Он галантным жестом подал Керидвен шкатулку. Керидвен вынула из шкатулки палец с кольцом и приставила к костяшке. Эльфин припечатал место соединения поцелуем.
Керидвен вытянула перед собой руку, любуясь результатом:
О, снова пять. Так гораздо лучше. А теперь рассказывай, что ты тут наворотил.
Похвастался немного, сказал Эльфин.
Керидвен поцокала языком:
Атата! «Златая цепь»! Мечта идеалиста-суицидника! И теперь сидеть тебе тут, пока не откажешься от слов? И как ты планировал отсюда выбираться после этого, радость моя?
Я не планировал, чистосердечно признался Эльфин. Извини. Я не могу перестать так думать, и не могу сделать сказанное несказанным.
Нда, придется взглянуть фактам в глаза. Ни одна мудрая женщина с тобой бы не связалась.
Керидвен щелкнула пальцами. Заклинание распалось. Лицо у Эльфина вытянулось. Керидвен хохотнула:
Забыл? Предстояние есть Предстояние. Я могу говорить за тебя, дорогой и я искренне так считаю! Да и старым моим костям с Еленой Троянской не тягаться, кокетливо добавила она.
Ну, хватит! теперь уже Эльфин притянул Керидвен к себе.
Седина с ее макушки стремительно сбежала как снег стаял. Плотно подогнанная плитка на площади начала крошиться и потрескивать. В разломы интенсивно рвалась какая-то зелень.
Вы можете это... как-нибудь... не здесь? взмолился Мирддин. Пока тут все совсем не развалилось?
Мммм... протянула Керидвен, переводя дух. Мы можем?
Эльфин с видимым усилием сконцентрировался:
Э... да, почему нет? Тут, конечно, разгром, но людям давно было пора самим учиться с ним разбираться. Думаю, если у них не будет иллюзии порядка перед глазами, это только поспособствует. Мэлгон уже не опасен...
Да идите уже! махнул рукой Мирддин, борясь с желанием картинно закатить глаза. Я пригляжу.
Вырос мальчик, констатировала Керидвен.
Эльфин обнял жену, подмигнул сыну поверх ее затылка и они исчезли.
Не то, чтоб Мирддин как-то переоценивал свою способность контролировать эмоции, но вот понимание, что у всех остальных вокруг с этим может быть еще хуже... это, определенно, была очень свежая мысль. К ней следовало привыкнуть.
Мирддин покачался с пятки на носок. Оставалось всего одно, что он хотел успеть тут сделать. Он пошел, потом побежал, перепрыгивая через груды мусора, каменной крошки и щебня.
Вокруг шелестело, трещало и похрустывало по фрескам и облицовкам ползли трещины, разукрашивая странными татуировками бесстрастные лики на росписях. Локус, лишенный поддержки, немедленно начал рассыпаться.
Он нашел стену с львиной охотой она была цела. Слева и справа крошился и осыпался песком камень, но она была невредима. Наверное, потому что мастер успел признать работу своей.
Мирддин включил сканер на комме. По стене пробежала тонкая синяя линия, очертив льва и охотника, застывших в единоборстве до конца времен.
На память, подумал Мирддин. На память об их создателе.
Он пожалел, что не спросил его имени.
Храм почти весь осыпался, только обломки колонн торчали над руинами. Не лишенное изящества сооружение превратилось в груды строительного мусора, только посередине красовалось чистое пространство, будто прикрытое силовым куполом. По его центру, вцепившись в подлокотники трона и бессильно откинувшись на спинку, сидел Солнцеликий Мэлгон, глядя, как рушатся кропотливо возведенные здания. Солнце клонилось к закату. Под ногами Мэлгона лежала густая тень.
Мирддин подошел ближе. Мэлгон поднял голову.
Будь ты проклят, Гатта! прохрипел он. Будь ты проклят, Мирддин, бард. Чтоб тебе довериться людям. Чтоб тебе вложить в них свое сердце. И что б тебе видеть, как все, чем ты дорожил, рушится и разрушается на твоих глазах. Из-за твоей слабости и человеческого малодушия.
Мэлгон бросал слова, как отравленные дротики. Они падали, не долетая.
Мирддин знал, что Мэлгон не врет. Просто это не имело значения.
Он чувствовал, как раскрывается локус, расправляются складки мироздания. Где-то на самой границе сознания проносились отзвуки прошлого и будущего, которых на самом деле нет, есть одно-единственное безграничное сейчас.
Голова чуть кружилась. Смутные образы, эхо былого и грядущего.
Ты прав, сказал Мирддин. Так будет. Я пребуду здесь до конца Вселенной, но не знаю, кем буду, рыбой иль птицей. Судьба всех духов. Развоплощаться и воплощаться вновь, рождаться и умирать. Снова, и снова, и снова в колесе времени.
Мирддин чувствовал, как его наполняет ветер. Оставалось последнее проследить, как развоплощается Мэлгон, и можно будет позволить себе шагнуть в Аннуин. Лечь в ладонь миру рукоятью меча. Раствориться среди одиннадцати измерений.
Мой город, хрипло выдохнул Мэлгон. Мой город.
От былой аккуратно симметричности не осталось и следа. По руинам муравьями сновали люди, стекаясь в ручейки и разбредаясь по долине. С вершины холма Мирддин видел, как они делятся на тех, кто машет руками, и тех, кто говорит словами. Первых было больше. Вторые действовали медленней, но осмысленней. Две эти группы разделились, как вода и масло, и не смешивались.
Мирддин мысленно пожелал им удачи.
Только твой, сказал Мирддин. Именно это его и погубило.
По склону вверх медленно шел Гвальхмаи. Мирддин отступил назад, в тень. Бесполезно было вставать между этими двумя. Так говорил отец, и сейчас Мирддин видел это сам. Две скрученные, переплетенные судьбы. Замкнутая система, ядущее и ядомое.
Гвальхмаи опустился перед троном на одно колено:
Солнцеликий, твоих врагов больше нет. Они ушли.
Мэлгон не шелохнулся.
Люди бегут прочь. Я пытался остановить их, но они не слушают меня. Их сердца слабы. Выйди к ним. Скажи, что все хорошо.
Мэлгон молчал.
Гвальхмаи умоляюще заглянул ему в лицо:
Это ведь так? Это правда? Сделай что-нибудь! Пусть город перестанет рушиться!
Мэлгон молчал.
Или... голос Гвальхмаи дрогнул. Или ты устал? Тебе надо набраться сил? Тогда позволь мне! Я возьму весь труд на себя! Отдай мне город! Я отстрою его в твою честь! Пожалуйста!
Мэлгон с огромным усилием наклонился к человеку. Мумия разлепила запавшие губы:
Ах... ты... неблагодарная... тварь... власти захотел?!
Иссохшие пальцы сомкнулись на человеческом горле; по нервам плеснуло беспомощностью и изумлением но как же?! но я же?!
Гвальхмаи не сопротивлялся.
Отец был прав смотреть на это было невозможно, Мирддин сейчас все сделал бы, чтобы не видеть этого, но и не смотреть не мог. Не мог отвести взгляд, не мог отступить в Аннуин. Не мог ничего сделать. Нельзя спасти человека против его желания. Это и называется «свобода воли». Убить можно, спасти нельзя. Мирддин толкнул Мэлгона ладонью ветра, мумия упала и рассыпалась.
Локус сжимался в точку, поглощая покинутые руины.
Человеческое изумление сменилось осознанием, потом обидой, потом отчаяньем. Если так, то и быть незачем. Незачем.
Тлеющий огонек почти погас, когда от человеческого тела плеснуло слабым нет, не хочу!
Мирддин уцепился за это «нет» и рванул к себе.
«К хренам свободу воли» было последнее, что он подумал словами.
[1x13] озеро: мох
От Каэр-Динен до озера Мирддин шел через Аннуин, сложно было удержаться.
Понятно было, конечно, почему Круг настолько вкладывался в транспортную сеть флипперы, дороги, порталы... слишком легко потеряться, слишком легко попасть не туда, куда ты намереваешься, а туда, куда хочешь. Слишком легко забыть, кто ты, потерять себя во времени и пространстве.
У озера, конечно, было название Тегид, но в Аннуине он об этом не помнил. Точнее, он не помнил, что есть другие озера вообще и, следовательно, оно не нуждалось в имени.
Его вынесло на вершину горы той самой, откуда он помнил вид лучше всего. Река, вершины деревьев, полумесяц озера. Здесь было спокойно не наведенным, болотным спокойствием Каэр-Динен, а другим, полным пространства и воздуха. Будто где-то рядом работал генератор белого шума а теперь выключился. Он уже привык к мыслям и чувствам людей, гудящим на периферии, привык от них отстраиваться и теперь, когда они исчезли, чувствовал странную невесомость, не встречая сопротивления при каждом движении. Здесь было ровно одно присутствие, тихо разлитое между скал и сосен.
Здравствуй, сказал он в воздух. Луч прошел сквозь облако, в разломе между камнями рубиново блеснула брусника. Мирддин нагнулся сорвать ягоду, и она брызнула между пальцами алым.
Он начал медленно спускаться по крутому склону, осторожно раздвигая ветви.
Нельзя было придумать место, более непохожее на город Солнца.
Место, слишком хорошее, чтобы быть правдой.
От этой мысли он поскользнулся, чуть не потерял равновесие и проехался вниз боком.
Неужели такого краткого контакта с человеком достаточно, чтобы в тебя так впечатались его мысли? Что муштра и бессмысленные страдания это норма? Или это после Аннуина все кажется таким зыбким?