Вскоре отец выключает воду, поднимает с земли полотенце. Напоследок он швыряет всю одежду в мусорный бак. Отец, не выбрасывающий ничего и никогда, оставляет в баке отличный кожаный ремень, по-прежнему продетый в петлицы джинсов.
Поначалу отец молчит.
Мне надо подумать. Он воздевает руку, словно в попытке усмирить толпу. Ссутулившись, садится за кухонный стол, полотенце повязано на талии. Вода с бороды капает на линолеум, ей вторят подтекающие краны: все коммуникации обветшали, особняк нуждается в починке. Дайте мне минутку поразмыслить. Отец выпроваживает дочерей из кухни.
Либби поднимается наверх, к котятам, Сара перебирается в соседнюю комнату, поближе к отцу, и замирает в ожидании новостей.
Успокаивает телевизор. Успокаивают не программы, а голоса, люди и осознание, что не одна она смотрит «Колесо фортуны» вместе с ней к экрану припали тысячи человек. Сара ощущает их присутствие, уповает на него вдруг в случае беды сработает обратная связь и многочисленные зрители придут ей на помощь.
Сквозь замедляющееся вращение «Колеса фортуны» слышно, как отец барабанит пальцами по столу. Открывает банку пива. Из гостиной Сара внимает каждому звуку в надежде отыскать ответы, разгадать мысли отца: вот скрипнул стул, вздохи перемежаются с глотка́ми, опустевшая банка с мягким стуком опускается на столешницу.
Звонит телефон, но отец не трогается с места. Сара решает последовать его примеру. Трубку снимает Либби, через секунду она уже в гостиной, шепчет на ухо Саре:
Это тебя. Какой-то мальчик.
Сара настораживается. Она не избалована звонками, особенно от мальчиков.
Алло? Ее голос слегка дрожит в трубке.
Сара? раздается на том конце провода. Это Акил.
Акил! Удивление и восторг захлестывают Сару с головой. Акил новенький. Играет мужа Сары в пьесе «Наш городок».
Привет. Сара с трудом переводит дыхание, не представляя, как вести диалог.
Это твой сотовый? уточняет Акил. Разговаривает он очень правильно, с легким, почти британским акцентом, однако его семья родом из Египта, отец какой-то профессор. Я хотел позвонить тебе на сотовый.
Ой, а у меня его нет, признается Сара и тут же сожалеет о сказанном. Зачем выставлять себя чудачкой?
Хм произносит Акил.
Либби напряженно вслушивается в разговор.
В общем Акил откашливается, и сердце Сары замирает в предвкушении. Ты не в курсе, во сколько завтра репетиция?
Сара вспыхивает от стыда это деловой звонок.
Я забыл записать, продолжает Акил.
Их беседа занимает меньше двух минут. Следом возвращается реальность: отец в одном полотенце за столом, выражение его глаз, зловещее молчание.
«Колесо фортуны» крутится. Одна загадка решена, переходят к следующей. Постепенно челюсти сводит от боли. Сара только сейчас осознает, как крепко стиснула зубы.
Наконец из кухни доносится голос отца.
Сара! окликает он. Брезжит надежда. Вот-вот все прояснится, кусочки мозаики сложатся в картинку. Ступай вниз и проверь, сколько у нас галлонов воды, велит отец.
Тогда она понимает: произошло нечто поистине ужасное.
Сара ненавидит подвал лишнее доказательство, что катастрофа может случиться в любой момент. Здесь хранятся консервы, чтобы пережить ядерную зиму. Вода, чтобы пить, когда у других иссякнут запасы. Патроны, которые можно использовать как бартер, когда деньги потеряют ценность. А еще в подвале хранится оружие, чтобы защищать консервы, воду и патроны от тех, кто попытается их украсть.
От перспективы спать в подвале бросает в дрожь: голые лампочки, пауки, стойкий запах грязи, наглухо заколоченное окошко. Однако в углу лежат одеяла и подушки мало ли. Три раскладушки стоят наготове.
С трясущимися руками Сара добирается до бутылей и начинает считать. Потом пересчитывает.
Погода меняется, неустанно повторят отец. Моря выходят из берегов, вода и нефть заканчиваются. Еще астероиды. Астероиды пугают больше всего. По ночам, лежа в кровати, Сара смотрит на звезды и временами чувствует их медленное приближение, в ожидании астероида она всегда начеку.
Может, все обойдется? постоянно спрашивает она у отца. Никому не дано заглянуть в будущее. Не дано знать наверняка. Может, на наш век хватит?
Может, отвечает отец и выразительно качает головой, словно говоря «нет». Но рано или поздно что-нибудь произойдет. Ничто не длится вечно.
Поэтому они выращивают во дворе овощи. Поэтому закатывают в банки кабачки и пропускают через сублимационную сушку картофель. Поэтому на самой верхней полке в подвале прячут двухгодичный запас сменных ингаляторов. И никто не знает про это хранилище. Даже Джо, родной брат отца, родившийся в том же доме. Прошлым летом Джо приезжал погостить впервые за долгие годы, проведенные на наркотиках в Аризоне. Целых две недели, пока Джо не уехал, они держали дверь подвала на замке, поскольку основное предназначение подвала сохранить в тайне его содержимое.
С лестницы доносится шорох. Сара поднимает голову. На пороге стоит Дейзи, белая лапка вытянута, огромная тень ложится на ступени.
В памяти всплывают слова отца. Когда беда нагрянет, от кошек придется избавиться. Продовольствия на всех не хватит. Но страдать они не будут, обещает отец. Скорее всего, он их застрелит. Самый безболезненный вариант. Сара вспоминает новорожденных котят, их крохотные острые зубки, слепые глаза, вспоминает, как с первого дня Дейзи уверенно носила их в зубах, схватив за складку кожи на загривке.
В горле встает комок. Они же совсем крохи! Надо будет переубедить отца.
Отец по-прежнему сидит за столом, уставившись в пустоту. Его глаза необычного зеленого цвета. В волосах на груди прибавилось седины.
Ну? спрашивает он.
Пятьдесят галлонов, докладывает Сара.
Ясно. Отец поднимается и потуже затягивает полотенце. Ясно.
Мало-помалу ситуация проясняется. Отец рассказывает не по порядку. Факты проявляются постепенно как невидимые чернила из лимонного сока, которые Либби повадилась делать летом во дворе: оставляешь послание на солнце и ждешь, пока обозначатся буквы. Так и рассказ отца требует терпения, расшифровки, а еще ему недостает простейших деталей.
Что-то стряслось у него на работе.
Нам ни черта не говорят. Отец работает уборщиком в колледже. Ни черта.
Девочки слушают не перебивая.
Нам даже не объяснили, зачем мыть комнаты хлоркой, хотя должны были! Голос отца срывается на крик. Чем больше говорит он, тем меньше говорят девочки, звуки как кислород, который нужно беречь. Я бы тогда надел маску, перчатки, сокрушается отец.
Наконец девочкам открывается суть.
Сонная болезнь так называет ее отец. Неведомая сонная болезнь поразила колледж.
Но руководство скрывает информацию, боится огласки.
И еще болезнь распространяется.
Кто-нибудь умер? спрашивает Либби, самая спокойная, как бальзам на душу, с непоколебимой верой в добро. Ее не так-то просто напугать, но сейчас она явно напугана.
Слушайте внимательно. Отец слишком сильно стискивает их предплечья. Девочки пятятся. Не высовывайтесь на улицу, хотя бы ближайшие пару дней. Договорились? Посидим пока дома.
Отец вдруг вскакивает, словно спохватившись, и быстрым шагом направляется в подвал. Вскоре оттуда доносится шум лихорадочных поисков.
А как же школа? шепчет Либби, и Сара вдруг понимает, насколько она старше. Пусть разница между ними невелика, но существенна и вся она воплотилась в этом наивном вопросе. Школа последнее, что их должно волновать. Как бы оно ни обернулось, думает Сара, все ляжет на ее плечи, а не сестры.
Отец возвращается в кухню с тремя белыми пилюлями.
Вот, примите. Он кладет одну таблетку Саре на ладонь, вторую режет пополам, для Либби, которая не умеет глотать большие лекарства.
Что это? спрашивает Сара.
Антибиотики. А теперь живо в постель.
Спальня, на чердаке скребутся мыши. Звук будоражит котят, они ходят по кругу и мурлычут, задрав мордочки кверху.
Девочкам тоже не по себе.
Папа! зовут они.
В ответ тишина. Отец ожесточенно барабанит по клавиатуре, допотопный компьютер гудит, устанавливая соединение с Интернетом через стационарный телефон.
Если постучать набалдашником щетки по потолку, мыши ненадолго затихнут. Этому трюку научил их отец, как итог весь потолок испещрен следами от щетки, на штукатурке отпечатались месяцы и полумесяцы, по которым можно нарисовать карту миграции грызунов из одного угла комнаты в другой.
Папа! не успокаивается Либби. Иди сюда.
Сара представляет, как отец сидит в голубоватых отблесках древнего монитора и ждет, ждет, пока загрузятся страницы.
В чем дело? Голос глухой, отстраненный.
Мыши! хором отвечают девочки.
Пытаясь унять раздражение, отец отзывается не сразу: