, угольки внизу мигали красным, когда налетал ночной ветер. Мы сидели на подстилках: Дэвид одной рукой обнимал Анну, а мы с Джо не касались друг друга.

 Это напоминает мне девочек-скаутов,  сказала Анна игривым тоном, который когда-то казался мне естественным.

Она начала петь несмело, запинаясь:

Слова летели в темноту, тонкие, как дым, и тут же испарялись. С другой стороны озера прокричала неясыть, быстро и мягко, словно ударила крылом по барабанной перепонке, перекрывая голос Анны, сводя на нет ее пение. Анна оглянулась: она это почувствовала.

Слова летели в темноту, тонкие, как дым, и тут же испарялись. С другой стороны озера прокричала неясыть, быстро и мягко, словно ударила крылом по барабанной перепонке, перекрывая голос Анны, сводя на нет ее пение. Анна оглянулась: она это почувствовала.

 Теперь поем все вместе,  сказала она, хлопая в ладоши.

 Что ж,  отозвался Дэвид,  спокойной ночи, дети.

И они с Анной ушли в свою палатку. Там на секунду зажегся свет и погас.

 Идешь?  спросил Джо.

 Через минуту.

Мне хотелось дать ему время заснуть.

Я сидела в темноте, со всех сторон меня поглаживали звуки ночи. В отдалении светился костер американцев, тускло-красный глаз циклопа вражеский лагерь. Я пожелала им зла: «Пошли им страданий,  молилась я,  переверни их лодку, сожги их, вскрой их». Сова, ответь мне: нет ответа.

Я заползла в палатку, отведя москитную сетку; нащупала фонарик, но включать не стала, не хотела беспокоить Джо. Я разделась на ощупь; рядом виднелся его силуэт, неподвижный и удобный, как бревно. Пожалуй, только в такие моменты я и могла испытывать к нему нечто вроде любви когда он спал, ничего не требуя. Я легко погладила его по плечу, как могла бы гладить дерево или камень.

Но он не спал пошевелившись, протянул ко мне руки.

 Извини,  сказала я,  думала, ты спишь.

 Ладно,  произнес он,  я сдаюсь, ты победила. Мы забудем все, что я говорил, и сделаем как ты хочешь, как было раньше, хорошо?

Было слишком поздно, я так не могла.

 Нет,  сказала я.

Я уже съехала.

Его рука сжала мою со злостью и отпустила.

 Светозарные яйца Христовы,  сказал он.

Темный силуэт Джо навис надо мной, я съежилась он словно собирался меня ударить; но он отвернулся и закутался в спальный мешок.

Сердце мое стучало, я сидела на месте, вслушиваясь в звуки по другую сторону холщовой стенки. Писки, шорохи в сухих листьях, хрюканье ночные животные, никакой опасности.

Глава пятнадцатая

Крыша палатки просвечивала, как влажный пергамент, в крапинках утренней росы. Птичьи голоса кружили у меня в ушах, перемешиваясь, точно водомерки на проточной воде, наполняя воздух текучими звуками.

Среди ночи раздался рев Джо приснился кошмар. Я тронула его, это было безопасно, он был в спальном мешке, все равно что в смирительной рубашке. Он сел, толком не проснувшись.

 Это не та комната,  сказал он.

 Что это было?  спросила я.  Что тебе снилось?

Мне хотелось знать; возможно, я бы вспомнила, как видеть сны. Но он отвернулся и снова заснул.

Я держала руку у лица; она пахла копченой кожей после дыма от костра, смешанного с потом и землей, и рыбьими потрохами, с запахом прошлого. У нас в хижине мы замачивали одежду, в которой ходили, стирали с нее запах леса и обновляли свою шкуру с помощью мыла и лосьона.

Одевшись, я прошла к озеру и опустила лицо в воду. Здесь вода была не такой чистой, как на открытом пространстве озера: она была буроватой, впитавшей больше всякой живности, более плотной, и она была холоднее. Скалистый уступ обрывался резко, это окраинное озеро. Я разбудила остальных.

Очистив рыбу, обваляла ее в муке и пожарила, затем сварила кофе. Рыбья плоть была белой, с голубыми прожилками; вкус отдавал чем-то подводным и камышовым. За едой почти не разговаривали; все плохо спали.

Лицо Анны в свете дня, без привычного слоя крема и подводки, выглядело суховатым и слегка пожухлым; нос обгорел на солнце, а под глазами были заметны лиловые мешки. Она отворачивалась от Дэвида, но он как будто этого не замечал и ничего не говорил. Даже когда она задела ногой его кружку с кофе и расплескала немного на землю, он сказал только:

 Осторожнее, Анна, не будь неряхой.

 Хочешь еще порыбачить с утра?  спросила я Дэвида.

Но он покачал головой:

 Пойдем поснимаем эту наскальную живопись.

Я сожгла рыбьи кости хрупкие позвонки, как лепестки; внутренности я закопала в лесу, словно саженцы. Но весной из них не вырастет рыбешка. Как-то раз мы нашли на острове скелет оленя с ошметками плоти на нем, и отец сказал, что его убили зимой волки, поскольку олень был старым, это естественно. Если бы мы ныряли за рыбой и ловили зубами, вступая с ней в схватку на ее территории, это было бы справедливо, но крючки это суррогат, а воздух не рыбья стихия.

Наши мужчины возились с кинокамерой, ковыряясь в настройках и что-то обсуждая; когда они все решили, мы тронулись в путь.